Однажды я станцую для тебя - Мартен-Люган Аньес - Страница 52

Я замерла, пораженная своей реакцией и немыслимой очевидностью, которая открывалась мне все явственней.

Я повернулась к нему, а он, как каждый вечер, подошел ко мне. Оказавшись рядом, он беззвучно произнес: “Ну?” Я широко ему улыбнулась, он сразу ответил мне тем же. Его радость, его счастье потрясли меня. Неужели моя судьба действительно его волнует? Он уселся в кресло напротив меня и, не говоря ни слова, стал пристально на меня смотреть. Я тоже молчала, позволяла ему изучать меня, а заодно разрешила себе наконец-то по-настоящему увидеть его лицо с чертами плавными и жесткими одновременно, в зависимости от того, что оно выражало. Он выглядел намного лучше, чем сразу после приезда, хотя темные круги под глазами, естественно, никуда не делись, учитывая, как мало он спал. Солнце и мистраль задубили кожу, она покрылась рабочим загаром – темным, грязноватым, но красивым. Морщины и “гусиные лапки” рассказывали о страданиях, но все-таки и о радостях тоже. В темных глазах я впервые заметила желтые искры. Бугорок на носу свидетельствовал о том, что когда-то он его ломал, и мне сразу захотелось узнать, был ли Элиас непоседливым ребенком или же драчливым подростком. Заметив порез на подбородке, я только в этот момент сообразила, что каждое утро он тщательно бреется, и вспомнила, что в его комнате видела одноразовую бритву. Мне захотелось дотронуться пальцем до этой царапины. Передо мной возникла картинка: он в джинсах стоит перед зеркалом в ванной и уверенной рукой проводит по лицу бритвой, потом надевает на голое тело джемпер, в котором пришел сегодня вечером. Я вдруг услышала, как он глубоко вздохнул, и, слегка дрожа, спустилась с небес на землю. Он провел рукой по лбу, словно желая собраться с мыслями, меланхолично усмехнулся и вопросительно выгнул бровь:

– Готовы вернуться в танцевальный зал?

Его голос, как мне показалось, звучал теплее, чем накануне, я словно услышала его впервые. Глубокое смятение и толпящиеся в моем мозгу вопросы не помешали мне повести плечами и лукаво посмотреть на него.

– Я не просила вас торопиться… так что у меня еще есть немного времени…

Он покачал головой:

– Даже если я замедлю темп, все будет готово к воскресенью, а то и раньше.

Мне почудилось, что в его глазах на мгновение вспыхнула гордость, как будто ему удалось переиграть меня. И это было не так далеко от истины: у меня опустились руки.

– Как вам это удалось?

– Извлекаю пользу из бессонницы.

– С ума сошли! Запрещаю вам!

– Почему же?

– Ну-у-у… потому что… потому что… ночью надо спать!

Мой жалкий аргумент рассмешил не только его, но и меня саму.

– Если серьезно, хотите прямо сейчас увидеть, что получается? Кое-что еще надо доделать… но я надеюсь, что результат вам понравится.

– Не сомневаюсь…

Он встал и протянул мне руку.

– Ну что? Пойдемте? – тихо предложил он.

– Да…

Моя рука была в двух сантиметрах от его ладони, я чувствовала ее тепло, почти физически ощущала жесткую кожу, задубевшую за несколько недель работы лесорубом. Я собралась взять его за руку, и тут зазвонил мой телефон. Я застыла на долгие секунды, не отводя от него глаз и не убирая руку. Я знала, кто звонит, я его чувствовала, у него всегда был нюх на депрессивные моменты, а сейчас сработал нюх на опасность. Я растерялась, мне захотелось, чтобы мобильник никогда больше не звонил. Взгляд Элиаса на миг остановился на дисплее. Его рука упала вдоль тела, моя – на диван. Он слабо улыбнулся:

– Как-нибудь в другой раз.

Он развернулся, закурил и решительно зашагал к танцевальному залу. Телефон замолчал на пару секунд, а потом снова подал голос. Я автоматически ответила.

– Алло…

Я продолжала всматриваться в Элиаса, он больше не сутулился, как в первые дни по приезде, теперь он держался прямо – стал сильнее, выздоравливал. Способствовала ли этому жизнь в “Бастиде”? Или делало свое дело время? Или эта брешь, которую он упоминает в своем дневнике, понемногу затягивается? Рискну ли я надеяться? Сложу ли вместе слова, написанные обо мне?

– Ортанс… ты здесь?

– Да… подожди минутку.

Я побежала за Элиасом, позвала его. Он обернулся.

– Встречаемся завтра за кофе?

Он едва заметно усмехнулся:

– Нет… Матье ждет меня на участке к семи.

– Тогда до субботы.

– Будьте осторожны в Париже.

– Обязательно, – едва слышно пообещала я.

Я мотнула головой в сторону кофейного столика, на котором оставила телефон:

– Мне надо ответить.

Он кивнул и двинулся дальше. Я продолжила разговор с Эмериком, чувствуя легкую растерянность:

– Извини.

– Я не вовремя или что? У тебя голова занята чем-то совсем другим…

– Нет… я просто не ожидала, что ты позвонишь…

– Я в дороге, у меня сегодня были дела на выезде. Как ты поживаешь?

– Все в порядке…

– Уверена?

– Ну я же сказала! – Его настойчивость раздражала меня.

Я не хотела с ним говорить, с ним – не хотела. Мне нужно было, чтобы Элиас вернул меня в танцевальный зал, мне хотелось быть только с ним. Как такое возможно?

– Ты что-то от меня скрываешь?

– Нет… но…

Вот я уже и вру ему. Не стану же я выворачивать ситуацию наизнанку, ставить себя в положение политого поливальщика. Пришло время разобраться со своими чувствами, но я отказывалась делать это – опасалась, вдруг на меня свалится немыслимое и тогда мне покажется, будто я обманываю Эмерика. Я этого ни за что не сделаю. Просто не имею права. Не из соображений верности Эмерику, этот этап давно мною пройден. Ради самоуважения. В наших с ним отношениях не осталось никакой красоты, если предположить, что она когда-либо была, и не могло быть и речи о том, чтобы таким образом испачкать едва зарождающиеся чувства к другому. Вот только все эти мысли и чувства принадлежали мне и только мне, я не могла поделиться ими с Эмериком, поскольку он уже выбыл из игры, из моей игры.

– Но что?

– Я думаю, нам нужно меньше перезваниваться, точнее, тебе надо реже звонить мне… Я должна двигаться вперед, Эмерик.

– Ты больше не хочешь со мной разговаривать… Вот, значит, до чего мы дошли…

– Нет… А вообще-то да… Мне кажется, тебе это тоже нужно…

Он помолчал, и я почувствовала, что он сдается.

– Ты права… но мне трудно представить себе, что ты уйдешь из моей жизни.

– Привыкнешь.

– Все так странно…

– Не буду спорить.

Мой взгляд самым естественным образом перекочевал к танцевальному залу.

– Отпускаю тебя к твоей новой жизни…

– У меня еще нет новой жизни, Эмерик… Я двигаюсь вперед, и это все… И…

Я замолчала в тот самый момент, когда собиралась объявить, что опять могу танцевать, и вдруг поняла, что мне не хочется сообщать ему об этом. Это новость для Элиаса. Да, для Элиаса. Но не для Эмерика.

– И что?

– Ничего. Счастливого пути.

– Погоди! Но мы же все-таки можем повидаться, когда ты будешь в Париже? Я знаю, ты приезжаешь завтра.

– Не уверена, что это удачная идея…

– Я прошу тебя! Ты это нам должна!

Он до самого конца будет на меня давить. Ну да ладно, поддамся его последнему капризу.

– Хорошо. Но… я остаюсь здесь до конца лета, завтра только ненадолго заеду в Париж и вернусь.

– Ага… я это подозревал… Что ж, до завтра. Я позвоню тебе днем. Целую тебя, Ортанс.

Он отключился, не дав мне времени на ответ, и меня это устраивало. Я посидела несколько минут не шевелясь, потом поднялась с дивана и направилась к танцевальному залу. Во дворе я спохватилась. Что-то подсказывало мне, что Элиас хочет побыть там один. Мы с ним упустили наш момент, и теперь я была не готова посмотреть ему в глаза, причем сразу после разговора с Эмериком, о чем ему было известно.

Глава тринадцатая

В поезде страх вернулся, не заставив себя долго ждать. А ведь я отлично выспалась – в отличие от Элиаса, который, как я слышала, выходил на улицу около трех утра. Зайти к нему в комнату до отъезда я не успела. Оставив “панду” на парковке вокзала скоростных поездов в Авиньоне, я сразу почувствовала, что у меня подгибаются ноги, а к горлу подкатывает тошнота. Через полчаса поездки моему попутчику в соседнем кресле начала действовать на нервы моя неспособность усидеть на месте, не вертясь и не постукивая ногой. Я перебралась в вагон-бар, купила бутылку воды и стала пить ее мелкими глотками, чтобы не взбунтовался желудок. Я так и стояла, облокотившись о крохотный столик у вагонного окна.