Потерянная душа (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 16

— Серьезно? — фыркнула Настя. С самого пробуждения от комы ее возмущали охапки похоронных цветов.

— Цветы сначала просто на порог подкладывали. — Катя немного запыхалась от подъема. — А потом мама выставила ведро с водой — так хотя бы не вянут.

Звонить не пришлось, дверь сама собой отворилась — вероятно, долгожданных гостей ждали — и на пороге появилась мама с волосами, забранными по шелковый платок, и в красивом домашнем платье.

— Наконец-то! — воскликнула она звенящим от радости голосом. — Папа, наши девочки вернулись!

Настя поняла, что не появлялась в родительском доме с того самого момента, как уехала покорять столицу.

Большая квартира с высокими потолками казалась комбинацией библиотеки и семейного дома-музея. Куда не кинь взгляд, стояли книги, висели старые фотографии и картины. В доме пахло по-особенному — книжной пылью, резковатым одеколоном и чем-то старым, но значительным. Массивная мебель, темный дубовый паркет, большие шкафы — подавляли своей массивностью и эпохальностью.

Комната сестер была самой тесной, с единственным окном на двор, скрытый за тополями. Не смея пройти дальше порога, Настя огляделась. В «детской» стояли две узкие кровати, набитый до отказа книжный шкаф, школьный письменный стол, старомодно закрытый большим стеклом, темное пианино со стопкой нот на крышке. На фоне чопорной обстановки выцветший плакат мальчиковой группы, приклеенный к стене, выглядел почти вызывающе и точно бы напоминал, что когда-то спальня принадлежала девочке-подростку.

— Хорошие манеры, Настасья, ты тоже забыла? — раздался в тишине ворчливый голос, и от неожиданности гостья вздрогнула.

Опираясь на трость, рядом стоял сухопарый старик с осунувшимся лицом и гармошкой глубоких морщин на лбу. Он подошел так тихо, словно тень, что напугал девушку. Ярко-голубые, совсем молодые глаза, цвет которых от деда унаследовали сестры Соловей, блестели сердито.

— Поленилась зайти, чтобы поздороваться с дедом? — требовательно вопросил он.

— Привет, дедуль. — Она не помнила, как должно приветствовать старого гордеца, а обнять его — не решилась, потому что узнала только благодаря семейной фотографии, стоявшей в ее квартире на полке рядом с музыкальными наградами.

Дед обижено поджал губы. Не произнеся ни слова, он развернулся и, прихрамывая, направился в кабинет. Настя проводила родственника беспомощным взглядом и почувствовала раскаянье, когда он подчеркнуто аккуратно закрыл за собой дверь.

Из кухни появился отец, среднего роста, немного сутулый от постоянного сидения за письменным столом. Определенно, в доме тестя он чувствовал себя гостем, а потому старался оставаться незаметным, чтобы не побеспокоить семейного тирана.

— К деду уже заходила? — спросил он, подойдя к дочери.

— Мы столкнулись в коридоре.

Со вздохом папа покосился на закрытую дверь в кабинет, потом приобнял дочь за плечи.

— Вы с ним очень похожи.

— Мизантропы, склонные к интроверсии? — с иронией уточнила Настя.

— Упрямцы, — шутливо ткнув пальцем в лоб дочери, с улыбкой поправил отец.

Девушка разглядывала его худое лицо с глубокой «галкой» между бровей, седину, запутавшуюся в светлых волосах, бугорок родинки на кончике носа. Лицо отца, навещавшего ее в больнице, она запомнила смутно — действовали лекарства. Прежде чем рассудок у дочери прояснился окончательно, он вернулся к деду — здоровье старика было отвратительным, и оставлять главу семейства одного надолго уже боялись.

Вдруг перед мысленным взором вспыхнул четкий образ щеточки усов под пухлой верхней губой отца.

— Пап, а ты носил усы? — прищурилась певица, примеряя к отцу образ усатого господина.

— Никогда.

Настя растерялась. Порой тени прошлого ее путали и сбивали с толка.

— Странно. Я была уверена, что носил…

— Если хочешь, мы полистаем семейные фотоальбомы. Может, тебе удастся что-то вспомнить? — предложил отец.

Они расположились за круглым столом в столовой, смежной с кухней, где рядом с плитой суетилась мама. История семьи начиналась с многочисленных черно-белых фотографий деда, окруженного целыми выводками учеников. Все старые снимки казались жутковатыми — глаза малышей выглядели мертвыми и неподвижными, только дедовские выходили живыми, словно над ними было не властно время.

На свадебных снимках родители выглядели слезливыми и разочарованными в жизни. Вероятно, следуя моде, мама и папа старательно строили серьезно-одухотворенный вид, отчего чудилось, будто оба собирались разрыдаться от какого-то, только им ведомого, горя.

— Смотри, это ты! — посмеиваясь, папа придвинул Катерине младенческие снимки, лежавшие между серых страниц альбома. Старшая сестра походила на сморчок — сморщенная, натужно кричащая, с торчащим на макушке прозрачным пушком.

— Кто-нибудь знает, что случилось в нашей семье одиннадцатого января восемьдесят четвертого года? — нарочито небрежным тоном спросила Настя у родных, листая фотоальбом.

История с заевшим электронным замком получила неожиданный финал. Оказалось, что, меняя пароль, вместо собственного дня рождения хозяйка ввела в память устройства незнакомую комбинацию цифр. Она предполагала, что подсознательно выбрала какую-то значительную дату из прошлой жизни.

— В этот день родилась я! — в голосе старшей сестры зазвенела радость. — Ты вспомнила?

Настя начинала ненавидеть этот паршивый вопрос.

— В некотором роде. Я меняла пароль на замке и поставила эту дату. — Она неуютно поерзала на жестком стуле и небрежно пожала плечами: — Игры подсознания.

— Ты поменяла пароль на замке? — недоверчиво переспросила Катерина, вперив в сестру обвинительный взгляд. — Зачем?

— Мне надоело, что мой дом похож на проходной двор. Старый пароль даже Артемий знал! — огрызнулась певица. — Это нормально, когда хозяин хочет, чтобы гости стучались, прежде чем войти.

— Судя по всему, предполагалось, что я тоже должна стучаться?

Настя пожала губы, не собираясь вступать в бессмысленную полемику, и вернулась к изучению семейной истории. Она машинально перевернула страницу, и сердце споткнулось. С фотографии на нее смотрело знакомое лицо брюнетки с темными глазами, которое снова и снова, раз за разом, появлялась в зеркалах. Правда, незнакомка на снимке была гораздо моложе, чем женщина, отнимавшая у Настасьи отражение.

— Ее лицо мне кажется очень знакомым. Кто это? — резко спросила певица, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Эту девушку зовут Кира Краснова, — быстро переглянувшись со старшей дочерью, пояснил отец. — Когда ты была ребенком, она спасала тебя — вытащила из-подо льда зимой. Ты всегда говорила, что осталась с нами только благодаря Кире.

По спине у певицы побежали мурашки. Она услышала свой голос точно бы со стороны:

— А где она теперь?

— Мы не знаем, — ответила за всех мама, появившаяся из кухни, стоило разговору затронуть болезненную семейную тайну. — Мы потеряли с ней связь.

— В любом случае, надеюсь, что у нее все отлично! — с излишней веселостью резюмировала Катерина в бесполезной попытке вернуть непринужденную обстановку.

— Я тоже, — пробормотала Настя, решительно захлопывая альбом. От старых страниц в воздух чихнуло пылью.

Подчиняясь старой привычке деда, ужин проходил ровно в девять часов вечера, хотя в обычной жизни в такое время Настасья даже к холодильнику не приближалась. Глава семьи появился к накрытому столу, когда в кабинете прозвучал скрипучий бой старинных часов, эхом разнесшийся по квартире. С непроницаемым лицом старик уселся на свое привычное место, пристроил трость. Казалось, что он принес в столовую грозовое облако.

Хмурое настроение главы семьи, казалось, передалось домашним, а потому родственники ели в молчании, прерываемым лишь мелкими просьбами да звоном столовых приборов. Натянутая атмосфера совершенно отбивала аппетит.

Из приоткрытого окна в комнату струился запах сожженных трав: сладковато — сухой соломы и горько — полыни, точно кто-то запалил костер прямо под окнами дома. От навязчивого аромата у Настасьи заныла голова.