По прозвищу Святой. Книга вторая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 37

— Ну-ну, — буркнул КИР и умолк.

Двигаясь, словно гонимый ветром призрак, Максим обошёл поляну по кругу.

Где-то здесь…

Вот он.

Заросший многодневной щетиной мужик в засаленной кепке, телогрейке поверх серой рубахи, в грязноватых бесформенных штанах, заправленных в нечищеные сапоги, вышел из-за ствола вековой липы и, пригибаясь, двинулся в сторону поляны, зыркая по сторонам.

В руках у мужика было одноствольное охотничье ружьё.

Судя по описанию Анны, — это и был Тарас Садовчий.

Проверим.

Максим бесшумно настиг его на краю поляны, дал подножку и одновременно выдернул из рук ружьё.

— … ядь! — вскрикнул мужик и свалился на землю.

Максим молча стоял.

Мужик уселся на опавших листьях, глядя на Максима снизу-вверх маленькими, глубоко посаженными глазами неопределённого цвета. На вид ему было далеко за сорок, и ни малейшей симпатии он у Максима не вызывал. От него явственно несло страхом и ненавистью. Так пахнет застарелым потом и перегаром от давно пьющего и не моющегося человека. Аура у мужика была тускло-серая, в грязных расползшихся кляксами пятнах. Нездоровая аура — плохие мысли и низкие чувства.

Максим вышел из сверхрежима.

Мужик заморгал и потряс головой. Человек, стоявший над ним, неуловимо изменился. Был один — стал другой. И в то же время было понятно, что это один и тот же человек.

— Кто ты такой? — спросил Максим скучным бесцветным голосом. — И зачем за мной следил?

— Да пiшов ти на хер, — ответил мужик нагло. — Хто ти такiй, шоб я тебе вiдповiдав? [1]

Максим отвёл и опустил курок, переломил ружьё, вытащил и спрятал в карман патрон. Затем упёр оружие стволом в землю и одним резким движением сломал его пополам.

— Эй, ты что делаешь⁈ — мужик попытался встать.

Максим ногой толкнул его в грудь, и тот сел обратно.

— Сидеть. Что, русский вспомнил, Тараска?

Мужик моргнул.

— Якiй ще Тараска? Я не Тараска.

— Тараска, Тараска, — сказал Максим. — Тарас Садовчий. Староста из села Грипаки, это тут рядом. Мы там в засаду попали. Наша разведрота. И завёл нас в эту засаду ты. Ты сказал нашему авангарду, что немцев в селе нет. Авангард, если не знаешь, — это те, кто идёт впереди. Помнишь троих ребят, которым ты соврал? А тех наших, которых потом немцы убивали, помнишь? Это всё мои друзья были. Понимаешь, о чём я? Я даже по-украински могу спросить. Розумiешь?

В руке Максима словно сам собой возник нож — таким быстрым было движение.

Мужик заметно побледнел. Маленькие глазки забегали по сторонам.

— Это был не я! — воскликнул он. — Я не Тарас Садовчий! Я…я… меня Андриiй зовут, Андрей!

— Бульба? — одними губами улыбнулся Максим?

— Я спрашиваю — Андрий Бульба? Так он как раз предал своих.

— Шо? Как-кой Бульба? Не Бульба, Яцюк моя фамилия…

— Аусвайс! — рявкнул Максим.

Рука Тараса (Максим знал, что перед ним староста Тарас Садовчий, но должен был убедиться в этом на сто процентов) метнулась к груди, замерла и отползла обратно.

— Дома… В хате оставил… — пробормотал он.

Максим наклонился, выхватил из нагрудного кармана его рубашки сложенную вчетверо бумагу.

Это был документ, выданный немцами на имя Тараса Садовчего.

— Ну вот, — сказал Максим. — Здесь ясно написано. Тарас Садовчий, одна тысяча восемьсот девяносто третьего года рождения. Фото нет, документ временный, но и так всё ясно.

— Это не мой! Это… это соседа, Садовчего, он староста, всё правильно. Я… я взял, чтобы, если немцы остановят… К старосте больше поваги… уважения… — Тарас врал, как мог, выдумывая на ходу одну нелепицу за другой.

— Спрашиваю в последний раз, Тарас. Зачем за мной следил? Что собрался делать потом? Скажешь правду, может быть, останешься жив.

Тарас уставился на Максима. Его и без того маленькие глаза сузились. Он быстро облизал губы. Ухмыльнулся.

— Зачем? Я подозревал, что Анна кого-то из комуняк укрывает. Кого-то из тех, кого немцы тогда не добили. Может быть, даже командира, очередную красную сволочь. Мне нужно было точно знать. Немцы — они такие, точность любят. Издалека следил — ничего не увидел, бинокля у меня нет. Тогда решил в лесу подождать, вдруг что выйдет. Деньки-то тёплые стоят, сухие. И точно — вот он ты. Командир. Красная сволочь, — теперь в голосе Тараса звучала откровенная ненависть. — Эх, не добили мы вас в двадцатом. Ну да ничего, слава богу, немцы пришли, выкорчуют вас, красных, с корнем. До седьмого колена. Чтобы даже тени вашей на земле не осталось…

— Это вряд ли, — сказал Максим, наклонился и ударил Тараса ножом в сердце. Быстро, сильно и точно.

— Хрр, — сказал предатель. Его маленькие глаза расширились. На губах показалась кровь.

— Хр-р, — закончил он и повалился на бок.

Уже привычным движением Максим выдернул из тела нож, обтёр лезвие о телогрейку, спрятал.

Выпрямился, огляделся, прислушался.

Тихо, никого.

Вот и слава богу.

Анны и Марийки не было дома — ушли с утра в соседнее село Кияшковское, куда Анну вызвали к заболевшей женщине, и до сих пор не вернулись.

Лопата нашлась у Анны в сарае.

Максим вернулся к телу, нашёл старый, вросший в землю валун, который приметил ещё в прошлые свои прогулки по лесу. Обкопал его со всех сторон так, чтобы можно было зацепить руками снизу.

— Макс, — встревожился КИР. — Ты что собрался делать? В этой каменюке не меньше двухсот кило веса! Ты ещё не до конца восстановился, я предупреждаю.

— Спасибо. Я его поднимать не собираюсь. Так, сдвину чуток. Потом на место поставлю.

— Ты неисправим, — грустно сказал КИР. — Как и все люди. Почему я, искусственный разум, понимаю, что можно делать, а что нельзя, а ты, человек, мой создатель, — нет?

— Философский вопрос, — ответил Максим. — Когда-нибудь побеседуем на эту тему. Но если вкратце, то человек потому и человек, что поступает иногда иррационально. Всё, помолчи.

Максим ухватился за нижний край валуна, перешёл в сверхрежим и медленно выворотил его из земли.

Вышел из сверхрежима.

Прислушался к себе.

Нормально.

— Ну вот, — сказал КИРу. — А ты боялся.

— Псих, — буркнул в ответ КИР. — Портос хренов.

— Нет, — сказал Максим. — Я всегда хотел быть Атосом. Но чаще получался д’Артаньян.

Он углубил выемку лопатой. Свалил в неё тело старосты, бросил туда же сломанное ружьё и патрон.

— Господи, прости грешную душу раба твоего Тараса, — пробормотал.

Перекрестился, забросал тело землёй, придавил сверху валуном, замаскировал место опавшими листьями и валежником.

Оглядел дело рук своих. Удовлетворённо кивнул. Взял лопату и пошёл назад. Пора было собираться в дорогу.

[1] Да пошёл ты на хер. Кто ты такой, чтобы я тебе отвечал? (укр.)

Глава восемнадцатая

Максим ушел рано утром тридцатого сентября.

— Завтра я ухожу, — сказал Анне накануне за ужином.

Анна окинула его внимательным взглядом.

— Закрой правый глаз, — приказала.

Максим подчинился.

— Сколько пальцев? — показала два пальца.

— Два.

— А сейчас? — показала четыре.

— Четыре. Ань, я всё вижу. Могу книгу на этом расстоянии прочитать, не то что пальцы сосчитать.

— А кости?

— Кости тоже срослись, — сказал Максим, наклоняя голову. — Можешь пощупать.

— И пощупаю, — она пересела ближе и ощупала его голову своими длинными чуткими и сильными пальцами.

— Да, думаю, ты готов, — сообщила. — Хотя это и выглядит чудом. Так быстро раны, какие были у тебя, не заживают.

— На мне заживают.

— Это я уже поняла. Что ж, иди. Может, и к лучшему. Соберу тебе еды в дорогу.

— Не надо, что ты, — возразил он. — Вам с Марийкой самим мало, я и так вас объел. Прокормлюсь как-нибудь.

— Поговори мне. Сказала соберу — значит, соберу. Ничего особенного не обещаю, но на первые несколько дней хватит. Хлеб, сало, лук, пшено — кашу сварить.