Сентябрь 1939 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 29

А экипаж БТР уже выпустил первый дымовой снаряд, рассчитывая поставить завесу на пути советских танкистов.

— Бежишь, тварь… Вася, давай еще фугас!

— Гусеницу порвало, командир!

Мехвод без команды остановил странно дернувшуюся в сторону машину, верно угадав разрыв трака. Башнер же, болезненно шипя от боли, загнал снаряд в звонко лязгнувший казенник орудия; лобовая броня танка выдержала удар с внешней стороны — но отскочивший изнутри осколок рассек лоб заряжающего… Что впрочем, только подстегнуло Чуфарова. Старший лейтенант мгновенно взял упреждение по курсу рванувшей назад машины; немецкий мехвод спешил увести броневик из-под огня, выжав максимум из семидесяти пяти лошадок германского движка! Но, уповая на скорость, уже побывавший под польским огнем и прекрасно знавший, что происходит с экипажем сгоревшей бронетехники, он пренебрег маневром — и гнал по прямой, не пытаясь вилять, пока офицер спешно вызывал штаб дивизии… Фугас старшего лейтенанта рванул под брюхом «хорьха», подбросив броневик в воздух и вырвав заднее левое колесо.

А следующий проломил тонкое днище толщиной всего в пяток миллиметров…

Вторую «бэтэшку» боевого охранения вел в бой младший лейтенант Малютин. Наводчик-снайпер, он за два дня принял уже третий экипаж; его предшественник во время боя на высоте стрелял в немцев из нагана, но и сам поймал случайную пулю в руку… Впрочем, дурная слава Малютина выровнялась тем фактом, что прежние экипажи, дравшиеся под его началом, уцелели в бою. Так что и новый принял его куда как радушнее — тем более ведь свой же, разведчик!

Теперь же танкист-снайпер упрямо погнал танк в обход, параллельно уходящей немецкой разведке — оставляя слева столбы быстро густеющего дыма. И пусть толщина брони на «бэтэшках» оставляет желать лучшего — но быстрый и маневренный танк вскоре догнал «ганомаг» с минометом в открытой рубке.

— Короткая!

БТ-7 младшего лейтенанта резко остановился на месте — но успевший вчера разбить нос Малютин устоял на ногах, разминувшись лицом с панорамой. Пара секунд доводки — и вот уже мамлей поймал в перекрестье прицела двери десантного отсека «ганомага».

— Выстрел!

Фугас ожидаемо проломил тонкую кормовую броню, рванув внутри рубки — а следом еще взрыв, яркая вспышка пламени! И дым, много дыма — сдетонировал боезапас миномета-восьмидесятки, не оставив экипажу ни единого шанса…

Мамлей уже не стал преследовать резво уходящих по дороге мотоциклистов. Те наверняка не успели рассмотреть расположение советских танков и батарей на высоте — а уж что она занята большевиками или поляками, никто из немцев итак не сомневался! Но Малютин видел, что танк командира не смог продолжить преследования — и решил подъехать посмотреть, требуется ли ему помощь.

Ведь если вскоре начнется вражеский авианалет, то обездвиженный советский танк будет буквально обречен…

Короткая схватка боевого охранения с вражеской разведкой оставил двоякие впечатления — с одной стороны, Чуфаров и Малютин неплохо выступили против немцев, сходу разбив две боевые машины. И собрать разведданные фрицы точно не успели… Но с другой, неожиданными были повреждения на танке Чуфарова, коий едва добрался до высоты, с трудом заехав в капонир. Бронебойные снаряды немецкой автоматической пушки калибра двадцать миллиметров не только гусеницу порвали, но и ведущее колесо танка повредили. А один из снарядов едва не влетел в смотровую щель мехвода… Выходит, мои танкисты вполне себе уязвимы в драке даже с немецкими «двойками» — особенно, если маневренный бой случится накоротке.

За недолгой схваткой я наблюдал в бинокль с небывалым напряжением — с высоты открывался отличный обзор, и какой-то частью себя я мог бы подумать даже, что смотрю очень правдоподобный фильм о войне. Еще бы не переживать так за «своих» по ходу «фильма»… Напряжение бешенное — а что будет, когда фрицы начнут полноценный штурм высоты⁈ Ведь не зря же разведка их сходу поперлась именно к «Кортумовой горе»…

Тем не менее, и танк Чуфарова успели загнать в капонир — и людей мы покормили. Я с аппетитом навернул теплой еще гороховой каши, приправленной мелкими кусочками растопленного сала и еще более мелкими кусочками мяса. Тем не менее, в моем котелке оно было — следовательно, имелось и в прочих солдатских котелках. Вполне себе съедобно, если не сказать вкусно — и точно очень нажористо.

Я отправился к «солдатской» полевой кухне по двум причинам — во-первых, реально очень хотелось есть! Во-вторых, когда командир делит с бойцами трапезу, ест с ними из одного котла, это как-то подбадривает подчиненных, сближает их с офицером. Хотя с другой стороны, прочим командирам ведь никто бутерброды не присылал, оставшиеся ротные также потянулись к котлам с кашей и чаем… Но ведь я мог отправить за кашей и посыльного, верно — как сделал Акименко? И вот когда по кружкам уже начали разливать сладкий крепкий чай, я вдруг услышал пока еще неясный гул моторов с севера — гул моторов в небе.

— Во-о-оз-дух!!!

Наблюдатели упредили родившийся в моей груди крик, уже готовый сорваться с губ — и я, выплеснув остатки чая на примятую траву, быстро оглянулся: до КП, расположенного ближе к южному скату высоты, осталось метров четыреста, а полевую кухню вывезли к самым траншеям. Осилю оставшееся до командного пункта расстояние прежде, чем налетят бомберы?

Ой, сомнительно…

— Не паниковать! Разойтись по окопам, занять огневые позиции! Пулеметчики, бронебойщики — по приближении самолетов противника открыть огонь по врагу! Остальным бойцам — залечь в «лисьих норах»!

Кричу я на пределе возможностей голосовых связок и собственно, легких; впрочем, как таковой, особой паники не наблюдается. Разве что польские солдаты с бледными от напряжения лицами принялись готовить полевую кухню к транспортировке, бестолково суетясь вокруг ее — на что я махнул тыловикам рукой:

— Не успеете бежать! Прячьтесь со всеми в окопах!

Поняли, закивали, поспешили к траншеям… К последним бодрой рысью устремились и кавалеристы, спеша занять закрепленные за каждым взводом позиции. Следом, быстрым шагом двинул и я, взволнованно поглядывая на небо… А потом сбившись, замер на месте, просто не веря своим глазам: на горизонте одна за другой проявляются стремительно приближающиеся точки, принимающие очертания самолетов. Не один, не два и не три — десятки! Как на картине В. Ф. Папко, «Даже не снилось. 22 июня 1941 года»… Я как та бабушка с ведром во дворе замер, с отчаянием наблюдая за тем, как идут в нашу сторону бомберы — не меньше полка.

Не знаю, сколько я так простоял — секунд десять, двадцать… минуту? Понимание того, что немцы такими силами не оставят на «Кортумовой горе» ничего живого, лишило меня всякой воли и душевных сил; польские тыловики, было спустившиеся в окопы, со всех ног побежали назад! За ними потянулись уже и первые бойцы — и по-человечески я их прекрасно понимаю: налет такими силами врага сродни десятиметровому цунами, неудержимо приближающемуся к берегу… Но ведь если цунами гарантированно смоет на берегу все живое без всяких шансов, и ничего ты ему не сделаешь, бессильно принимая конец — то в самолеты можно стрелять, их можно сбить! Хотя бы парочку, чтобы счет открыть, чтобы хоть как-то за себя отомстить…

Все равно ведь «лаптежники» долетят до высоты раньше, чем бойцы успеют эвакуироваться. А в траншеях хоть какие-то шансы, хоть кто-то уцелеет!

Вид начавших в панике бежать кавалеристов привел меня в чувство — и, рванув тэтэшник из кобуры, я трижды выстрелил в небо:

— Отставить бегство! На склоне вас из пулеметов посекут гарантированно, бомбами закидают без шансов! Занять позиции, по приближающемуся врагу — открыть огонь!

Пара трусов, потерявших способность трезво мыслить и совершенно переставших соображать, все равно пробежали мимо… Стрелять им в спины я не стал — просто не смог бы шмальнуть в своих. Только плюнул в след да громко выкрикнул:

— Трусов ждет трибунал! А все настоящие мужики будут за себя драться!