Дух экстаза (СИ) - "Greko" - Страница 7

Через несколько минут я стал счастливым обладателем еще тысячи акций Тихоокеанской в дополнении к скромной полусотне приобретенных в Москве.

А наутро правление «Юнион Пасифик» объявило о выплате увеличенных дивидендов. Я сорвал неслабый куш. Боже, благослови Америку! Она мне нравится!

[1] Перевернуться, значит, не просто избавиться от актива, но и продать еще столько же без покрытия. Или наоборот.

Глава 3

Черный октябрь 1907 года

— Новичкам везет, — буркнул Джесси при встрече, не скрывая досады.

Дружеский совет Хардинга обошелся ему в сорок тысяч долларов. И подгон от хозяина брокерской «лачуги» оказался с гнильцой — чек нам не обналичили. Но Джи Эл не выказал ни капли уныния, ни обиды на Хардинга. Засучив рукава, он взялся за дело. В короткий срок, играя на фонде «Пасифик», он вернул недополученное и даже сверх того.

— Джесси, когда мне продать Тихоокеанскую, чтобы зафиксировать прибыль? — задал я мучавший меня вопрос.

— Ты нуждаешься в совете? После того, как увидел, во что мне обошлась подсказка Хардинга?

Мы были с ним на дружеской ноге. Иногда встречались за ланчем. Еще чаще — в конторе. Я пытался следить за действиями этого гений-очкарика, но ровным счетом ничего не понимал. Он не таился от меня. Да и трудновато утаить свои сделки — на Бирже принято заглядывать в тарелку соседа. Многие спекулянты пытались, как и я, копировать его манеру ведения дел. Проблема в том, что ни я, ни прочие не понимали до конца смысла его действий. Джи Эл был в выигрыше — в очень большом выигрыше, — я же в лучшем случае оставался при своих.

— Я никогда не даю советов покупать или продавать акции. Сделав так, я бы стал зависим от того, кому подсказал. Твоя проблема, Базиль, в том, что ты не хочешь трудиться.

Если бы! Мне элементарно не хватало мозгов вкурить все эти премудрости, вроде «на бычьем рынке веди себя по-бычьи». В итоге, я плюнул и продал Тихоокеанские, превратив их в полновесную монету.

Самое смешное в том, что Джесси тоже начал продавать. Да еще как! Он снова стал медведем. Он гнул и гнул рынок, продавал не только «Юнион Пасифик», но и других. Даже тех, кто, казалось, в силах устоять перед его давлением. На моих глазах он утроил свою «маржу», как было принято называть залоговой депозит.

Как он это делал? Он называл свою стратегию «слушать рынок»:

— Рынок сам все подскажет.

По его мнению, рынок созрел для больших потрясений. На таких колебаниях делаются большие деньги. Но только теми, у кого была своя система управления деньгами, которую я не понимал точно так же, как стратегию Джи Эла. Порой казалось, что он морочит мне голову. Читай ленту, не читай ленту — он сам не замечал, как сам себе противоречил.

Например, он делал пробные закупки. Если проводить аналогию, он сперва осторожно трогал воду озера ногой, прежде чем погрузиться в него с головой. Но как он выбирал это озеро? Он с упорством золотоискателя искал точки входа, линии наименьшего сопротивления. Он видел то, чего не видел я — такой напрашивался неутешительный вывод. При всем моем старании трейдера из меня не выходило. Я освоил лексику, имел общие представления о том, как все работает, в какие бумаги можно вложиться без особого риска — но и только.

В отличие от меня Джесси работал четыре месяца как каторжный. В феврале он закрыл все сделки и уехал во Флориду удить рыбу. Я перевел дух, обозвал себя бездарем и занялся устройством нашей жизни.

У нас было достаточно денег, чтобы не «жить как свиньи», но недостаточно манер, чтобы чувствовать себя своими в обществе привередливых людей отеля Бельклер. Правда, пообщавшись с отдельными злоязычниками в общественных зонах гостиницы, я узнал, что у многих франтов, просиживавших штаны в лаунж-зоне «отсутствовали жизненные перспективы». Весь их снобизм сводился к гортензии в петлице, умению играть в бридж и вставить в речь французское словцо — к высоко задранному носу без всяких на то оснований. Избавить их от нашего общества — более чем человеколюбивый поступок. В общем, я занялся организацией нашего переезда.

Задача оказалась не из легких. Хотелось оказаться поближе к Уолл-стрит — не в Финансовом квартале, но рядом. Но рынок арендной недвижимости в ближайшей к нему округе был представлен преимущественно «домами по старым правилам» — узкими, глубоко вдающимися в глубину участка зданиями без водопровода и канализации, не говоря уже о телефоне. А квартиры лучшего типа в престижных домах на Парк Авеню не продавались или не сдавались в аренду евреям. Пришлось побегать и перелопатить массу рекламных объявлений в газетах, прежде чем удалось найти апартаменты в доме современной постройки, возведенным «по новым правилам». Четырехэтажное холостяцкое обиталище «Монтегю», симпатичный элемент привилегированного браунстауна на тихой улочке, предлагало умеренные цены по сравнению с предлагаемыми удобствами — газовые обогреватели, угольный камин в гостиной, ванну и современный туалет, почти новую мебель, а также услуги консьержа, горничной и прачки. Но без телефона. Но без предубеждения к евреям. Слишком заманчивое предложение, чтобы отказаться.

В итоге, нам досталась уютная квартирка с тремя спальнями черного ореха, неплохо смотревшимися на фоне кремовых стен, плюс большая пурпурная гостиная, позволяющая славно скоротать зимний вечерок у очага. Топился бы он дровами, а не углем, был бы рай.

Не успели мы обжиться на новом месте, в город неожиданно вернулся Джесси. Этот наркоша финансового рынка позабыл про тунца, про свою новенькую яхту, как только ему в руки попалась газета. Забросив удочки в угол, он сел на ближайший поезд до Нью-Йорка. Он снова увидел то, что прошло мимо моих глаз — возможность.

— Я рано вышел из игры, — корил он себя за ланчем, поглощая цыпленка маренго и не замечая изысканного вкуса этого замечательного французского бутерброда. — Столько прибыли упущено из-за неверного вывода о том, что достигнуто дно.

— Но акции и правда растут, — возразил я.

— Это мы еще посмотрим! Я стал продавать «Анаконду».

— Давно?

— Перед своим отъездом из Флориды.

— Но ее же бумаги перли вверх еще три дня назад! Опять озарение?

Джесси не стал отвечать, ограничившись вопросом:

— Сам-то чем занят?

— Я предпочитаю консервативную манеру. Онкольные займы[1], — честно признался в том, что был и остался лузером. Там, где отчаянные игроки умудрялись прокрутить свой бакс пять раз на дню, я довольствовался ссудным процентом.

— Не мой стиль, — ухмыльнулся Джесси.

С первого же дня он бросился в бой, не брезгуя даже кратковременными займами у меня. И потерпел полное фиаско. Его оценка ситуации строилась на том, что рынок созрел для большого потрясения. Но рынок стоял. Колебался, но так и не сел ни в медвежий, ни в бычий экспресс. Ливермору не доставало средств его обрушить. Зимние успехи вскружили ему голову, подарили ему ложную надежду на то, что он всемогущ. К лету он все-таки смог отыграть потери, плюнул на все и собрался во Францию на отдых.

— Джесси, я тебя умоляю: вернись к октябрю в Нью-Йорк, — воззвал я к нему со всей страстью, на какую был способен.

— Опять твое старое пророчество?

— Да!

— То есть ты считаешь, что я весной поторопился и все случится осенью?

— Да!

— Посмотрим. Если что, вызовешь меня телеграммой. Не знаю, что ты сможешь разглядеть и, уж прости, способен ли уловить тенденцию… Попытайся.

Конечно, он был прав. Аналитик из меня еще тот. Просто я знал: грядет черный октябрь.

… Как говорили старожилы, летом Фондовый рынок «скукоживался». Торчать в жару в Нью-Йорке не было никакого смысла, и мы с парнями дернули во Флориду, в Палм-Бич. Воспользовались любезным предложением Джесси и вовсю попользовались его яхтой. Сперва для рыбной ловли, потом просто для прогулок. Братья Блюм открыли для себя иной вид рыбалки — охоту на «шелковые чулки» и изрядно в ней преуспели. Я не отставал. Вечеринки следовали одна за другой. Девицы с фальшивой радостью в глазах кочевали по нашим койкам. Шампанское текло рекой, как и виски с апельсиновым соком.