Однажды я станцую для тебя - Мартен-Люган Аньес - Страница 22

Следующие несколько дней я провела взаперти, с задернутыми шторами, отменив даже визиты к реабилитологу – невелика потеря, от него не много толку, – я не хотела никого видеть. Кати я регулярно отправляла эсэмэски, чтобы она ничего не заподозрила. Во время нашего последнего разговора я почувствовала, что подруга о чем-то догадывается, а мне совсем не хотелось, чтобы она неожиданно ко мне заявилась, на что Кати вполне способна.

Я снова и снова прокручивала весь сценарий нашей любовной истории. Мои опасения подтверждались: впервые в дополнение к трудностям с организацией встреч и невозможности открытых отношений, возникло мелкое осложнение, и его оказалось достаточно, чтобы сломать привычную жизнь нашей грешной пары. Эмерик не готов к таким помехам и не справляется с ситуацией. Он категорически не способен поддержать меня, позаботиться обо мне. Такое впечатление, что я действую ему на нервы. Мне казалось, будто я схожу с ума, живу бессмысленной жизнью, задыхаюсь. Когда меня накрывала очередная волна гнева, я хватала телефон, чтобы немедленно позвонить ему, потребовать объяснений и чтобы он все бросил и тут же примчался. К счастью, в такие минуты срабатывал рефлекс безумно влюбленной женщины, и я понимала, что должна его защитить, да-да, именно защитить и именно его. Подумать о его интересах. Не подвергать риску. Дать ему возможность выполнять свои обязательства перед семьей. А как же я? Да ладно, я, как обычно, на втором месте. Очередное доказательство моей второстепенности подоспело уже в понедельник, когда пришло лаконичное сообщение:

Утром четверга я проснулась в тревоге; ночь была тяжелой – меня преследовали кошмары, и хотя я не помнила, что именно мне снилось, горький привкус сохранился. На телефоне высветилось сообщение Эмерика: он уверенно назначал мне свидание в нашем обычном ресторане в 20.30. Так-то лучше.

Чуть позже я пила кофе, сидя в кресле у окна, глядя на парижские крыши и дрожа от страха при мысли о том, что меня может ожидать сегодня вечером. Углубившаяся пропасть между нами? Молчание? Упреки? Равнодушие? Новое унижение? Подал голос телефон. У него прорезались угрызения совести или нашлось занятие на вечер поинтереснее? Я с облегчением увидела фотографию сада “Бастиды”, которую мне прислала Кати. Цвела сирень и фруктовые деревья. Сама о том не догадываясь, она подарила мне глоток кислорода. Я не раздумывая позвонила ей.

– Я была уверена, что тебе не устоять против сирени!

Ее замечание развеселило меня, она знала меня как облупленную.

– Как у тебя дела, Кати, дорогая?

– У нас все хорошо, у нас всегда все хорошо, ты же знаешь. А ты как?

Я ругала себя последними словами за чертову импульсивность. Теперь придется ей врать, а я этого не выношу.

– Трудно выполнять все предписания… А как там “Бастида”?

– Ничего нового. Я зашла сегодня утром и открыла окна, ведь стоит такая прекрасная погода. Сезон стартовал! Можно мы у тебя поживем на выходных?

– Ну сколько раз повторять?! Дом ваш – когда хотите и на сколько хотите.

– Спасибо, я знаю, но мне там как-то неловко без тебя.

– Как поживают Матье и Макс?

– Отлично…

Я слушала рассказ о ее семье рассеянно, но не потому, что мне было неинтересно, как раз наоборот, мне их безумно не хватало, просто я как будто ощущала некий зов, которому не могла сопротивляться.

– А что ты скажешь, если я приеду? – перебила я Кати.

Она помолчала несколько мгновений, а потом:

– Ты это серьезно?!

– Пока не знаю, только что пришло в голову, если честно. Мне будет легче дотерпеть до конца больничного в родном доме, чем взаперти в моих сорока квадратных метрах. Я загибаюсь от скуки, рискую свихнуться, если не вдохну свежего воздуха!

– Вот уж не буду возражать! Давай, приезжай!

Я едва сдержала смех: нетерпение в мгновение ока охватило нас обеих.

– Когда ты появишься? – полным энтузиазма голосом спросила Кати.

– Не имею представления… Посмотрю расписание поездов, и есть две-три вещи, которые мне надо сделать до отъезда.

– Как хорошо, что я забежала в “Бастиду”! Воспользуюсь случаем и приготовлю для тебя комнату.

– Нет! Я сама все сделаю, когда приеду. Не лишай меня этого удовольствия.

– Конечно-конечно, но я так рада, что скоро ты будешь с нами!

– Я тоже.

Пролетел тихий ангел.

– Ортанс?

– Что?

– Ты правда приедешь?

Я на пару секунд задумалась:

– Думаю, да! Целую тебя.

Мы распрощались. Я дрожала как осиновый лист от возбуждения и сомнений и не могла успокоиться. Хватило одного звонка, и я сразу послала все к черту и вдруг подумала о себе. Мне захотелось, чтобы чемодан был уже собран, а я сама очутилась в поезде, нет, прямо там… на месте, в своем доме. С самого начала я тосковала по родителям, мне их мучительно не хватало, поездка в “Бастиду”, понятное дело, их не вернет, но там я буду рядом с ними. Я должна трезво оценить свою жизнь, расставить все точки над і и, главное, оказаться подальше от Эмерика, даже если мысль о расстоянии между нами приводит меня в ужас. Но уехать, не побывав перед этим в школе, я не могла.

В час дня я приехала в школу, чтобы пообедать вместе со всеми. Я услышала голос Сандро и музыку Бертий, каждый из них, значит, был в своем классе, и меня передернуло от зависти. Пока я была поглощена переменой в отношении ко мне Эмерика, я на время забыла, как мне недостает танцев. Но жгучее желание танцевать, следовать ритму, выражать эмоции движениями, порывами всего тела, чувствовать напряжение мышц, передавать ученикам свое искусство, видеть, как они растут, и получать от этого удовольствие – это желание никуда не делось, оно жило во мне. Не успела я глазом моргнуть, как у меня все это отняли, оставив внутри пустоту. Я зашла в кабинет и отшатнулась: там находилась моя заместительница. Отныне она имеет на это полное право. Скоро она не просто будет заменять меня, а станет моей партнершей.

– Добрый день, Фиона, – тихо сказала я.

Она оторвалась от расписания, которое внимательно изучала, и ее рот раскрылся от удивления.

– Ортанс!

Она весело вскочила со стула:

– Садитесь! Поберегите ногу.

– Спасибо, все нормально, пойду гляну на занятия.

– Понятно!

Я оставила в кабинете сумку, куртку и костыли. Они мне были нужны, но я их просто не выносила и уж тем более не хотела идти с ними по школе, я и так чувствовала себя достаточно приниженной. О риске я предпочла не думать… Перед тем как выйти из кабинета, я обернулась к Фионе:

– Расскажете за обедом о моих девочках?

– С удовольствием!

Я шла по коридору и рассматривала развешанные на стенах фотографии – память о концертах последних пяти лет, о часах славы Огюста, – потом я сделала крюк, завернула в раздевалку и присела на скамейку. Еще вчера это была моя повседневная жизнь, а сама школа – как бы продолжение моей квартиры. На утренние занятия приходят взрослые ученики, поэтому сейчас здесь не было обычного бардака. Тем не менее повсюду валялись вещи подростков – трико, пуанты, гетры. Когда я снова надену танцевальный костюм и включусь в школьную суету? Я отдавала себе отчет в том, что даже с выпускным концертом вряд ли что-то получится, поскольку я подрастеряла навыки. От этих мыслей усилилось ощущение, что я приняла правильное решение, отстранившись от школьных проблем, ведь мазохизм меня никогда не привлекал. Возможно, я стану спокойнее ко всему относиться?

Несколько минут спустя я зашла в репетиционный зал Бертий. Осторожно проскользнула в уголок. Она была сконцентрирована на занятиях, однако заметила меня и сдержанно улыбнулась. Давно я не любовалась ее работой. Грациозность и изящество Бертий гипнотизировали. Она предложила ученицам перейти к растяжкам, а потом подошла ко мне: