Последний герой СССР (СИ) - Алмазный Петр - Страница 39

Ботаник схватил термос, налил себе чая и жадно отхлебнул. Заметил, что его бьет дрожь — со сна.

Я выгрузил из машины рюкзаки. Рюкзак с провизией отставил в сторону. Из своего выложил лишнее, кейс с телефоном уложил так, чтобы ненароком не стукнуть об скалу, чтобы не пострадал, даже если рюкзак упадет с высоты. знал, что корпус бронированный, но все же…

Олег вылез из воды, растерся жестким полотенцем. Когда он подошел к нам, я уже закончил со своим рюкзаком. Петр, ворча, перебирал вещи в своем.

— Петр, палатку не волочи по земле, — советую напарнику.

— А?.. Да, конечно, — ботаник лихорадочно сминает ткань, пытаясь запихнуть ее в чехол.

Я молча забираю у него палатку и сворачиваю сам. В воздухе висит почти осязаемое напряжение. Олег своим молчаливым презрением к любой нерасторопности давит на Петра, а тот из-за этого тупит еще больше. Он роняет ложки, собирает их и снова роняет. Не может найти свой спальник, в который только что кутался. Когда начали раскладывать по рюкзакам еду, возникла «проблема».

— Это что? — голос Олега тихий, но острый, как лезвие бритвы.

— Ну, горошек, тушенка, шпроты. Еще там консервы разные, — Петр перебирает банки.

Одна попадается с ключом. Ботаник отворачивает крышку, пальцами выуживает шпротину и бросает ее в рот. Проводник только закатывает глаза. Я усмехаюсь: похоже, «дзен» нашего монаха трещит по швам после общения с Петром!

— Нам же нужны силы для исследований, значит, надо хорошо питаться. А умственная работа сжирает такую прорву энергии, что восполнить ее очень сложно, — не отвлекаясь от шпрот, добавляет ботаник.

— Дорога займет максимум день, — чеканит Олег. — Это не месячная экспедиция. Лишний грамм за спиной будет действительно лишним. Сушки, гречка, сухари, вода. Все.

Он сложил банки обратно в рюкзак, убрал все в багажник. Ботаник смотрел на все это с таким выражением на лице, будто проводник отобрал у него страховочный трос. Впрочем, так оно, некоторым образом, и было. Я, конечно, понимаю железную логику Олега, но и ботаника мне чисто по человечески жаль.

— Амир! Сторожить! — приказал монах банхару.

Тот посмотрел на него тоскливым взглядом. Олег присел рядом с псом и, потрепав руками его морду, тихо сказал:

— Я вернусь! На этот раз обязательно вернусь, малыш, — он встал. Пес заскулил, но не сдвинулся с места.

Рюкзаки, наконец, готовы. Олег со своим легким вещмешком. Мой рюкзак плотный, обтекаемый. Рюкзак Петра торчит углами, на лямке болтается карабин с кружкой, а сбоку пристегнут походный штатив в чехле, с которым ботаник не захотел расстаться, несмотря на требования проводника.

Олег без лишних слов разворачивается и первым ступает на едва заметную тропу, уходящую в заросли осины и можжевельника.

Я кивнул Петру:

— Пошли, профессор, впереди самое интересное.

Он поправляет очки, нервно проверяет, застегнут ли его рюкзак и неуклюже следует вперед. Я иду за ним. Ставить этого ботаника замыкающим и потерять его — одно и то же.

Тропа каменистая. Где-то высоко в небе парит орел, черная точка на фоне бездонной синевы. А под ногами хрустит щебень, с треском лопаются пластинки графита, и озеро смотрит на нас своим холодным, бездонным оком. Такое чувство, что во всем мире никого нет. Только мы трое. Молчаливый монах, рассеянный ученый и я. И орел над нами…

— Олег, а что за ерунда была на автовокзале? Что за техника боя? Почему я видел орла? — крикнул я.

— Побереги дыхание, — посоветовал Олег. — А орел — я не знаю. Что-то получилось. Как те фантомы, что живут в том месте, где мы скоро окажемся.

О них я забыл, хотя в «Р. И. П. е» предупреждали об аномалии. Ну что ж, проверим этот «домик с привидениями» на прочность. Вдруг подумалось, что я слишком самонадеян, и эта пустошь проверяет сейчас на прочность нас — еще до того, как мы сделаем первый серьезный шаг.

Тропа пошла вверх, становясь круче и каменистее. Пару раз ботаник оступился, в мою сторону покатились мелкие камни. Воздух, еще недавно пахнущий озерной сыростью и полынью, стал сухим, смолистым, хвойным. Осина и можжевельник сменились низкорослыми, корявыми лиственницами, цепляющимися за скалы. Их стволы изогнуты постоянными ветрами, ветви, увешанные голубоватым лишайником, покачиваются, будто шепчась о чем-то своем, вечном.

Дышать стало тяжелее. Даже не столько от высоты, сколько от нарастающего ощущения древности и отчужденности этого места.

Шли молча. Даже Петр молчал, тяжело пыхтя передо мной. Его рюкзак скрипел и позвякивал. Железная кружка, пристегнутая к нему, порой стукалась о камни и жалобно звякала.

Олег шел первым, легко и бесшумно, как призрак. У самого подножия скального выступа я увидел несколько конусов. Камни складывались один на другой поколениями, и образовывали рукотворные пирамидки. Самая высокая была метров пятнадцать высотой.

— Ах, ну это же просто потрясающе! — С ботаника тут же слетела вся его утренняя депрессия. — Я не могу сдержать волнения! — Он оживился и, обогнав Олега, пошел первым. — Обычно обо не делают группами. Это не обо, это что-то другое! Конусовидное сооружение в центре вы видите? Так камень на камне — и к небу. Просто гениально! Вы понимаете, в чем феномен? — Спросил Петр, ни к кому, конкретно не обращаясь. И сам же ответил на свой вопрос:

— Это не просто груда булыжников, нет-нет-нет! Это уникальный сплав истории, это палитра культов, наслоившихся за столетия! Представьте себе, вот здесь, — он уже подбежал к центральному конусу и положил ладони на камни, — на этом самом месте, проходили обряды в честь великого Чингизхана, или другого правителя. Чествовали батыров, чьи духи стали хранителями этого места! И все это под сенью вечного культа гор — этих величественных исполинов!

— У тебя будет шанс познакомиться с хранителями этого места. Лично. А сейчас отойди, — Олег с усмешкой смотрел на ботаника.

Тот отступил, но не замолчал, продолжая восторгаться:

— И самая изумительная метаморфоза! — Он повернулся, полный жажды донести эту «красоту» до меня-примитивного. — Изначально это был не объект поклонения, нет! Это был алтарь, помост, инструмент. Своего рода слуга культа. Но, время… О, это время все стирает и переплетает! Неграмотные кочевники, для которых сам герой стал полузабытым мифом, стали поклоняться не ему, а этим вот камням. И они вобрал в себя все: и славу предков, и мощь гор, и дух самой этой суровой земли! Это сооружение стало воплощением, фокусом для всех верований!

— Петруха, так красиво о куче камней мне еще никто не рассказывал, — я рассмеялся.

— Меня здесь чуть волки не сожрали, — буднично произнес Олег, укрепляя веревку вокруг вросшего в землю валуна.

Петр, хлебавший из фляжки воду, поперхнулся, закашлялся.

— Они меня сюда специально загоняли, — так же буднично продолжил монах. Он укрепил веревку, подергал ее, проверяя, прочно ли держится и не соскользнет ли от резкого рывка. — Стая вышла на след. Амир кинулся на них, отвлекая. Я бежал — сюда, — он похлопал рукой по камням и начал быстро взбираться, не прекращая рассказа. — За спиной свара, визг, рычание. Два волка отделились от стаи и ко мне. А я без сил уже. Начал карабкаться вверх. Они за мной — с камня на камень. Уже простился с жизнью, смотрел на них сверху. А они на меня снизу — глаза желтые, голодные. Уже даже и страха не было. Только пустота. Она всегда приходит, когда понимаешь что все — кирдык. И тихая злость — на себя самого. — Он встал на ноги, на самом верху пирамиды. — Давайте сюда.

— А что потом было? — Спросил я.

— А потом я сделал шаг назад и — провалился. — И он действительно провалился куда-то под камни.

Каменный конус даже не шелохнулся. Я поторопил Петра и быстро взобравшись вверх, натянул веревку, другой конец которой уходил в темное отверстие на вершине.

— Простите, я увлекся, — задыхаясь, выдал ботаник. — Это просто восторг. А тут такая трагическая история… Моя научная экзальтация была неуместна, теперь-то я это понимаю. Куда дальше?