Ворон, который меня пленил (СИ) - Началова Екатерина - Страница 18

По плечам прошелся холодок неодобрения. Я поежилась.

— Я говорила вам о намерениях…

— Я полагал, ты фантазируешь.

— Это были намерения, я предупреждала.

— Ясно.

Теперь я расслышала еще и упрек, что не сказала о работе. Наверное, Мари сказала своей матери, а та — моей. Вот весть дошла и до отца.

— Я не хотела рассказывать, пока не буду уверена, что точно устроилась… — оправдываться не хотелось, но пришлось. — Я собиралась прилететь к вам, и рассказать в ближайшие дни.

— Ясно.

Разговор не ладился, выходил неловким, обрывистым. Отец сделал круг по бюро, явно не зная о чем, еще говорить. Я тоже не знала, но не хотела, чтобы он был недовольным. Поспешно начала болтать, рассказала про подъемник, про Норда с пауком в ухе, как поливала его водой. Старалась рассказывать в лицах, как можно забавнее, но отец так и не улыбнулся.

— Чушь, — резко отметил он. — Зачем все это, Касия? Тебя не выгоняли из дома. Живи спокойно.

Он в очередной раз оглядел полки стеллажей, будто пытаясь прочесть ответы в них. На меня старался смотреть как можно меньше.

Самые сложные атаки — невидимые. Я стиснула зубы.

— Чтобы не сидеть сложа руки… Я говорила, что хочу чем-то заниматься.

— Ты сидишь здесь.

— Я не о том сидении… Я не хочу просто ждать. Мне нужно что-то делать!

«Нужно что-то делать» — я говорила уже десятки раз. Он не понимал, или не желал понимать, или понимал, но не желал принимать.

Отец помолчал. Он еще раз посмотрел по сторонам, в процессе проскальзывая взглядом по мне как можно быстрее. Я стояла перед ним. Сцепив пальцы, чтобы не развалились руки, глядела на стол, где лежала раскрытая инструкция. Одно из правил бюро — никаких личных разговоров в рабочее время. Хорошее правило… Казалось, не одна я жду, когда беседа закончится; что отцу тоже обременительно, неловко, и не о чем разговаривать.

— Ясно, — отец чуть смягчил тон. — Прилетай, когда… Мать хочет тебя видеть.

— Конечно, — я кивнула, продолжая неотрывно глядеть на инструкцию.

Как только отец вышел, я, наконец, смогла сесть. На несколько минут я просто застыла, уставившись на стол. На нем был уже мой порядок, не Ладин. Книга учета под правой рукой, инструкция под левой, еще шесть отправлений посередине, несколько карандашей, мои черновики и заметки. Возможно, отец прав — все чушь. Возможно, стоит признать, что работать приемщицей не по статусу, повиниться перед Анием, вернуться к родителям, слушать, как меня называют долгосидкой, начинать летать на встречи в клубах, где можно встретить приемлемого вдовца, или холостяка, или такого же долгосида… Надо лишь присмотреться, может зря я так…

Рейтор появился совсем не вовремя. Мне не хотелось ни улыбаться, ни говорить, ни смотреть кому-то в глаза, ни писем. Коротко поздоровавшись, я замолчала, оформляя вестнику полагающиеся по очереди посылки. Натужно скрипел только грифель, оставляя на листах слово за словом. Рейтор заговорил первым:

— Не желать дожидаться, а желать делать — и делать — достойно. Я бы не стал стыдиться своих решений на вашем месте, миса Касия.

Я споткнулась на адресе, чувствуя, как мужчина смотрит на меня.

— Вы слышали?

— Да, извините, я прилетел раньше. Снаружи были слышны голоса. Я дождался, когда вы закончите.

— Ясно, — уронила я совсем как отец. Попыталась дальше записывать адрес в книгу, только карандаш не держался в пальцах. Я покрутила его, пытаясь сосредоточиться. Но перед глазами стоял отец, который с большей охотой смотрел на стену, чем на меня.

— Он сказал, что все чушь, — расстроенно произнесла вслух. Сама не знаю почему. Явно не Рейтору было жаловаться, но он появился, первым заговорил, и из меня — вырвалось.

— Не считаю, что ваш отец прав, — без раздумий произнес Рейтор. — Делать, что можешь, по мере отпущенных сил — не чушь. Ничего не делать и ждать, что все наладится само — вот что можно назвать чушью.

Его слова грохотали, категорично перевешивали отцовские и будто вытягивали меня выше из стиснутых кулаков, зажатых плеч и осуждающего гула голосов. Я подняла ресницы. Рейтор выглядел серьезным.

— Поэтому лорд работает вестником? Чтобы что-то делать?

— Поэтому лорд начал работать вестником. И до сих пор делает то, что ему по силам.

Уголки его губ дернулись вверх буквально на мгновение, но было ощущение, что меня с ног до головы осветило улыбкой.

— Спасибо…

— Не стоит. Наши мнения не всегда совпадают с родительскими.

Мы встретились глазами. Рейтор куснул губы, на мгновение опустил взгляд и снова посмотрел прямо.

— Если посторонний посмеет осудить вас, скажите мне. Я поговорю.

Было еще не до смеха, но на такое заявление я не смогла не улыбнуться.

— Спасибо… — повторила, благодарно глянув на мужчину. — Вы очень добры.

— Это вряд ли, — он отрицательно качнул головой. — Доброта — не мое свойство.

— А какое тогда? Вежливость? — я улыбнулась, поддразнивая его.

— Я улыбчивый, — без улыбки сообщил Рейтор. — В душе.

На этот раз я едва не расхохоталась. Тут же смутилась собственной реакции, поджала губы и поспешно спрятала глаза. Я настолько не ожидала поддержки именно от Рейтора, что в признательности никак не могла придумать, как себя теперь вести и что говорить. Заполнила книгу, выдала посылки, чуть не поблагодарила в третий раз, но вовремя спохватилась. Рейтор уложил два отправления в нагрудный карман и помедлил, задумчиво постукивая подушечками пальцев о стойку.

Тук. Тук… Тук.

— Нужно еще одно, — однозначно произнес Рейтор.

Я проследила за его рукой.

— Еще?

— Еще письмо. Моё письмо, — он выделил «моё».

— Ваше? — До меня не сразу дошло, о каком письме речь. — Ах, да…!

Вспомнив, я вдруг встрепенулась, смутилась и принялась шарить по столу. Как назло, я совершенно не помнила, куда впопыхах запрятала последний — развернутый — ответ.

Нет под книгой. Нет в книге. В инструкции? Да где же?

— Сейчас! Минуту… Простите.

Я шарила по столу, ворошила бесконечные бумажки. Новое письмо будто растворилось в воздухе. Завалилось? Я заглянула и под стол. Рейтор не торопил. Он спокойно ждал, смотрел пристально и с каждым мгновением все смешливее. Я суетилась, искала там, где уже искала, затем спохватывалась. Когда подняла глаза, обнаружила, что Рейтор откровенно улыбается, и рассердилась, на него, себя…

— А вот… Вот! Возьмите! — В сердцах я выхватила и отдала ему первоначальный вариант, который с утра грелся за пазухой.

Видеть губы Рейтора я уже не могла. Они совсем нагло улыбались, а мне было и сердито, и самой смешно, и жарко, и стыдно, и глупо…

И вправду улыбчивый…

К моему ужасу, забрав письмо, Рейтор не ушел. Взял треугольник, он начал его открыто разворачивать, явно намереваясь прочесть сразу, не откладывая.

При мне!

Стало душно. Сердце к тому моменту и так стучало быстро, теперь вовсе задергалось. Рейтор пробежал глазами по строчкам, глянул на меня. Прямо, внимательно, тяжело… Перечитал снова.

— Одолжите карандаш, миса Касия, — голос звучал вежливо.

Карандаш? Я с трудом отыскала и его, хотя тот лежал посредине стола.

Приняв карандаш, мужчина придавил записку пальцами и быстро написал что-то под моим ответом. Затем протянул письмо мне.

Хочешь проверить, начну ли я искать другую? Нет. Моя пленница сбежала недалеко.

Записка звучала его голосом, хотя Рейтор молчал. Ожог, еще ожог: горели щеки, уши, пылали губы…

Рейтор вернул карандаш. Я взяла, он придержал, не отдавая. Я потянула… Рейтор, не спеша, разжал пальцы. Я написала под его словами.

Но сбежала же!

Стоит мне протянуть руку…

Странная, томительная, случайно завязавшаяся игра не отпускала, кружила, тянула, затягивала.

Разбойник не имеет право появляться, пока не потушили свет!

Значит, будешь ждать меня в темноте?

Еще чего!

У всех Воронов черные глаза. Глаза Рейтора казались чернее других.