Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей - Страница 1

Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР

Глава 1

— Встать! Суд идёт! — громкий голос заставил присутствующих притихнуть и заёрзать стульями.

Само собой я тоже встал. Всё-таки как-никак один из главных свидетелей, а заодно и потерпевший. Из открытой двери степенно вышел судья и два народных заседателя. Они неторопливо прошли на свои места. Угнездили пятые точки на невысокие стулья и открыли бумажные папки.

— Прошу всех садиться! — произнёс грузный судья с сединой на висках, когда его взгляд обежал небольшой зал.

С шорохом, с шумом отодвигаемых стульев люди занимали свои места. Деревянные стулья с потертым дерматином сиденьями видели тысячи задниц. Одни предметы утвари скрипнули, другие молчаливо помечтали о том моменте, когда их доломают и отправят в топку.

На сидении моего стула неведомо как появилась свёрнутая в несколько раз бумажка. Подкинули! Я незаметно взял записку, сел и развернул выдернутый из школьной тетради лист. Карандашная надпись печатными буквами любезно сообщила:

Если заговоришь то сдохнешь подлый шакал!!!

Ну что же, ничего нового. Всё по старинке, всё как у нормальных гангстеров. Вот только дело происходит вовсе не в Америке двадцатых годов, а в СССР середины семидесятого года!

И я вовсе не зашуганная жертва, а человек из будущего, который не раз видел смерть и который не раз был её причиной. Пусть и косвенной.

Так что напугали ежа голой жопой!

— Мы разбираем дело организованной преступной группировки! — он медленно провёл ладонью по лицу, будто пытаясь стереть усталость. — Дело о мошенничестве в особо крупных размерах…

Стол судьи возвышался надо всеми сидящими. В нескольких метрах перед ним находилась тумба для выступающих. Слева — прокурорский стол. Чёрный телефон с диском, стопка уголовных дел в синих папках, пепельница с окурками «Беломора». Справа — защита. Обычный деревянный стол, но почему-то всегда казалось, что он стоит чуть ниже, будто в оправдании всегда есть слабость.

На стене висел портрет Ленина. Вождь взирал на собравшихся хмуро, без улыбки. Смотрел строго, будто напоминал: «Судья — слуга закона, а закон — слуга народа».

Защитник Кентарии, щеголь в дорогом костюме, едва заметно улыбнулся. Он знал, что судья — человек принципиальный, но не бессмертный. А принципы, как известно, имеют обыкновение гнуться под тяжестью определённых аргументов.

— Ваша честь, — начал он сладким голосом, — ещё не доказано, что мои подзащитные являются мошенниками.

— Ваши подзащитные буду иметь возможность услышать постановление суда, как и вы, поэтому не стоит перебивать судью, — сказал, как отрезал судья.

Позади стола защиты — вольер для подсудимых. Невысокое деревянное ограждение больше походило на декоративный забор. Перемахнуть такое можно с полпинка, но тогда попадёшь в неласковые объятия дежуривших милиционеров.

Ашот Кентария сидел среди семи подельников, откинувшись на спинку стула, и изучал потолок. Ему было плевать. Он знал, что в этом мире есть два вида правды: та, что написана на бумаге, и та, что написана для людей иного сорта. И он давно сделал выбор, какой правде верить.

В зале было немало народа. Ещё бы — случай беспрецедентный. Не каждый день на таком побываешь. Я заметил в толпе следователя Митрошина, майора КГБ Кудинова, других знакомых из органов. Всё-таки я сделал им огроменный подарок, преподнеся на блюдечке преступную группировку!

Я поймал на себе взгляд отца Ашота. Улыбаться в ответ не стал. Понимал чувства отца, который переживал за сына. Как ни крути, а дляродителей мы всегда остаемся сорванцами, которые только-только перестали бегать под стол. И до последнего не верится, что этот самый «сорванец» может совершить противоправное дело.

Рядом с отцом Ашота сидел его дядя, Мелитон Кентария. Один из двух героев, водрузивших знамя Победы над Рейхстагом. Один из тех, кто ознаменовал победу над фашизмом.

Для меня же он был один из тех, кто пытался отмазать преступника-родственника…

— Ну что же, заслушаем показания свидетелей. К даче показаний вызывается свидетель Жигулёв Пётр Анатольевич…

До семидесятого года в Советском Союзе не было возбуждено ни одного уголовного дела по факту карточного мошенничества. И ни один мошенник не сел на скамью подсудимых. Пора было начинать сажать!

Я откашлялся и двинулся к небольшой трибуне. Мне скрывать было нечего. С моей подачи арестовали эту банду и раскрутили дело. Да, на меня дважды покушались, но… люди из «карточной» банды не знали о моём небольшом проклятии — тот, кто жаждет моей смерти, сам призывает к себе безносую.

Мог ли я испытывать жалость к людям, сидящим за оградкой? Вряд ли. Скорее, они вызывали у меня омерзение! А главарь банды, племянник Героя Советского Союза и вовсе напоминал того хмыря из будущего, который уже в России въехал пьяным в автобусную остановку. К несчастью, в то время на остановке стояла моя жена с годовалым сыном на руках…

Того хмыря оправдали, потому что у него были деньги и связи! Вместо него сел другой человек, который взял на себя всю вину. И плевать судьи тогда хотели на многочисленные показания…

Но, этого, возможно, и не случится, если я приложу к исправлению истории максимум усилий. И одно из этих усилий состоит в посадке картёжников.

Судья попросил меня описать происшедшее. Я начал говорить…

С каждым словом я чувствовал нарастающее недоумение в зале. Да уж, люди не могли представить, что под их носом творилось такое. Что, прикрываясь завесой орденов и славы, можно творить тёмные делишки.

Я говорил медленно, чётко проговаривая каждое слово, словно заколачивал гвозди в крышку гроба этой шайки. Мой голос звучал твёрдо и уверенно, несмотря на усталость последних недель.

Зал слушал молча, лишь иногда раздавался шорох бумаг или тихий кашель кого-то из зрителей. Никто не осмеливался прервать мою речь. Я говорил, иногда поглядывая на подсудимых, иногда на прокурора. На адвоката смотреть не хотелось.

И тут случилось нечто неожиданное. Один из членов банды картёжников вскочил с места и громко выкрикнул:

— Брехня всё это! Вы ничего не докажете! Не было такого!

Я улыбнулся. Эта реакция была предсказуемой. Именно так ведут себя преступники, загнанные в угол. Они пытаются отрицать очевидное, надеются на чудо…

— Ошибаетесь, гражданин, — спокойно ответил я. — У суда достаточно доказательств вашей вины. Осталось только дождаться справедливого решения суда.

— Тебе всё равно не жить! Тебя завалят на воле, фраер! — крикнул всё тот же человек.

— Это мы ещё посмотрим, — улыбнулся я в ответ.

— Подсудимый, займите своё место! — повысил голос судья. — Или вас выведут из зала суда!

— Да пошёл ты! — рявкнул картёжник, но всё же плюхнулся на скамью, сжав кулаки. Его глаза метали искры, а жилистая шея напряглась, как тетива.

— Делаю вам последнее предупреждение! — судья нахмурился и взглянул на меня. — У вас всё?

— У меня ещё вот. Только что получил! — я вытащил записку и протянул прокурору.

Адвокат тоже потянулся, но я его пальцы проигнорировал. Прокурор быстро пробежал глазами по надписи, потом подошел к судье и заседателям. Протянутые пальцы адвоката остались проигнорированы в очередной раз.

Судья прочитал, показал остальным. Только потом протянул для ознакомления с адвокатом. Тот кисло улыбнулся в ответ:

— Это мог написать и сам свидетель. Для большей эмоциональности.

— Думаю, что это можно присоединить к делу, — парировал прокурор.

Я перевёл взгляд на подсудимых. Они сидели, будто пришибленные, только пальцы нервно дёргались — привычка перебирать краплёные карты даже в такой момент давала о себе знать. Один, самый молодой, с лицом, ещё не заросшим жёсткой щетиной, глядел в пол, словно надеялся провалиться сквозь эти скрипучие половицы.

Сам главарь банды Ашот был спокоен и невозмутим. Усмешка не сходила с его лица. Он поглядывал на меня почти дружелюбно. Даже подмигнул разок.