Проверка моей невиновности - Коу Джонатан - Страница 7

Кристофер покачал головой.

– Не думаю. То, что они собираются сделать с НСЗ[12], они планировали много лет. И есть заинтересованность у очень крупных американских коммерческих структур – они выжидают, чтобы это провернуть. На кону большие деньги. Громадные деньги.

– Но все-таки убийство? – все еще недоверчиво проговорила Прим. – Не слишком ли это… преувеличенно?

Кристофер сперва помолчал. Остановился перед какой-то лавкой. Встал спиной к витрине, прищурился на свет и, казалось, настороженно вглядывается вдаль, словно высматривая там потенциальных убийц. Прим вновь вспомнила, как описал его отец – “своего рода фантазер”.

Но сказал он через несколько мгновений вот что:

– Убийство… – а затем, помолчав для пущего эффекта, – глубоко укоренено в британском образе жизни.

С этими словами он обернулся и показал на содержимое витрины. Они стояли перед благотворительной лавкой – еще одним местом из тех, что вроде бы до сих пор процветали на главной улице Грайтёрна. Среди настольных игр, DVD, безвкусных побрякушек и обшарпанной кухонной утвари кто-то обустроил книжную выкладку. Примерно с десяток книг, все в мягких обложках, все со слегка замятыми уголками, явно читанные, – и все примечательно связанные единой темой. По подсказке Кристофера Прим всмотрелась в названия: “Отравления в доме пастора”, “Убийства на сельском выпасе”, “Смерть у восемнадцатой лунки”, “Убийство в клубе боулинга”, “Варенец-убивец” (последняя, как сообщала ее обложка, была “седьмой книгой в Девонширской детективной серии” и “уютным детективом для долгих зимних вечеров”).

– Понимаю, о чем вы, – промолвила она, зачарованная этой книжной подборкой.

– Странно, согласись? – сказал Кристофер. – Феномен “уютного убийства”. Не думаю, что есть в мире другая такая страна, где предмет лютого изуверства можно взять и переименовать в “уютный”. Это очень по-британски, неким неопределимым манером.

– А народ это читает? – спросила Прим, приглядываясь к книгам попристальнее.

– Могу себе такое вообразить. Рынок ими прямо-таки завален.

У Прим промелькнула мысль. Уж такую-то книжку она б наверняка смогла написать? Если пока не вполне готова (а у нее было чувство, что не вполне она готова) оголять душу на печатной странице – писать нечто серьезное, нечто такое, что по-настоящему отражало бы ее взгляды на жизнь, – что мешает ей выдать что-то подобное и сшибить быстрых денег? Всяко лучше, чем весь день лепить суси, да и насколько это вообще трудно? Взять идиллические провинциальные декорации, “квинтэссенцию английскости”, что бы это ни значило, набросать персонажей – каких-нибудь священников, помещиков, рассиживающих в пабах, да заядлых крикетистов, – придумать какой-никакой сценарий убийства. Положено там, наверное, быть и сыщику, человеку чудаковатому и необычному – возможно, с деревянной ногой или с диковинным хобби вроде коллекционирования бабочек или езды на “пенни-фартинге”[13]. Все равно что студенческое сочинение: проследить за тем, чтобы все выстроилось хорошенько и следовало определенной формуле, и получится приличный 2:1[14]. Оно же того стоит, верно?

– Что ж, – сказала она, когда они двинулись дальше. – Судя по тем книжкам, у вас все будет хорошо, главное – не приближайтесь к пасторским домам, садоводческим супермаркетам и “Старым английским чайным”.

– Ты вот так запросто говоришь, – произнес Кристофер, – а я подозреваю, что декорации для этой конференции будут в точности такими, в каких могло бы произойти подобное убийство.

Позднее тем же вечером Прим застала мать коленопреклоненной в кладовке, но в данном случае – не за молитвой: Джоанна перекладывала белье из стиральной машины в сушилку.

– Где все? – спросила Прим.

– Твой отец ушел в супермаркет. Крис – в Хитроу, встречает дочь.

– Кого встречает?

Джоанна встала, в руке непарный носок.

– Мы тебе разве не сказали? Рашида ее зовут. Приезжает на пару дней. – И далее, заметив, что дочь вроде бы расстроена этой новостью, добавила: – Я думала, ты обрадуешься.

– С чего это мне радоваться?

– Не знаю… она твоего возраста, мы думали, вы поладите.

– Мам, – сказала Прим, – когда мне было лет семь, знакомить меня с другой семилеткой на какой-нибудь тусовке и представлять меня ей текстом “Вы обалденно подружитесь – вам обеим по семь” было уместно. А вот когда человеку слегка за двадцать – уже не очень. Людям нужно чуточку больше общего.

– Она ему не настоящая дочь, она приемная, – сказала Джоанна, словно это что-то меняло. – Своих они с Элспет завести не смогли. – И следом, что не менее странно, добавила: – Она из Эфиопии, – так, будто это уникальное торговое предложение.

Впрочем, подразумевавшееся допущение Прим поняла более чем отчетливо: уж это-то, считала ее мать, для человека ее поколения с этим их пылким стремлением к мультикультурализму точно должно все решить. Но, вместо того чтобы клюнуть на эту наживку, Прим просто сказала:

– Ну, могла бы предупредить меня пораньше.

Мать, выходя из терпения, отозвалась:

– Не понимаю я тебя. Вечно жалуешься, до чего тебе одиноко тут, у нас с отцом.

– Да, но мне нравится одиночество. Для меня социализация – стресс. Ты в самом деле до сих пор этого не заметила?

Она убрела в гостиную в скверном настроении и провела несколько минут со своим телефоном, играя в карточную игру под названием “Пирамида”, пока ее не отвлек шум Кристоферова автомобиля, с гравийным хрустом подкатившего по дорожке к дому. Прим убралась в эркер и наблюдала, как с пассажирского сиденья выбралась высокая изящная женщина ее возраста, но с совершенно другими повадками, куда более невозмутимая и уверенная, и извлекла из багажника малиновую сумку. Она слышала, как женщина громко жалуется на что-то своему отцу, входя в незапертую парадную дверь, а затем с некоторой тревогой осознала, что голоса надвигаются все ближе. Через несколько секунд отец с дочерью вошли в гостиную, а Рашида при этом продолжала говорить:

– Короче, суть в том, что на кнопку жать не надо, потому что лифты автоматические. Там даже табличка была, и на ней написано, что они автоматические.

Прим с удивлением отметила, что у Рашиды явный американский выговор. Голос у нее был глубокий и музыкальный.

– Верно, верно, – говорил Кристофер. Он, казалось, толком и не слушал. Он смотрел на что-то у себя в телефоне. – Но этот мужик не обратил внимания, ты это хочешь сказать?

– Вообще никакого внимания, – сказала она – и тут заметила Прим у окна. – Привет. – Губы у нее расплылись в уверенной полуулыбке. – Я не видела, что ты там прячешься.

– Ну… Привет. Я Прим, – сказала Прим, выступая вперед и неловко помахивая рукой.

– Я знаю, кто ты, – сказала Рашида, маша в ответ. – А я…

– Я знаю, кто ты, – сказала Прим, теперь уже способная полуулыбнуться в ответ. И затем: – Ты говоришь о том, о чем, как мне кажется, ты говоришь?

– Не знаю… А о чем, тебе кажется, я говорю?

– О лифтах в пятом терминале.

Глаза у Рашиды распахнулись шире, и она улыбнулась, энергично соглашаясь.

– Да, – сказала она с мощным ударением. – Да. Именно.

– Они автоматические, – сказала Прим Кристоферу – тот уже отвлекся от телефона и переводил взгляд с Прим на Рашиду и обратно, пытаясь понять разделяемое ими недовольство. – Кнопки при них есть, но жмешь ты на них или нет, разницы никакой. Однако вечно найдется мужчина… – Она глянула на Рашиду. – Мужик же какой-то был, верно?

– Конечно.

– Вечно какой-нибудь мужик припрется в последнюю минуту.

– Припрется в последнюю минуту и нажмет на кнопку, и двери откроются, и он такой, нахер, весь довольный собой. – Рашида взглянула на Прим. – И с тобой, значит, то же самое было, верно?