Горькие сады Киринеи - Vorne Calissa - Страница 2

Она осталась от другого имени. От Мурата — моей первой любви, ещё тут на Кипре. С ним всё было иначе: не деньги и сцены, а стихи и тайные прикосновения.

На обороте:

"Всё, что цветёт, требует заботы. — М."

Буква “М” выведена с нажимом.

Я не трогал эту открытку лет двадцать. Даже не вспоминал, где она лежит. И сегодня утром — она выпала из книги, из «Улисса».

Даже не знаю, зачем я держу Джойса, ведь всё равно никогда не дочитаю.

Я присаживаюсь на корточки, потом сажусь на плитку. Спина скользит по раскалённой стене. Пиджак натягивается на плечах. Под ногами хрустит — не знаю, пыль это или песок.

Солнце медленно обходит балкон по дуге, оставляя на полу жгучие пятна. Пахнет пылью и лимонной кожурой. Один лимон валяется в траве — жёлтый, недозревший. Остальные уже сгнили, а этот упрямо держится.

Я сижу в кресле и смотрю в сад. Но вижу не его.

Я вижу спину. Его спину — в темноте, у двери.

Сумка перерезает плечо, одна половина тела тонет в тени, другая обжигает светом. Он уходит так, что каждая деталь, складка ткани — врезается в память сильнее слов.

Я — молчу.

Я не сказал «стой».

Я вообще тогда ничего не сказал. Не знал, можно ли. Нужно ли.

Или уже поздно.

Теперь — точно поздно.

— Я не могу потерять второго, — говорю я сам себе тихо.

Голос звучит ровно. Так, как учил отец: без дрожи и лишних слов. Кричать я разучился давно.

Голос отца всегда был сухим, звучал приказом даже тогда, когда он спрашивал. Щёлкнет пальцами — и ты обязан быть рядом. Ни сомнений. Ни возражений.

Я до сих пор ловлю себя на том, что вздрагиваю, услышав щелчок в ресторане или на улице. Глупо, но тело помнит быстрее, чем разум.

А теперь этот тон живёт во мне и глухо отдаётся внутри, шагами по мраморному полу его кабинета.

Я чувствую, как горло перехватывает тесный ворот. Провожу пальцами по шее.

Что-то в этот раз всё же откололось.

Открытка, лежащая на колене, соскальзывает. Я ловлю машинально её ладонью. Пальцы сжимаются слишком быстро, и край мнётся. Мелькнула мысль — написать Эмму сейчас.

Не «вернись». Не «прости».

Только одно:

Я не родился таким. Я стал. Из нужды.

Я достаю телефон. На экране висит значок — «нет сети». Здесь она то появляется, то пропадает, сбивая все сообщения в кучу. Я видел их, когда они разом вываливались на экран с опозданием в часы. И всё равно не открывал.

Даже если бы написал сейчас — он бы увидел слишком поздно.

Но всё, что приходит — всегда слишком поздно.

Только это:

Прости. Я уже однажды не позвал.

Я тогда молчал — и мне хватило на всю жизнь.

Внизу тихий порыв ветра. Лимон перекатывается в сторону забора.

И я завороженно смотрю, как он катится.

Как я тогда.

Примечание к части