Беглец (СИ) - Никонов Андрей - Страница 2

— Поклянись, — потребовал Прохор.

— Богом клянусь, — твёрдо сказал финн, — пусть меня проклянёт, если лгу.

— Ладно, — коренастый смотрел на него пристально, — а дружок твой?

— Лаури? Нет, ему тогда лет четырнадцать было, да и сейчас ребёнок совсем, гимназист. Стихи пишет, он за братом сюда шёл, да. Господин Брун… Прохор Фомич, пожалуйста, молвите слово, вы же помнить, я так был, когда вы Корделина и Петерссена стрелять, сказал полицаям, что это красный матрос сделал[2]. И никому никогда. И про расписки долговые ни словечка папа вашего Теодора Теодоровича, которые вы у них отобрали. Вы же меня с детства знаете, я не лжец. Очень не хочется умереть. Прошу.

— Эх, — Генрих-Прохор вздохнул, — по-хорошему, придушить бы тебя здесь, да долг, как говорится, он платежом красен, и мать твоя всё же молоком своим меня вскормила, хорошая была женщина. Ладно, вытащу я вас, только смотрите, не проболтайтесь.

— Всех трёх?

— Нет, майор ваш уже покойник, наш взводный над ним почти час трудился, после такого ещё никто не выживал, он хоть молод ещё, но силушкой не обижен, таких как вы с одного удара перешибёт. Так что от смерти тебя спасаю, Хейки, ты это запомни хорошенько, и теперь ты мне будешь должен, а не я тебе. Да и пацана жалко, сдуру небось на войну попёрся, она, война, не для детишек. Тут ума точно не наберёшься. Сговорились?

— Конечно, да, — закивал финн.

— Сидите здесь и ждите моего сигнала, я дверь не запру, только ты даже не думай бежать раньше времени, поймают тебя и на куски порвут. А как в окошко стукну, выбегайте и сразу направо, в заросли, ветер туда сейчас дует, через дым побежите.

Коренастый поднялся, похлопал Хейки по плечу и вышел. Финн на четвереньках подполз к Лаури, парнишка дышал и даже глаза пытался открыть, а вот майор Векстрём был мёртв.

Через час в окошко стукнули, Хейки и Лаури бросились к двери, распахнули её — сарай был полон едкого дыма. Кашляя, закрывая рты и носы рукавами, егеря кое-как нашли выход, выскочили в снег и что есть мочи бросились к зарослям берёзы.

Хутор, где ненадолго обосновался отряд разведчиков 129-й стрелковой бригады Карельского фронта, был небольшим — всего на два дома и десяток хозяйских построек. Хозяева убежали, стоило появиться русским, их никто не задерживал, даже скотину позволили увести. Половину. Травин под пыточную облюбовал себе бывшую конюшню, там и соломы было вдоволь, она кое-как впитывала кровь, и холодно было достаточно. В тепле пленные быстро теряли сознание от боли. а вот на морозе держались, и если уж выбалтывали секреты, то ничего не скрывая — к этому времени живого места на них почти не оставалось.

До сих пор ни один из них не сознался в убийстве Ляны Мезецкой, с одной стороны, это давало надежду — вдруг девушка жива, каким-то чудом выбралась из города, а с другой — заставляло искать правду снова и снова. Сегодняшний майор Векстрём был по счёту из пятого десятка пленных, и из второго десятка оккупантов, бесчинствовавших в Выборге, точное число Травин не помнил, потерял счёт на первой дюжине. Майор поначалу держался нагло, дерзил и даже смеялся в лицо, но через полчаса заскулил, чуть ли не зарыдал, и выложил всё. Всё, кроме того, что действительно интересовало Сергея.

— Сволочи, — Травин стукнул кулаком по столу, выглянул в окно.

Среди тех, кто ему попадался, невиновных почти не было. Эти финны словно с цепи сорвались, такие дела творили не только над красноармейцами — над всеми русскими, кто им попадался, что и в самых ужасных книгах не прочесть. Кожу сдирали с тела, глаза выкалывали, ногти выдирали, травили собаками. Поначалу Сергей просто их бил — опыта у него в этом отношении было немного, зато силы хватало, но со временем, наслушавшись того, что они сами творили с пленными, начал поступать так же. Кровь за кровь, зуб за зуб. Зубы у пленников заканчивались быстро, кровь текла ручьями. Повстанцы долго не выдерживали, выкладывали всё, что знали — где стоят батальоны и роты, какие пароли и отзывы, что в планах у командиров. Всё это Травин отсылал командованию фронта и лично товарищу Гюллингу, за это его ценили и почти не контролировали.

Помимо пользы от добытых сведений, группа Сергея нагоняла такого страха, что это врага деморализовало. Он отобрал полтора десятка таких же безбашенных, беспощадных и готовых на всё, почти каждый потерял кого-то из близких и шёл мстить. С этими людьми он совершал вылазки на вражескую территорию, порой углубляясь на полсотни километров. Финны прозвали Травина «Хийси», злобный леший, чьё появление означало смерть, за его голову назначили награду — двадцать тысяч шведских крон. На взвод охотились, но пока что красноармейцам удавалось ускользать от противника.

Стрелка часов перевалила через полдень, половина бойцов отсыпалась после ночной вылазки, остальные прохаживались между строениями. В дверь постучали, внутрь заглянул Карасёв, один из часовых.

— Горит, — спокойно сказал он. — Пожар, товарищ комвзвода, потушить не могём, уж очень сильно занялось. Знатно полыхнуло, етить.

Сергей как был, в рубахе и валенках, выскочил на улицу. Сарай, в котором держали свежих пленных, пылал. Пламя полностью охватило ближний к входу угол, пробираясь дальше по сухим брёвнам, которые вспыхивали, словно спички, с крыши летели комья тлеющей соломы. Часовые не растерялись, трое осталась на своих местах, следя за окрестностями — дым наверняка мог привлечь внимание, а остальные бегали с вёдрами к колодцу и обратно. Травин кинулся к постройке, но его перехватил Прохор Мухин.

— Стой, — прорычал он, — куда? Сгоришь!

— Там пленные, они могут что-то знать.

— Чёрт с ними, сгинут, туда им и дорога, ещё наловим. Глаза разуй, огонь везде, живых внутри нет.

Травин молча оттолкнул мужчину и почти уже скрылся в задымлённом проходе, Прохор успел ухватить его за валенок. Сергей поскользнулся, упал, пихнул Мухина ногой, и тут балка рухнула ему на затылок. 

Глава 1

19/03/29, вт.

Девятнадцатого марта 1929-го года, во вторник, Сергей проснулся в восемь утра. Он пытался зацепить сознанием улизнувший сон, по ощущениям, очень важный, но, как всегда, так ничего и не вспомнил. Окинул взглядом комнату — из вещей остался только небольшой мешок, набитый необходимыми вещами, и кожаный чемодан. Всё остальное ждало его в Ленинграде, в новой квартире рядом с новой работой. Травин подумал, что будет скучать по этому дому, и по городу, в котором пробыл больше года.

Позавтракав наскоро, Травин вышел на улицу — до начала рабочего дня оставалось совсем немного. Морозы, стоявшие всю первую половину первого весеннего месяца, отступили, и солнце уверенно превращало снег в лужи и вязкую грязь. Людской поток растекался по многочисленным конторам и учреждениям, переполненный трамвай прогрохотал по Советской улице, работники коммунхоза снимали со стен и крыш плакаты, знамёна и транспаранты — за день до этого Псков отметил День Парижской коммуны. Возле крепостной стены к Травину прицепилась молодая цыганка, она трясла цветастыми юбками и размахивала руками. На шее у неё болталась одинокая монета на верёвочке.

— Вижу, перемены тебя ждут, — она заступила Сергею путь, а когда тот попытался её обойти, прошмыгнула вперёд, — дай сюда руку, всё расскажу, что есть и что будет.

У Травина были лишние десять минут, серебряный полтинник в кармане и хорошее настроение, цыганка выглядела голодной и уставшей, впавшие щёки, синие веки и не по-цыгански бледная кожа подчёркивали огромные чёрные глаза, иссиня чёрные волосы были всклокочены, тем не менее, выглядела она совсем не неряшливо и приятно пахла корицей. Молодой человек не смог отказать, протянул руку, а когда гадалка попыталась вцепиться в неё, вложил ей в ладонь монету.

— Считай, погадала, — сказал он, — иди, купи себе пирожков на завтрак, а то вон какая худющая.