Орден во всю спину 4 (СИ) - Ежов Константин Владимирович - Страница 1

Орден во всю спину 4

Глава 1

Толпа, насчитывающая несколько тысяч человек, двигалась вперёд тяжело и вязко, словно пробиралась сквозь густую трясину. Люди шли, шатаясь, потому что от голода ноги переставлялись сами по себе, без всякой силы в них. Зимний ветер обжигал щеки и руки, пробирался под рваную одежду, и тем, кто давно не ел, казалось, что холод пронизывает до самых костей.

По обочинам дороги земля казалась мёртвой и серой, будто сама природа отвернулась от этих людей. Даже пастушья сумка – упрямая трава, которая держится дольше прочих – уже съёжилась, истончилась, готовая исчезнуть вместе с последним теплом. Люди рыскали вдоль канав и кустов, шарили руками по мерзлой почве, отрывали кору с деревьев, скребли корни – хоть что-то, хоть щепотку пищи, лишь бы не упасть прямо на дороге.

В начале пути они ещё пытались сохранять человеческий облик: кто-то прятал голод за гордостью, кто-то поддерживал соседей, стараясь не опуститься ниже собственного достоинства. Но теперь маски давно сорваны. Голод смыл приличия – люди бросались на любую дрянь, грызли сырые корешки, жевали их, пока рот не сводило от горечи.

Дикие травы имели терпкий, тягучий вкус, оставляли во рту горький, вяжущий привкус, будто жевал не зелень, а сухую кору. У многих от этого выворачивало желудок, они тут же падали на колени, сжимая живот, а потом блевали, пока силы окончательно не покидали их. Но встречались и такие, кому везло ещё меньше: они хватали неизвестные растения, срывали жадно, как звери, и, проглотив, падали в пыль. Изо рта хлестала пена, тело трясло в конвульсиях.

Никто и глазом не вёл. Мимо проходили так, словно мёртвые уже не люди, а просто камни или грязь под ногами. Некоторые даже наступали прямо на лежащих, спеша не отстать от потока.

Только Косой задержался. Он прищурился, присел на корточки возле бьющегося в судорогах мужика, провёл пальцами по его посиневшей губе, вдохнул – и сразу всё понял.

– Лёха, – сказал он тихо, но отчётливо, – это корень пульсатиллы. Я его называю диким сельдереем, а кто-то зовёт ядовитым женьшенем. Вид у него – как у настоящего сельдерея, вот люди и путают. Но стоит съесть – и конец. Сначала мутит, потом рвёт. Потом руки и ноги становятся ледяными, будто кровь ушла. Потом паралич. А если не повезёт – смерть без всяких вариантов.

Он сказал это спокойно, будто констатировал привычный факт, но в глазах Проныры мелькнуло беспокойство.

Ульяна, шагавшая немного позади, молча кивнула – она уловила смысл сказанного Ярославом Косым. Уже через пару минут тихим голосом предупредила своих учеников, чтобы те и не думали срывать растения с листьями, похожими на сельдерей.

Ребята переглянулись, и один из них спросил, искренне недоумевая:

– А как вообще выглядят листья сельдерея?

Вопрос звучал почти наивно. Эти дети всю жизнь провели в крепости, где родители заботились обо всём необходимом – еда, одежда, крыша над головой. Для них слово "сельдерей" было пустым звуком, чужим и незнакомым, словно речь шла о каком-то выдуманном растении.

Дорога тем временем пустела за спинами беглецов. После того, как через неё прошли несколько тысяч голодных людей, она выглядела так, словно по ней прокатилось живое бедствие – будто орда саранчи вылизала всё до корней. Остались только обглоданные кусты, вывороченные комья земли да клочья выдранной травы.

Вдруг впереди показался силуэт автомобиля. Ярослав прищурился: внедорожник… И не абы чей, а тот самый, что принадлежал Льву Станиславовичу Ланскому. Только теперь он стоял мёртвым железным истуканом посреди дороги.

Когда подошли ближе, все ахнули: у машины лопнула рама, кузов был перекошен, словно зверь сломал себе хребет. Такой транспорт ремонту не подлежал.

Грунтовка в этих пустошах была проклятой: ухабы, ямы, валуны – каждая колдобина могла стать приговором. Даже надёжный внедорожник, созданный для тяжёлой дороги, не выдержал такого издевательства. Видимо, Ланский гнал слишком отчаянно, пока подвеска не сложилась, словно картон.

Толпа кинулась к машине – рванули двери, шарили по салону в надежде найти хоть что-то съестное или полезное. Но салон оказался вылизан до блеска. Не то что еда – даже обшивку сидений содрали, оставив только голый металл с торчащими ржавыми пружинами.

Кто-то даже заметил, что отсутствуют мелкие детали – дверные ручки, приборы, крышки, то, что легко открутить. Ярослав прикинул: скорее всего, это сделали свои, разобрав машину на запчасти для других авто. Теперь этот внедорожник был лишь грудой железа, памятником спешке и отчаянию.

"Ланский, похоже, рвался в крепость 289 изо всех сил, – подумал Ярослав. – Если не угробил себя в дороге, то, возможно, уже добрался туда".

Тем временем в толпе гулко обсуждали главное: пустят ли их в крепость? Люди спорили, чуть не переходя на крик. Одни утверждали, что у них есть на это право – они ведь законные жители крепости 334. Другие мрачно качали головами: "Крепость 289 под властью Консорциума Сечина, а мы бежим из владений Потанина. Зачем им открывать ворота для чужаков?"

Ярослав слушал вполуха. Он понимал: для таких как Ланский вопроса не возникнет – консорциумы всегда находят общий язык, слишком много у них взаимных интересов. Но для остальных – для этой толпы измождённых беглецов – будущее было туманным и холодным, как ветер в этих пустошах.

Они продолжили путь. И вскоре впереди снова показался силуэт – на этот раз это был военный грузовик, одиноко брошенный посреди дороги.

Еще один автомобиль встал мертвым железом посреди дороги. Толпа с надеждой ускорила шаг, но, приблизившись, все разочарованно переглянулись – у машины оказалась спущенная шина.

"У них что, запаски не было?" – нахмурился Ярослав Косой, всматриваясь в темный силуэт.

Совсем недавно мимо него проскакивал военный грузовик, груженный до отказа солдатами. Казалось, кузов трещал от тяжести, люди сидели даже на бортах, держась за металлические стойки. Ярослав понимал: перегруз убивает любую технику. И если Льву Станиславовичу Ланскому не повезло потерять еще один автомобиль, то путь до крепости 289 для него обернется куда большим испытанием, чем казалось.

А вот толпа беженцев, наоборот, оживилась. Взгляд на поломанные машины принес им странное удовлетворение – словно справедливость, пусть на миг, восторжествовала. Когда Ланский и его люди промчались мимо на ревущих двигателях, люди чувствовали себя униженными: почему одним положено сидеть в тепле, а другим – топтать мерзлую землю? Но теперь железные звери, вставшие кособокими тушами на обочине, будто доказали – не всё решают деньги и власть. Души беглецов согрелись злорадной надеждой.

Ночью все расположились прямо возле брошенного грузовика. Слово "лагерь" звучало слишком гордо – это была просто сотня тел, сбившихся в кучу на промерзшей земле. Каменистая почва тянула из людей остатки тепла, и каждый поворот тела отзывался холодом, просачивающимся к костям.

Кто-то шепотом предлагал развести костер, но на руках не было ни бумаги, ни ткани, ни даже сухой щепки. Только пустошь, где сырые ветви ломались с влажным треском, а мох сдирался комками.

Ярослав отправился за дровами. Ветер звенел в сухих кустах, мороз щипал щеки. Он тащил обратно охапку сучьев, хлеставших его по ногам. В такую пору без огня легко подцепить простуду – а лекарства старика Вана нужно было беречь на крайний случай.

Вернувшись, он увидел странную картину: Ульяна сидела на земле, окруженная учениками, и яростно терла одну деревяшку о другую, будто пытаясь высечь из дерева искры. Руки у неё уже покраснели, ногти поломались, дыхание сбивалось, но она упрямо не сдавалась.

"Тонкая барышня, видно, и в руках топор не держала, – подумал Ярослав. – А решила, что голыми руками зажжет костер".

– Учитель, дайте я попробую, – робко сказал один из её учеников.