Запретная. Моя - Савицкая Элла - Страница 5

– Ты думаешь, я смогла бы ее использовать против тебя? – выдыхаю в шоке.

– Я ничего не думаю, – холодно режет он. – Я предугадываю возможные варианты.

– Серьезно? – ошарашено мотаю головой. – Перестань себя вести так, будто ты меня не знаешь! Я никогда бы не подставила тебя. Даже несмотря на то, чем ты занимаешься. Это же я, Руслан! – ступаю к нему ближе.

Нас разделяет только руль, металл которого я ощущаю на коже рук. Дышу глубоко и часто, а Руслан выглядит закрытым, как и всегда.

– И что, что ты? – замораживает меня своим холодом.

– Я… это я… – шепчу одними губами, надеясь увидеть в глазах хотя бы намек на те чувства, что у него были ко мне раньше.

Пусть они там будут. Пожалуйста. Неужели развеялись?

– Ты это просто ты. Ничего особенного в тебе нет.

В груди вспыхивает болезненный огонь, я давлю появившийся в горле ком.

Сжав зубы, рывком достаю из сумки камеру.

– На. – впихиваю ему в руку злосчастную кассету, которую я и так собиралась уничтожить. – Гробь свою жизнь дальше. Но если хочешь знать моё мнение….

Собираюсь сказать, что он выше всего этого. Он достоин лучшего. Самого лучшего. Но Руслан меня перебивает.

– Не хочу. Оставь его при себе. – прячет кассету во внутренний карман куртки, и снова берется за руль, – Забудь всё, что ты видела Даша. Ради твоей же безопасности.

– То есть тебе не все равно? – с надеждой ловлю его взгляд.

Но он, оставив мой вопрос висеть в воздухе, объезжает меня и с оглушительным ревем уезжает.

Свалившаяся на плечи тишина заползает в уши, окутывает собой, как смола, забивает легкие.

Стираю со щек выступившие слезы и запрокидываю голову назад, всматриваясь в необъятное небо. Звёзд так много, больших и маленьких, ярких и не очень. Но ни одна из них не сравнится с единственной, которая была важна для меня. С той, что теперь одиноко валяется где—то в кустах посадки.

Глава 5

– Руслан, быстрее!

– Несу.

Захожу на кухню и ставлю на пол пустые ведра.

– Эти забирай, – отец кивает мне на те, из которых уже льется наружу.

Беру и выношу их во двор. Выливаю дождевую воду.

Чёртов ливень. Откуда только взялся такой сильный?!

Возвращаюсь обратно в дом. Мама уже на полу, коленками в лужах, мечется с тряпками.

– Марина, дай сюда, – отец забирает у неё их. – Уйди, здесь мокро.

– Ох, нас так скоро совсем затопит, – сетует мама, вставая с колен.

Морщится, когда выпрямляется, и прикладывает руку к правой стороне живота.

В последнее время её тревожит кишечник.

– Мам, отец прав. Не хватало еще ноги застудить на мокром полу. Иди в комнату, – подталкиваю её за локоть к выходу.

– Так убрать же надо.

– Уберём.

Когда мне удаётся её выпровадить в коридор, присоединяюсь к отцу. Положение действительно хреновое. С крыши течет уже не просто капелью. В некоторых местах вода струится безостановочно.

У нас на полу уже все кастрюли в обиходе и тазики, а все—равно не хватает.

– Федь, крышу менять надо, – стоя в проходе, волнуется мама.

– Да знаю я. Не вижу что ли? – бросает отец, выжимая тряпку в раковину. – Денег только где взять?

Я молча смотрю на потолок.

Хоть бы до утра простояло. А то если даст в проводку – потом вообще погорим.

– Сколько надо? Тысяч десять? – опускаю взгляд на отца.

– Можно и в семь уложиться, если постараться. Я знаю кто подешевле может материалы достать. Но это ж не только шифер надо. Доски, гвозди, плёнку, мастику, подкладочный ковёр…

Мама удрученно охает.

– У нас есть сбережения, но там буквально тысячи четыре, не больше, – прикладывает руку к груди, – остальное где взять?

Мысленно подсчитываю наличку. Три тысячи у меня должно быть. Я откладывал.

– Я добавлю остальные, – принимаюсь выливать из кастрюль воду в раковину.

– Ох, Руслан? А у тебя откуда столько—то? – чувствую взгляд матери на своих лопатках.

– Накопил. Я же работаю, – привычно вру, даже уже не испытывая угрызений совести.

Сначала не мог в глаза им смотреть, когда говорил, что помогаю на рынке. Чувствовал себя ничтожеством и предателем.

Но потом, когда в доме появилась техника, еда, мама смогла сменить гардероб, а отцу нашли «работу», на которой он уже год держится, совесть заткнулась.

Мать улыбаться хоть начала снова, как раньше. Перестала переживать о том, что завтра есть будет нечего. Преобразилась. На себя прежнюю стала похожа. Она у меня привлекательная, даже несмотря на возраст.

Батя тоже перестал пить. За место держится, боится, чтобы не уволили. Поэтому кому какая разница как именно я зарабатываю эти деньги, если эти двое наконец счастливы?

– Это же такая сумма. Неудобно у тебя её брать, – причитает мама, – Ты же для себя работаешь.

– Что там неудобного, мать? – встревает отец. – Сын предлагает, значит знает что делает. Вырастили нормального пацана, с руками и головой на плечах. Он себе еще заработает. А нам сейчас его деньги лишними не будут. Мы и нанимать никого не станем. Сами всё уложим, да?

– Конечно, – подтверждаю, возвращая кастрюли на пол. – Надо успеть перед следующим дождем, иначе точно поплывём.

Благо, лить перестаёт через час.

Я пересчитываю деньги, и вручаю отцу необходимую сумму. Пусть он сам всё купит, он в этом лучше сечёт. А у меня остаются копейки. Сегодня нужно забрать свою долю с последней ходки. Она оказалась неудачной из—за Дашки и заработали мы мало.

Не знаю, чем руководствовалась эта ненормальная, когда приперлась тогда ночью, но мозгов у неё явно не хватает.

«А ты когда о ком—то переживаешь тоже спрашиваешь разрешения им помочь?» – вспоминаются её слова, пока я переодеваюсь у себя в комнате.

Переживает она… Смешно.

За меня никто, кроме матери не переживает. Но ей положено по статусу. Родители на то и есть, чтобы переживать о своих детях.

О чем же переживает Шавелкина, я не в курсе.

И тем не менее меня в глубине её слова зацепили. И то, как она смотрела на меня своими глазищами.

Не то, чтобы я не видел её всё это время. Периодически попадалась мне на глаза. Я знал, что Дашка выросла, изменилась.

Из угловатой девчонки она превратилась в привлекательную девушку с выразительными чертами и округлыми формами.

Я давно заметил все эти изменения, но тем не менее, когда она оказалась в непосредственной близости, я оказался не готов. Думал смог покрыть пеплом воспоминания о ней. А хрен там. Ошибся.

Пока на мотоцикле ехали, и она вжималась в меня, звенел весь, как колокол. Хотелось отодрать от себя её руки и заставить идти пешком. За то, что расковыряла то, что давно было зашито нитками.

Как можно было додуматься ехать ночью на окраину? Куда только Белозёров смотрел?

Накидываю на голову капюшон и выхожу из дома.

Погода мерзкая. Под ногами грязь и лужи. С облысевших веток ветром сдувает воду.

Мне нет необходимости идти через улицу, на которой живет Даша, но я это делаю. Периодически прохожусь там. Зачем? Однозначного ответа у меня нет. Просто тянет время от времени. Я всегда убеждаю себя в том, что так сокращаю путь.

Вот и сейчас прохожу мимо, ненароком через арку выхватывая взглядом окна её квартиры. В её спальне неизменно висят те самые белые гардины, которые там с момента их заселения. Я нахожу их уже безошибочно. Когда часто смотришь в одну и ту же точку, взгляд рефлекторно находит её сам.

На её окна я смотрел несметное количество раз до того, как запретил себе это делать. И вот сейчас меня снова тянет на эту тропинку.

Резко отворачиваюсь и беру направление к гаражам. Там байк, который я купил у знакомого мужика. Он собирался сдать его на металлолом, но я забрал, подлатал, заменил кое—что – и теперь этот старик с благодарностью возит меня по городу.

До места, где мы собираемся с пацанами ехать двадцать минут. Промзона расположена в другой части города. Там ни единой живой души.