Забавные, а порой и страшные приключения юного шиноби. Фантасмагория. Часть 1 - Конофальский Борис - Страница 6

Юный шиноби снова выбирается на относительно сухой участок дороги, замирает. Он несколько секунд удовлетворённо смотрит на копошащийся в грязи большой ком жадных до плоти существ. Потом достаёт из торбы кусок чистой материи и протирает древко своего драгоценного копья. Осматривает его. Так и есть, едкие токсины ветоши оставили на дереве едва различимые следы. Но он не будет их заполировывать. Пусть остаются. Ведь это копьё не ритуальное, это копьё боевое.

Вытерев оружие, он осматривает одежду. Ну что ж – ничего удивительного. Его армяк немного забрызган, а онучи по самые щиколотки черны от болотной грязи. Но это юношу совсем не расстраивает. Одна чистка перед сном, одна стирка, и к утру всё будет в идеальном порядке.

Ратибор Свиньин уже не глядит в сторону копошащихся в грязи голодных существ, он идёт дальше, положив копьё себе на плечо.

Юноша уверен, что сделал всё правильно:

«То карме прибавление и тренировка рукам ленивым. Всё в плюс, всё только в плюс».

Глава 4

Он почему-то подумал, что торговец ритуальными сожжениями Борух и его пленник могут и не поспеть до темноты найти человеческое жилище, так как тарантас их ехал намного медленнее, чем шёл шиноби. Хотя что ему было за дело – думать об этих двоих. И примерно через час ходьбы он поднялся на возвышенность и понял, что добрался до границы, до места, где кончались владения мамаши Гурвиц и начинались владения мамаши Эндельман. Впрочем, угадать, что это стык двух больших владений, смог бы любой, так как в низине, как раз между двумя бескрайними полями поросших камышом и кизилом хлябей, возвышались ворота. Покосившиеся ворота из чёрных, кривых брёвен. Рядом с которыми прямо из грязи вырастал страж.

Страж.

То было существо высотою не менее трёх метров; ни к животным, ни к людям его отнести было никак не возможно, несмотря на некоторые его антропологические черты и некое подобие шляпы на некоем подобии головы. Телом он напоминал плотную, но притом гибкую связку каких-то прутьев, и ещё он имел длинные, до земли, и весьма подвижные руки-грабли с огромными пальцами-крючьями.

«Не вздумай ему врать, коли врать не умеешь, – сразу вспомнил слова своего старшего товарища Ратибор. – И не показывай ему страха. Он не так проворен, как может показаться, но стоит он всегда в том месте, где его трудно обойти».

Да, именно так и было. И справа, и слева от ворот расстилались болотные просторы, на которых не рос даже кустарник. Верный признак больших глубин. Там грязи по пояс, или по грудь. А это не грязь по колено, которую можно преодолеть, отбиваясь только от кальмаров. Там уже и лангусты могут обитать, с их страшными клешнями, не столь острыми, сколько мощными, что оставляют на теле ужасные рваные раны, которые тут же начинают гноиться. Там и гигантские кальмары могут прятаться. И ещё Бог знает какая живность. И не только живность. В общем, ворота, вместе со стражем, можно было, конечно, обойти, но дело это было, несомненно, рискованное.

До сих пор юный шиноби никогда не встречался с подобными стражами. И теперь, увидав его ещё издали, он даже остановился на несколько секунд, как будто собирался с духом. Но потом всё-таки двинулся дальше. У обочины дороги, перед самими воротами, в грязь вбит кривой кол из гниющего дерева, к колу прибита ржавым гвоздём покосившаяся фанерка, на которой всякий грамотный человек смог бы разглядеть сделанную нетвёрдой или неопытной рукой надпись:

«Дальш ид т владен я мамаши Эндельман».

Подойдя ближе, уже у самых ворот, он ещё раз остановился на секунду, чтобы собраться, сконцентрироваться, словно готовился к поединку. Он видел, как качнулась сущность, как вздрогнули и зашевелились её страшные руки, сжались и разжались жуткие крючья пальцев. Страж, судя по всему, тоже готовился ко встрече.

И когда молодой человек прошёл под кривой перекладиной ворот, страж поднял одну из рук, качнулся в его сторону и пророкотал или, вернее, пробулькал из своей необычной утробы:

– Остановись!

И шиноби подчинился.

«Ни глаз, ни ушей. Лишь дыры под шляпой. А звук доносится из центра корпуса. Существо малопонятное».

Ратибор замер в нескольких метрах от существа. Если сначала сущность казалась ему вязанкой прутьев, то теперь она больше походила на тело без кожи, вот только обнажённые мускулы были насыщенного коричневого цвета.

– Назови своё имя, – продолжал страж.

– Ратибор Свиньин.

– Чей ты рот? – пророкотала охранная сущность.

– Я свободный, меня никто не кормит.

– Ты из высококровных?

– Нет, я из гоев.

– Куда ты идёшь, гой Ратибор Свиньин? – интересуется страж.

– Я иду в поместье мамаши Эндельман, – отвечает шиноби.

– Зачем ты идёшь туда, гой?

– Я иду туда по желанию мамаши Гурвиц, да продлится шабат над нею. Я выполняю её волю. У мамаши Гурвиц к мамаше Эндельман есть дело.

Сущность покачнулась. Несколько секунд она молчала, словно обдумывала услышанное. Но молодой человек предполагал, что ничего она не обдумывает, а, скорее, передаёт полученную информацию куда следует. А куда следует – это как раз в поместье мамаши Эндельман. Страж, по идее, может иметь орган, такой, какие отращивают себе телепаты взамен отмирающих глаз.

И наконец страж рокочет ему:

– Проходи, гой.

И Ратибор поспешил пройти. Признаться, место было жутковатое, как и сама сущность, охранявшая проход.

Он прошёл пару десятков шагов и обернулся. Страж так и стоял у ворот. Теперь он не шевелился и напоминал старое, толстое сгнившее дерево. А дорога тем временем пошла вверх, вверх, и казалось ему, что он даже стал различать некоторые нотки дыма во влажном воздухе. То был бы верный признак человеческого жилья. В общем, карта, которую он разглядывал перед выходом в поход, была верна.

Туман и затхлая сырость остались внизу, у ворот со стражем, когда же Ратибор поднялся на холм, он сразу почувствовал ветерок, разметающий туман. Ему даже показалось, что на пару секунд из-за туч выглянуло солнце, но это, конечно, была иллюзия.

А вот человеческое жилье было вполне себе реальным. Большой, огороженный от кого-то двор, строения и верный признак жизни, дым, с характерным привкусом гриба-трутовика. Единственного растения, которое умудрялось гореть при любой влаге и сырости, не требуя предварительной просушки.

На воротах тут тоже была табличка с буквами, и, кажется, шиноби узнал руку. Судя по всему, таблички в этой местности писал один и тот же человек.

«П стоялый двор Самуи а Гольцмана. Всём пут икам с деньгами брухим абаим (добро пожаловать)».

Ратибор Свиньин вошёл на двор заведения и сразу приметил коновязь для козлолосей, двух не очень-то упитанных барсуленей, развалившихся в луже и приветственно помахивающих передними ластами как раз посреди двора, и полдюжины тощих саламандр, копошащихся в грязи в поисках мокриц и водных тараканов. А ещё во дворе нашёлся мальчишка лет семи-восьми, он был перепачкан грязью, так как копался в ней; увидав шиноби, он тут же вскочил и кинулся в дом с криком:

– А-а… Постоялец!

Молодой человек, благоразумно предположив, что это был крик радости, проследовал через двор за мальчишкой и зашёл в дом, предварительно потопав на пороге, чтобы оббить грязь со своих сандалий. В помещении было сыро, почти как на улице, но там, несомненно, было ещё и тепло и сверху не капала вода. И к тому же там имелась слегка чадившая дурным маслом лампа над стойкой, за которой стоял человек. И всё в его виде выдавало в нём человека, в жилах которого течёт наиценнейшая кровь. Ну, хотя бы частично. Был он в несвежей, некогда белой рубахе, поверх которой была небрежно накинута видавшая виды чёрная жилетка. К затылку его, как и должно, была прицеплена кипа. И самое главное, на его распахнутой жилетке, на самом видном месте, болтался серебряный значок, на котором была изображена правильная дробь, выражающая четверть чего-либо.

«Одна четвёртая через делитель».