Художник из 50х (СИ) - Симович Сим - Страница 47

— Анна Сергеевна, а можно один вопрос? — решился Гоги. — Вы не боитесь гулять ночью одна по городу?

— А чего бояться? — удивилась она. — Тут же центр, патрули ходят. Да и потом… — она помолчала, потом добавила тише, — после войны страшно стало не темноты, а людей. А звёзды никогда не причиняют вреда.

В её голосе прозвучала неожиданная грусть. Гоги подумал, что у каждого человека есть свои раны, своя боль.

— Понимаю, — сказал он мягко.

Они постояли в молчании, глядя на ночное небо. Тишина была не неловкой, а комфортной — как между людьми, которые понимают друг друга без слов.

— А что вы рисуете? — спросила Аня. — Какой стиль?

— Разный. Сейчас иллюстрации к сказкам делаю. Детские книжки.

— Как интересно! А я в детстве мечтала стать художником. Но математика оказалась сильнее.

— Математика тоже красивая наука. Особенно астрономия — там и числа, и красота космоса.

— Да! — оживилась она. — Вы понимаете! Формулы небесной механики — это же поэзия! Элегантная, совершенная…

Гоги слушал, как она рассказывает о своей науке, и думал, что рядом с ним стоит удивительный человек. Умный, увлечённый, искренний. Такие люди встречаются редко.

— Анна Сергеевна, — осторожно сказал он, — а не составите ли вы мне компанию? Можем прогуляться, поговорить. Я покажу Москву глазами художника, а вы — глазами астронома.

Она задумалась, глядя на него оценивающим взглядом. Потом улыбнулась:

— А почему бы и нет? Но только если будете звать меня просто Аня. Анна Сергеевна — это для официальных случаев.

— Договорились, Аня. А меня зовите Гоша.

Они зашагали по ночным улицам, беседуя о звёздах и искусстве, науке и жизни. И Гоги впервые за долгое время почувствовал, что одиночество отступает.

Они шли по спящим улицам Москвы, и город словно раскрывал перед ними свои тайны. Фонари рисовали на брусчатке круги тёплого света, между которыми простиралась мягкая темнота. Аня шла рядом с Гошей, периодически поглядывая на небо, а он — на неё.

— Смотрите, — сказала она, остановившись у старинного особняка, — как красиво лунный свет играет на этом фасаде. Тени от лепнины создают целую симфонию.

Гоша проследил её взгляд. Действительно, старые стены в лунном свете выглядели как декорации к романтической опере.

— А я вижу здесь картину, — сказал он задумчиво. — Серебристые тона, игра света и тени. Можно было бы нарисовать…

— Вы всё время думаете красками? — спросила Аня с улыбкой.

— А вы — формулами?

— Touché, — рассмеялась она. — Наверное, каждый видит мир через призму своей профессии.

Они дошли до небольшого сквера, где старые липы шептались на ветру. Аня присела на скамейку, достала из сумки термос.

— Чай? — предложила она. — Захватила на всякий случай. Ночные наблюдения — дело холодное.

— С удовольствием.

Она налила чай в две небольшие чашки. Напиток был горячим, ароматным, согревающим.

— Знаете, — сказала Аня, глядя на звёзды сквозь ветви деревьев, — я часто думаю о том, как мы малы в масштабах Вселенной. Вот эти звёзды светят миллионы лет, а человеческая жизнь — всего несколько десятков.

— Но зато как ярко можем светить, — ответил Гоша. — Пусть недолго, но интенсивно.

— Философ вы, оказывается.

— А вы романтик, несмотря на точные науки.

Они сидели, прихлёбывая чай и разговаривая о вечном. О смысле жизни, о красоте, о том, что делает человека счастливым. Слова лились легко, без принуждения — как будто они знакомы уже много лет.

— А почему вы не спали сегодня? — спросила Аня. — Честно. Не только потому, что работали.

Гоша помолчал, обдумывая ответ:

— Одиночество. Иногда оно давит так, что хочется выйти в мир, найти… не знаю, что найти.

— Понимаю, — тихо сказала она. — У меня тоже бывает. Сидишь в комнате общежития, учишь формулы, а душа требует… живого общения.

— И вы тоже выходите смотреть на звёзды?

— Да. Они не обманывают, не предают. Всегда на своих местах.

В её голосе прозвучала боль — старая, но не зажившая. Гоша осторожно спросил:

— Кто-то вас предал?

— Жених, — просто ответила Аня. — Вернулся с фронта… другим. Или я его таким не знала. В общем, оказалось, что четыре года я ждала человека, которого никогда не существовало.

— Мне жаль.

— А у вас есть кто-то?

— Нет. Была… дружба с одной девушкой. Но я понял, что не готов к серьёзным отношениям. Слишком много проблем, слишком сложная жизнь.

Аня кивнула с пониманием:

— Знаете, что я подумала? Мы оба одиноки, оба ищем что-то в ночном городе. Может, это судьба свела нас дважды?

— Может быть, — согласился Гоша. — А что если это не случайность?

— Что вы имеете в виду?

— Что мы можем быть друзьями. Хорошими друзьями. Без обязательств, без ложных ожиданий. Просто… поддерживать друг друга.

Аня внимательно посмотрела на него:

— Дружба между мужчиной и женщиной возможна?

— Не знаю. Но можно попробовать.

Она протянула ему руку:

— Договорились. Друзья.

Он пожал её тёплую ладонь:

— Друзья.

Они поднялись со скамейки и пошли дальше. Теперь между ними была договорённость — не романтическая, но искренняя. Двое людей, которые поняли, что одиночество легче переносить вдвоём.

— А где вы живёте? — спросил Гоша.

— В общежитии на Ленинских горах. А вы?

— В барачном посёлке за ВДНХ. Не очень близко друг от друга.

— Ничего, Москва не такая большая. Можем встречаться… ну, не знаю, раз в неделю? Гулять, разговаривать.

— Отличная идея. А может, я покажу вам, как рисовать? Вы же говорили, что в детстве мечтали.

— А вы научите меня видеть город глазами художника?

— Обязательно.

Они дошли до развилки, где им предстояло разойтись в разные стороны.

— Ну что ж, — сказала Аня, поправляя берет, — увидимся через неделю? В пятницу, здесь же?

— В пятницу, — подтвердил Гоша. — В десять вечера?

— Договорились.

Она помахала ему рукой и пошла в сторону своего общежития. Гоша смотрел, как её фигурка растворяется в ночной дымке, и чувствовал странную лёгкость.

Он нашёл не любовь — он нашёл родственную душу. Человека, с которым можно говорить о сокровенном, не боясь непонимания. Это было даже лучше романтических отношений — честнее, проще, надёжнее.

Домой Гоша возвращался с улыбкой. Одиночество отступило — не побеждённое, но разделённое надвое. А разделённая печаль становится легче.

За окном уже светало, но теперь он точно знал — сегодня будет хороший день.

Глава 22

Утром, едва Гоги успел выпить первую чашку чая, в дверь постучали. За порогом стоял молодой парень в рабочей куртке с нервными глазами и папкой под мышкой.

— Георгий Валерьевич Гогенцоллер? — спросил он, сверяясь с запиской.

— Да, это я.

— Иван Петров из артели «Красный художник». Помните, мы вам предлагали работу? Вы тогда отказались, но сейчас у нас форс-мажор.

Гоги вспомнил — месяца два назад к нему действительно приходили из этой артели, предлагали постоянную работу за 120 рублей в месяц. Тогда он вежливо отказался, ссылаясь на другие планы.

— Слушаю вас, — сказал он, приглашая парня в комнату.

— Дело такое, — Иван нервно вертел кепку в руках. — Нам срочно нужно сделать декорации для спектакля «Железный поток» в Доме культуры железнодорожников. По пьесе Серафимовича, про гражданскую войну.

— И?

— А наш главный декоратор заболел. Аппендицит. Лежит в больнице, а спектакль через две недели. Начальство нас прижмёт, если сорвём премьеру.

Гоги отхлебнул чаю, обдумывая предложение. Театральные декорации — совсем другая область, отличная от книжных иллюстраций. Но интересная.

— А что конкретно нужно сделать?

— Задники, кулисы, несколько объёмных конструкций. Всё по эскизам, которые уже готовы, — Иван открыл папку, достал наброски. — Вот, смотрите.

Гоги просмотрел рисунки. Сцены революционной борьбы, красные знамёна, толпы рабочих и крестьян. Типичная агитационная эстетика, но выполненная профессионально.