Шум дождя (СИ) - Ру Тори - Страница 23

— Красиво… До мурашек. Думаешь, это правда, и такое на самом деле возможно? — я всхлипываю от накрывающего меня священного ужаса, а Спирит продолжает вещать:

— Тысячи людей пожелали ее вернуть, и она вернулась… Я знаю и еще одну похожую легенду. В девяностых в этот город переехал известный писатель. Поговаривали, что он не блистал особым литературным талантом до тех пор, пока не призвал своего книжного персонажа — доброго волшебника — в нашу суровую реальность. Герой материализовался и сам надиктовывал ему истории про себя. Вскоре романы о нем стали бестселлерами, писатель разбогател и жил припеваючи. Но времена постепенно менялись, приключения мага перестали цеплять читателей… Писатель в сердцах его прогнал. С тех пор он все придумывает новых героев, пытается повторить прошлый успех…

— Постой. А что с ним стало? — вздрагиваю я.

— Пьет, не просыхая, ведет историю искусства в небезызвестной «Суриковке», но многотысячных тиражей давно не имеет.

— Нет, я про волшебника, которого он изгнал!

Спирит замирает, уходит в себя и отрешенно шепчет в звенящей тишине:

— Ожившие желания людей служат только своим создателям, а те имеют над ними безграничную власть. Если люди перестают в них нуждаться, призванные остаются в этом мире и продолжают жить. Не могут подойти к своему создателю, не видят света, не чувствуют радости и мучаются до скончания дней. Но создатели тоже грустят — от потери важной части себя…

— Хочешь сказать, что тот книжный герой так и живет среди нас?

Спирит сбрасывает маску обладающего тайным знанием медиума, беспечно пожимает плечами и усмехается:

— Я ничего не хочу сказать. Я просто рассказываю городские легенды.

22

Небо плавно меняет оттенок с нежно-сиреневого на фиолетовый, заметно холодает, уши закладывает от вечерней тишины. Даже звуки моторов и лай собак не долетают до такой высоты, и изоляция от мира кажется абсолютной.

Спирит, покатываясь со смеху, рассказывает историю про Красотку — идеальную девушку, которую, страдая после измены любимой, призвал какой-то несчастный парень.

— В итоге он помирился со своей бывшей, а Красотку попросил уйти. Но Красотка, хоть и испытывает вечные мучения, сориентировалась в ситуации и не пропала — свела с ума влиятельного мужика и обзавелась деньгами и властью.

— Неужели вот так просто можно призвать того, кто тебе нужен?

Парень вздрагивает, как от пощечины, и глухо отзывается:

— Это непросто. И никого не делает счастливым. Потому что пафосная фраза про ответственность за тех, кого мы приручили, не работает. Это одна из главных мистификаций человечества.

Я различаю в его тоне досаду и горечь, а в синих глазах — ледяное дно и, отпрянув, включаюсь в реальность. Здесь, на его планете, спокойно и сказочно, и можно беспечно просидеть хоть сто лет, но уже совсем стемнело… А дома кавардак, Лиза в раздрае, скоро сеанс связи с Анной и папой. Мне вообще не стоило отнимать время у этого шикарного парня. И влюбляться в него категорически нельзя.

В темноте подъезда Спирит провожает меня до квартиры и, помахав на прощание, скрывается за металлическими створками лифта. Достаю из кармана связку ключей, но, вздохнув, вынужденно упираюсь затылком в прохладную стену. Тело — от кончиков пальцев до подкосившихся коленок — дрожит и наливается слабостью, воздуха не хватает, а сердце колотится где-то у горла. Помимо нечеловеческой, запредельной красоты Спирита, я уловила исходящую от него искреннюю заботу и настоящую, не наигранную заинтересованность. Это намного весомее и серьезнее пустых ухмылок и трепа Шарка, и оттого пугает до чертиков.

***

На кухне горит желтоватый свет, заплаканная Лиза тщательно вытирает стаканы бумажным полотенцем и рядком расставляет на полочке. В квартире, насколько хватает моего зрения, царит идеальная чистота.

— Ты как? — я разуваюсь и робко мнусь у входа, но Лиза лишь упрямо вскидывает подбородок:

— Плохо! — и с утроенным упорством налегает на работу.

Ей стыдно за обвинения, опрометчиво брошенные в мой адрес. Значит, она раскаивается, и других извинений мне от нее не нужно.

С ногами взбираюсь на один из уцелевших стульев и наблюдаю за точными и резкими движениями Лизы. Нет смысла ее утешать, забалтывать и отвлекать, и я, оторвав от рулона еще одно полотенце, молча ей помогаю.

Спустя несколько долгих минут Лиза заговаривает сама:

— Ладно, я полностью с тобой согласна. Я не умерла, значит, стала еще сильнее. Скоро защита проекта, сконцентрируюсь на нем. А Фантом… существовала же я как-то без него. Училась, общалась с ребятами из группы. Мы не будем пересекаться, если я намеренно не начну его искать.

— Ты не начнешь, — с жаром заверяю я, и в ее быстром взгляде мелькает благодарность. Однако в воздухе все равно витает напряжение — Лиза не спрашивает, с кем я гуляла, а я не спешу делиться сенсацией. На моей довольной физиономии все написано без слов, а ее раны слишком свежи, и порадоваться за меня она не сможет.

Громко жужжит телефон, и мы одновременно подпрыгиваем. Натянув полные оптимизма улыбки, с честью выдерживаем полуторачасовой разговор с родителями — наперебой врем об успехах, восхищаемся купленными для нас подарками, клянемся, что скучаем… А потом я, спохватившись, подлетаю к давно завершившей цикл стиральной машине, перекладываю в таз простыни и пододеяльники и, через комнату папы и Анны, выхожу на балкон. Аккуратно развешиваю на сушилке влажные вещи, встаю у рамы, из щелей которой тянет волшебной июньской ночью, и пристально вглядываюсь в коробки соседних домов… В черные стены и вереницы слепых, безучастных окон, в бетон и стекло, в замкнутый колодец двора. Стоит взобраться чуть выше, и за ними открываются новые горизонты, простор для фантазии, безграничная свобода, и сегодня я увидела ее своими глазами. Мир огромен и разнообразен, если не замыкаться в себе. Кто-то способен раскрыть его для тебя во всей полноте, а кто-то — забрать последние сантиметры пространства и безжалостно перекрыть кислород.

Как же замечательно, что Фантом и Шарк, наконец, от нас отстали.

Возвращаюсь к себе, но Лиза, трогательно посапывая и обняв длинного плюшевого кота, уже крепко спит. Моя кровать тоже застелена чистым, благоухающим кондиционером бельем, и я тихонько всхлипываю и кусаю губы. Да, месть разрушительна и может привести к катастрофическим последствиям, но моральные уроды определенно заслуживают возмездия — я бы с удовольствием понаблюдала за их очередным унижением. Жаль, что у нас разные весовые категории, и нет ни единого шанса в чем-нибудь их обставить и поквитаться за сестру.

Падаю на мягкие подушки, сладко потягиваюсь и прокручиваю в памяти загадочный образ Спирита и его диковинные легенды.

«…Призванные остаются в этом мире и продолжают жить. Не могут подойти к своему создателю, не видят света, не чувствуют радости и мучаются до скончания дней. Но создатели тоже грустят — от потери важной части себя…»

Я почти уже сплю, утопая в благостном умиротворении, но на приятный голос Спирита накладывается громогласное рассуждение бабушкиного поклонника с кафедры физики: «Сильные человеческие эмоции способны высвободить энергию такой силы, что она может превратиться в материю!»

И Варвара Степановна, скептически качая головой, подыгрывает ему: «Это означало бы, что, после выброса энергии, энергетическое поле индивида истощается, а истощение чревато болезнью или упадком душевных сил».

Сказанное Спиритом определенно перекликается с тем, что я много раз от них слышала. При случае поведаю ему теорию сумасшедшего профессора, и мы от души повеселимся.

Нашариваю на тумбочке телефон и несколько раз перечитываю присланный стих — шепотом, с паузами, чтобы прочувствовать полнее.

— Варь, спи уже! У меня завтра важный день! — недовольно хрипит Лиза, и я, в предвкушении скорой встречи, желаю Спириту спокойной ночи и прикрепляю смайлик с цветком.