Это я — Елена: Интервью с самой собой. Стихотворения - Щапова-де Карли Елена - Страница 16

Честно говоря, и он, и я, да и остальные наши друзья — поэты и художники — оказались в простых дураках. Мы рассчитывали на то, что нас будут встречать бравурными маршами и, как миссионеров, завалят островитянскими цветами. В Москве мы часто слушали «голоса» «Свободы» и Америки. Они наперебой говорили о нашей несвободе, о непонимании, о невозможности проявить себя и о неминуемой смерти наших произведений. Нам говорили, что выход из этого безвыходного положения может быть найден только на Западе.

Все оказалось простым блефом и трепотней. Когда я и он говорили, что мы поэты, люди смотрели на нас, как на тяжело больных и смущенно улыбались. Наши поэзия и искусство оказались глупенькими провинциальными детьми, которые попали в высшее общество и не знали, как правильно вести себя за столом. На вопрос — рады ли они, что у них вырезали аппендицит, — они отвечали, что рады, так как теперь могут есть арбуз с косточками.

И вот я сижу и смотрю на окна, которые начинаются от пола и, как я, плачут от дождя. Я решила перестать красить ресницы, так как только грязные страницы краски были на моем лице.

Когда-то, когда мне было шестнадцать лет, я задорно взмахнула опасной бритвой и разрезала себе вены. Почему? Все очень просто, очень просто: не нашла ответа на банальный вопрос, для чего я живу. Никакого ответа. Но, проведя два дня в сумасшедшем доме, я решила себе вены никогда больше не резать, хотя в этом и был выход дурной крови.

Глядя на свою черную слякоть, я невольно улыбнулась, так как вспомнила ужас молоденькой медсестры, увидевшей, что вместе со слезами я теряю свои ресницы. Тогда, в Москве, еще мало кто знал о существовании искусственной красоты. Она побежала за врачом, но и та так же была изумлена: такой болезни она еще не встречала.

Кто-то подошел ко мне сзади и обнял за плечи.

— Елена, успокойся, перестань плакать, все будет хорошо. — Около меня стоял Золи и улыбался. — Пойди умойся. Нельзя же все время плакать. Скоро придет Пат, и ты с ней познакомишься. Иди, иди умойся.

Золи сочувствовал моей судьбе и наобещал большое паблисити[31] и карьеру примадонны. У него был напарник (скорее — напарница) в этом бизнесе.

Золи нашел Бетти или Бетти нашла его. Ей было лет сорок. С гладко зачесанными черными волосами, с правильными чертами лица и холодным взглядом, она напоминала о существовании породистых лошадей. Когда-то участь модели не обошла и Бетти, но удачной моделью она не стала. Удачу ей принесли мужчины. Бетти умела ловко вытаскивать из них деньги. Любовники ее всегда были богаты. В одного из них она даже была когда-то влюблена. Его миллионы и спортивная наружность импонировали ей, но мать миллионера устроила скандал. О женитьбе на Бетти не могло быть и речи. У нее была индийская кровь и, притом, — половина. Бетти потерпела фиаско. Вскоре она решила открыть свой бизнес, и для этого Золи подходил как нельзя лучше. У него был необходимый шарм, он знал весь фешен-мир[32] Нью-Йорка и обладал хорошим вкусом. У Бетти были деньги. Альянс состоялся. Бетти купила особняк — Золи открыл агентство.

Когда я спустилась вниз, начинало темнеть. Я налила себе огромный бокал джина с тоником: еще одно преимущество этого дома — пей, сколько хочешь. Зная свою привычку никогда не выглядеть пьяной, я с удовольствием утоляла жажду и голод.

Вдруг я услышала чьи-то шаги. По лестнице с неба спускался мираж прекрасной убийственной лжи. Длинношеяя, худая, очень-очень молодая, в колыбели красного платья, с черной могилой волос… Взгляд мой меня перерос. Я упала в музыкальную темную незнакомку, в шкатулку с маленьким ртом.

Кукла-кошка. Кукла-кошка все мои фантазии развесила в спешке на спинках кресел, на тельцах стульев, на длинных лыжах, на пчелиных ульях…

Она не пила и не курила. Она ожидала какую-то учительницу, которая должна была обучать ее актерскому ремеслу.

Учительница не заставила себя долго ждать и с веселым «Привет, Пат!» появилась на пороге. Учительнице было двадцать пять. Темноволосая, в черном, слегка декольтированном платье, с огромным искусственным маком на груди, она заявляла о своем существовании рядом прекрасных белых зубов. Она была мила, но как ей было далеко до Пат!

Они сразу же защебетали и, может быть, залетали по комнате, я уже хорошо не помню этого, так как глаза мои наполнились слезами: есть же веселые легкие птицы, беззаботные и красивые, у которых голубое небо в голове, их память не больна прошлым, их настоящее красиво, как они сами, а о будущем…

Их будущее будет — успешная карьера и замужество. Во всяком случае, так объявил астролог.

Пат приготовила чай. Они уселись в противоположном конце гостиной, и их занятия начались.

— Вы хотите чашечку чая? — хорошо поставленным голосом спрашивал «жирный мак».

— Нет, я не хочу чашечку чая, — улыбаясь, отвечала Пат.

— Вы не хотите чашечку чая? — в свою очередь спрашивала Пат.

— Нет, я не хочу чашечку чая, — отвечал «мак».

Вы хотите чашечку чая?.. Так продолжалось с час. Это у них называлось «постановкой голоса». Такого ярко выраженного абсурда и глупости я еще не видела. Будь я в своем нормальном состоянии, я бы непременно поучаствовала в их «интеллектуальной беседе» и повеселила бы себе душу. Но Пат нравилась мне, да и ее подруга была вполне безобидна, уничтожать их своей злобной иронией я не хотела. Да и по опыту знала, что в большинстве случаев женщины не имеют чувства юмора. По отношению к другим — иногда, по отношению же к себе — почти никогда.

Я поднялась к себе наверх и легла на кровать. Я чувствовала, как душа моя спокойно вышла из тела и смотрит на меня сверху, одобряя отдых уставшего тела. Я мечтала заснуть, но в то же самое время меня, как магнитом, тянуло вниз, чтобы еще раз увидеть Пат.

Я спустилась и уже с лестницы услышала знакомую фразу: «Вы хотите чашечку чая? — Нет, я не хочу чашечку чая».

— Елена, — крикнула Пат, — ты хочешь чашечку чая? Я ответила ей, что не хочу чашечку чая: с их помощью я напилась им настолько, чтобы возненавидеть его навсегда. Они расхохотались:

— Елена, подожди еще пятнадцать минут, пока мы кончим, и тогда пойдем в Рашен Ти Рум обедать, конечно, если ты хочешь.

Я отказалась, сославшись на головную боль. На самом деле, мне просто не хотелось, чтобы они за меня платили. У меня в кармане не было даже доллара. Пат сочувственно посмотрела на меня и сказала, что увидимся позже. Я пожелала ей хорошего вечера.

На следующий день я проснулась в восемь часов. Накрасилась, причесалась и при полном параде спустилась вниз, в агентство. Золи был уже там, но из букеров пришла только Лин. Букерами назывались девушки, которые работали для Золи и делали апойнтменты для моделей. Их работа была исключительно на телефонах. Велись переговоры с крупными и мелкими клиентами, с фотографами, иногда — с режиссерами и продюсерами. Девушки сидели за большим круглым столом, и у каждой был свой телефон, у каждой была своя картотека и, как я позже выяснила, даже своя личная жизнь.

Лин протянула мне листок с адресами фотографов, которых я должна была обойти за сегодня (их было по меньшей мере двадцать).

— Все понятно написано? — вежливо спросила Лин. Из-за своей застенчивости и нежелания показаться идиотом, я старалась не переспрашивать. Утвердительно кивнув головой, я бросилась в лавину мондриановских улиц. За отсутствием денег, я не ездила на автобусе или в метро, а просто бегала из одного конца Манхеттена в другой. Мне то назначали съемку, то нет. Я нравилась или не нравилась. Бели в начале дня мой вид был уверенный и самовлюбленный, то к концу, я думаю, он был усталый и испуганный. Я путала имена, я не понимала быстрой нью-йоркской речи и чувствовала себя младенцем, которого швырнули в море и приказали не только плыть, но и добыть по ходу дела пару жемчужин.