Арбитр Пушкин (СИ) - Богдашов Сергей Александрович - Страница 32

Перед ней — настоящий пир.

Свежий виноград, груши, инжир, гранат, половина арбуза, с воткнутой в мякоть ложкой. Рядом в плетеной корзинке лежал нарезанный белый хлеб.

Катя воздушным лезвием шинковала… селёдку.

Я подошёл к столу, оторвал от грозди винограда небольшую кисть и уселся напротив жены. Та сдула ртом чёлку, спадающую ей на лицо, и посмотрела на меня взглядом ребёнка, у которого отняли любимую игрушку.

— Тебе жалко, что ли? — попытался я оправдаться за реквизированный виноград.

— Не жалко. Убывает, — хихикнула Катя и продолжила заниматься рыбой.

— К такому набору продуктов молока не хватает, — заметил я, чтобы поддержать разговор.

— В доме его нет. Я уже проверила, — отправила жена в рот кусок рыбы и заела её арбузом. — А прислугу будить, чтобы с ледника молоко принесли — я не стала. Как-нибудь без него обойдусь.

— А откуда тогда продукты? — кивнул я на стол. — Они же у тебя в контейнере хранились. Ты ведь не можешь в него сама войти. Кто-то же тебе их должен был достать.

В этот раз жена посмотрела на меня, как доктор, оценивающий правильность диагноза, поставленного пациенту. Заметив на моей руке браслет с Перлами, Катя попросила меня активировать мой контейнер.

Вообще-то, в моём контейнере не было ничего интересного, кроме шкафа с одеждой и обувью, пары сундучков с серебром на оперативные нужды, да нескольких ларцов с эссенцией. Поэтому мне стало интересно, что хочет показать жена, и я исполнил её просьбу.

— А теперь передай мне, пожалуйста, десять рублей, что лежат у тебя в одном из сундучков, — озвучила очередную просьбу Катя.

— Солнышко, боюсь, тебе придётся оторвать свою красивую попку от стула и самой взять деньги, — улыбнулся я в ответ. — Я не могу войти в свой контейнер.

— Я тебя и не просила входить в контейнер, — заела жена очередной кусок рыбы грушей и, прожевав, добавила. — Я тебя попросила передать деньги. Ещё ничего не понял?

Честно говоря, я начал догадываться, что Катя как-то обошла неудобство с входом в личный контейнер, но пока не понимал как.

— Даю подсказку, — тоном учителя произнесла жена, закусила очередную ложку арбуза хлебом, и показала мне недоеденную корку. — Каравай пекут в печи, но разве хлебопек лезет внутрь, чтобы достать его? Он даже руки в печь не засовывает, а пользуется садником*. Ты владеешь Перлами, лучше, чем некоторые люди руками и сейчас говоришь мне, что не можешь взять из сундука несколько монет?

* Садник — плоская широкая деревянная лопата, с помощью которой ставили и доставали хлеб из печи.

Вот я лох.

Прошу людей занести или вынести вещь, хотя могу сам — с помощью воздуха.

Интересно, как Катя до этого додумалась. О чём я её и спросил.

— Милый, я, конечно же, женщина, — ответила жена, кокетливо при этом крутя пальцем локон волос. — Но ведь не дура.

— Фи, Екатерина Дмитриевна, — не сдержал я улыбку. — Нельзя такой умной и красивой женщине, как вы, так грязно выражаться. Придётся мне вас наказать.

— Прямо здесь? — начала озираться жена по столовой в поисках наиболее удобного места.

— Начать можно и здесь, — кивнул я. — Только скажи мне, женщина, давно ты на такую экстравагантную диету перешла.

— С неделю, наверное, — потупила взор Катя.

— А почему сразу не сказала?

— Думала, что обычная задержка, — покраснела жена. — Мы же, как сумасшедшие по всему миру скачем. Вчера — Москва. Сегодня — Крым. Завтра, глядишь, ещё где-нибудь окажемся. Вот и не стала тебя мелочами отвлекать.

— Глупенькая, — сорвался я со стула и подхватил жену на руки. — Разве будущий ребёнок — это мелочь? Это же счастье. Туши свой фонарик — я знаю более удобное место для твоего наказания.

— Подожди, — протянула Катя руки к столу. — Давай хотя бы фрукты с собой возьмём.

— Милая, а тебе плохо не станет от такого сочетания еды? Кто же солёную рыбу с фруктами ест?

— С чего это мне плохо станет? — умудрилась подхватить Катя со стола тарелку с инжиром. — Я же беременная, а не больная.

Так в одну ночь я узнал, что из контейнера можно доставать вещи, вовсе не входя в него.

А ещё, что я стану отцом. Пожалуй, более важного известия я давно не получал.

Признаться, визит к Аракчееву не сулил ничего хорошего. Граф славился своей преданностью императору, но при этом был человеком мстительным и подозрительным. Если он заинтересовался моими «ружейными образцами», значит, кто-то уже нашептал ему, что я слишком активно вмешиваюсь в военные дела.

Я решил подготовиться.

Взяв чертежи нескольких усовершенствованных ружейных механизмов (ничего революционного, кроме латунного пистона, чтобы оправдать мою «осведомлённость»), я отправился в Канцелярию.

Латунный пистон, представляющий собой «шляпку», наполненную защищенным оловянной фольгой ударным составом. Я предложил надевать пистон на полый затравочный стержень. Он не портился, не разлетался мелкими осколками при срабатывании, не боялся воды и был безопасен в обращении. В таком виде пистонное ружьё уже представляло практический интерес. Замок стал прост и надёжен. Осечки, практически, исключались, и стрелять можно было вверх, против ветра, в дождь, — то есть в условиях, при которых кремневый замок не срабатывал.

Аракчеев встретил меня холодно, но вежливо.

— Александр Сергеевич, — кивнул он, не предлагая сесть. — Вы не торопились. Мне доложили, что вы предлагали некие улучшения для пехотных ружей?

— Да, ваше сиятельство, — я развернул чертежи. — Несколько изменений в конструкции замка и пистон, вместо пороховой полки и кремниевого замка. Это повысит безотказность ружей. Что касается моей задержки, то чуть раньше вас меня вызывала Её Величество, и я обещал её сопровождать.

Аракчеев бегло взглянул на бумаги, затем уставился на меня.

— Откуда у вас такие познания? Вы же не служили в армии.

— Я интересуюсь механикой, — пожал я плечами. — Да и в Европе сейчас много экспериментируют с оружием. Но бумажные пистоны с бертолетовой солью опасны. Мои лучше, хоть и дороже.

— В Европе… — он усмехнулся. — А не слишком ли много вы знаете о том, что происходит в Европе?

Я почувствовал, как под воротником пробежал холодок.

— Я всего лишь читаю газеты, ваше сиятельство. Кроме того, недавно посетил Пруссию.

— Газеты… — он медленно прошелся по кабинету. — А скажите, вы случайно не знакомы с трудами Фурье?

— "Опять Фурье⁈ — мелькнуло у меня в голове.

— Поверхностно знаком. Но считаю его идеи утопическими.

— Любопытно, — Аракчеев остановился напротив меня. — Потому что государь в последнее время тоже проявляет к ним интерес.

Я едва сдержал удивление. Александр? Читает социалистов?

— Не думаю, что Его Величество станет внедрять что-то подобное в России, — осторожно сказал я.

— Надеюсь, — Аракчеев хмуро посмотрел в окно. — Но в последнее время государь… изменился.

Тут он резко обернулся.

— Вы не знаете, почему?

Я сделал вид, что задумался.

— Возможно, здоровье?

— Нет. Он стал… задумчивым. И слишком часто встречается со Сперанским.

Ага, значит, графа беспокоит возвращение реформатора.

— Ваше Сиятельство, я далёк от политики, — развёл я руками. — Я простой изобретатель, и мне нравится заниматься моими делами.

— Ладно. Ваши чертежи я передам в Арсенал. А вы… будьте осторожнее в своих высказываниях.

Это был не совет, а угроза.

Я лишь неодобрительно мотнул головой и молча вышел, чувствуя, как ситуация накаляется.

Ссориться мне с Аракчеевым рано, да и незачем. Время нас рассудит.

Как бы мне не хотелось вернуться к себе в Велье, но лететь пришлось в Москву.

Там сейчас запускают вторую очередь завода по производству анилиновых красителей. Если что, в пять раз более мощную, чем первая. Изначально у моих партнёров и были сомнения, когда мы закладывали такие мощности, то теперь их нет — очередь на красители на несколько месяцев вперёд и очень похоже на то, что даже с новыми цехами мы с дефицитом красителей вряд ли справимся.