Братский круг. По самому краю … (СИ) - Юшкин Вячеслав - Страница 41

— Не помешаю? — спросил, усаживаясь.

— Да нет. — весело отозвался тот. — Гостям всегда рады.

На вид сидельцу было чуть больше двадцати лет. Среднего роста, немного наивный взгляд из-под густых черных бровей. Физически сложен был неплохо. Я уселся рядом с ним на шконарь и стал «тусовать» чифир из одной кружки в другую, перемешивая, а заодно и остужая его.

— Тебя как звать-то, бродяга? — протягивая кружку, спросил я.

— Никита. — принимая, ответил сиделец.

— Первоход?

— Да, первый раз. — отхлебнув три раза, передал кругаль мне Никита.

— А на тюрьме в какой хате сидел?

— В два ноль два на слежке. И в один три пять в осужденке.

— Ясно. — так же сделав пару глотков, я снова передал чифир собеседнику. — А заехал за что? Если не секрет, конечно. Не хочешь, можешь не отвечать.

— Нет, не секрет. По глупости заехал. По 146-й. Часть три.

— Вот глупость, так глупость! Разбой! И сколь же тебе навалили за такую глупость?

— Пять лет общего.

— Ну, по-божески вроде. По третьей-то части могли минимум лет восемь-десять дать. И не общего.

— Дак и дали бы! Батя мой подсуетился. А так бы…….

— Батя богатый значит? — я сделал три глотка и потянулся за сигаретами, но вспомнил, что забыл достать их из куртки и спросил у сидельца. — Курево-то есть?

— Да, да, есть. — Никита полез в свой баул и, немного порывшись, выудил пачку «Бонда» и протянул мне.

— Америка! — одобряюще сказал я, принимая пачку, и тут новая странная деталь бросилась мне в глаза. «Бонд» как «Бонд». Пачка как пачка. Да вот только………….

Сигареты были запечатаны.

Я изучающее посмотрел на своего собеседника. Дело в том, что по правилам следственного изолятора, да и лагерным тоже, все сигареты должны поступать не то, что просто распечатанными, а даже высыпанными из пачек. Приходишь с передачей, выпотрашиваешь все пачки, затем складываешь сигареты в прозрачный мешочек и подаешь в окошко. Иногда до сидельцев курево доходит в таком виде, что и смотреть страшно. Все сигареты переломаны, что они там ищут — хрен их знает. То же касается конфет в обертках и многих других продуктов. По-другому просто не примут! А тут! Запечатанная пачка «Бонда», протащенная через окно приемщика, через несколько этапных шмонов на тюрьме, через, в конце концов, тотальный шмон по прибытию в лагерь………………

Нет! Теоретически это можно сделать. Изловчиться, заныкать, дать взятку дубаку, ну и так далее…. Можно, да! Но зачем? Это же пачка сигарет, а не запрет какой…. Странно все это, очень странно… Но виду не подал, распечатал сигареты, взял одну, прикурил и глубоко затянулся.

— А папа-то у нас кто? — пуская дым, спросил я.

— Павлов Александр Александрович, начальник отдела кадров Химзавода.

— О! Хороший у тебя папа. (Химзавод был крупнейшим предприятием города, у начальника такого уровня должны быть колоссальные связи. Как он вообще допустил, чтобы сына закрыли. Странно, странно…)

— А что натворил-то, раз папа не смог тебя отмазать? Или может он у тебя правильный, раз натворил — значит отвечай. Такой папа? Жесткий?

— Да нет. Отец как отец. Не смог, наверное. И так дали немного. Я там не виноват, меня прямо из института забрали, спутался с дурной компанией, а они, пока я спал, на моей тачке магазин грабили с видеоаппаратурой. А теперь докажи, что я спал.

— Да, бывает. Вон видишь мужичонку лет пятидесяти? Ну в серой телогрейке. Вот ему девять лет впаяли тоже за разбой третью часть. А по сути, знаешь за что?

— За что?

— Ну ты посмотри на него, какой он разбойник? Рожа силосная, водитель грузовика деревенский. Обычный мужик. Ему — быкам хвосты крутить, а тут сто сорок шестая статья, шутка ли? Над нами сидел на Централе, в два шесть два. Так вот, приехал к нему приятель, говорит надо мясо пару тонн вывезти, мы сами загрузим, твои только колеса. Топливо оплатим, ну и тебе деньжат подкинем на ящик водки. Ехать надо завтра рано утром. Ну, ударили по рукам. Утром приехали на какую-то ферму в деревне, сказали подождать, сами ушли внутрь. Минут через тридцать открыли ворота, и стали туши коровьи грузить. Погрузили, все закрыли. И поехали куда-то в город мясо отвезли, выгрузили. Ну все. Дали мужику денег, мяса даже немного, и поехал он домой. А через четыре дня к нему мусора домой ввалились с обыском. Оказалось, ту ферму они ограбили, сторожа повязали, да хорошо еще не убили, а то бы лет пятнадцать получил. А он ни сном ни духом. Года полтора на тюряге доказывал, что не при делах, да что толку-то. Сговор доказали, результат — 9 лет общего. Вот так вот, Никита! Так что тебе повезло еще. А спал ты там в машине или руководил из нее налетом, на это нашему законодательству насрать. Был, значит виновен. А сколько таких случаев по стране, без счета.

— Ну ладно, спасибо за компанию и сигарету. — я похлопал пацана по плечу. — Пойду я, а ты не унывай, радуйся. По половине на УДО пойдешь, папа поможет. Бывай.

Да, странный персонаж. Очень даже странный. — думалось мне. — Надо бы за ним поприглядывать, не ровен час, всплывет чего. Мутный, одним словом. Сидел в людской хате вроде. Погоди, один три пять! В этой же осужденке Марьян сидел. Потом смотрящий на этап ушел, он за хату грузанулся. Надо бы отписать ему на Централ, может успеет ответить на маляву до этапа. Значится так и поступим.

После отбоя в окошко, рядом с которым стоял мой шконарь, кто-то поскреб. Одернув занавеску, я увидел зека с пакетом под мышкой, он молча показывал мне пальцем на задвижку, запирающую форточку. Сообразив, я открыл окошко, в «Хату» ворвался свежий, весенний воздух.

— Ты Куба? — спросил зечара.

— Ну я.

— Вот тебе грев от Старого и на словах еще. — арестант поманил рукой, чтобы я приблизился. И в самое ухо — Через час будут в безопасность дергать, на тряпку, так вот, тебя не вызовут. А сам не дергайся, с легавыми все убацано. Понял? Тебя на смотрящего третьего барака сватают. А ломка здесь лютая, все здоровье оставишь. Братва наслышана как ты на централе в «Глаголе» двоих ссученых поломал. Один из них Червень, особо беспределил. Приговорила его братва. На всех пересылках ждали. А ты дотянулся. Красава! А то, что пешки ему не погасил, за то с тебя спросу нет. Ты же не знал, что он подписан. Короче, отдохни недельку, менты беспокоить не будут. Мир у нас с ними нынче. А в зону поднимешься — братва как надо встретит. Ну пошел я.

— Эй, погодь, браток! Тебя как кличут-то?

— Грека я. Смотрящий за карантином.

— Слушай, Грека, мульку бы мне на Централ отправить. Да поскорее, время не терпит.

— Давай. С утра троих на доследование отправляют в СИЗО, с ними муля и уйдет.

— Обожди, брат. Минуту.

Я спрыгнул с подоконника и, сев на шконарь, быстро вырвал из тетради полоску бумаги шириной с пачку сигарет. Затем, разгладив ее на табурете, мелким почерком написал:

«Марьян, братишка, приветствую. Как сам? Как близкие? Когда на этап? На какую командировку повезут не узнал еще? Я на „Тройке“ в карантине. Добрался нормально. Беспокою вот по какому поводу. У тебя в хате пассажир один сидел. Никита Павлов. По 146 часть 3. Пятерик общего. Если можешь, коротко опиши, что за человек и как с ним общаться. Может какие странности за ним водились? Короче все, что сам сочтешь. Заранее благодарен. Ну, на этом ограничусь, пожелав тебе и тем, кто рядом скорейшего освобождения. Искренне. Куба.»

Закончив, свернул маляву трубочкой, сжав ее до минимального размера. Затем оторвал от полиэтиленового мешочка часть пленки и плотно, в несколько рядов для герметичности, обмотал записку, а края аккуратно подпалил зажигалкой с обеих сторон. И сразу вылез в окно.

— Грека, где ты там?

— Здесь. — отозвался арестант.

— Марьяну. В один три пять. Там подписано. — я протянул маляву. — Спасибо тебе, брат!

— Судьбу благодари. — ответил Грек и скрылся в темноте.

Через неделю подняли в лагерь. Подходя к бараку, увидел несколько арестантов у входа в локалку. Высокий ухоженный зек, лет сорока восьми-пятидесяти, выдвинулся мне навстречу и протянул руку с синими перстнями на пальцах.