По прозвищу Святой. Книга вторая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 23

— Смешно, — сказал Латышев.

— Извини. Как танк подорву, так сразу и начинайте бить. Он встанет, брод остальным перегородит. Поэтому сначала бейте того, кто сзади будет — грузовик или бронетранспортёр, не важно. Устроим им огненный мешок. Нас меньше, но внезапность и ночь на нашей стороне. Если первым пойдёт мотоцикл, значит, сначала я убью мотоциклиста.

— А если грузовик или бронетраспортёр?

— То же самое. В любом случае, первого останавливаю я, остальных валите вы. Патронов не жалейте, заберём трофеи.

— Принято, — кивнул Латышев. — Тебе бы, Коля, не в небе летать, а на земле немца бить. Ты же прирождённый разведчик и тактик.

— Так я и бил. В партизанах. И, даст бог, побью ещё.

Максим оказался прав. Первым по грунтовой дороге медленно ехал мотоцикл с коляской, в котором сидели двоенемцев. За ним полз танк. По силуэту Максим определил лёгкий танк Т-II с двадцатимиллиметровой автоматической пушкой.

КИР подтвердил его догадку.

— Экипаж — три человека, — добавил. — Максимальная скорость по шоссе — сорок километров в час. Но это по шоссе. Сейчас ползёт едва на десяти.

За танком шёл бронетранспортёр «Ганомаг», набитый солдатами, затем крытый грузовик Opel Blitz, и замыкали колонну два мотоцикла с колясками — по два солдата в каждом. Свет фар на всех машинах притенялся светомаскировочными накладками.

Глава одиннадцатая

Однако накладки хороши против дальней и воздушной разведки. Если за тобой следят с сотни метров, то они не помогут, — свет фар всё равно виден и виден хорошо.

Тем более что от места, где устроил засаду Максим до дороги было и вовсе метров двадцать.

За то время, что немцы проползли эти четыре километра, раненых отнесли и отвели подальше, укрыв у реки; бойцы заняли свои места, получив чёткий приказ, а Максим, добавив к трофейному автомату трофейную же винтовку, успел соорудить две связки гранат (подходящая бечёвка оказалась в вещмешке запасливого Гринько) и с помощью КИРа изучил их устройство.

Вес без осколочной «рубашки» — пятьсот грамм.

В боевой части — сто сорок грамм тротила или аммонала.

Значит, четыре гранаты весят два килограмма, а взрывчатки там пятьсот шестьдесят грамм — вполне хватит, чтобы остановить танк. Даже, пожалуй, «Тигр» и «Пантеру», которых у немцев всё равно пока не имеется. Ну, а уж лёгкий Т-II и подавно.

Вот и немцы.

Мотоцикл, шедший первым, ещё сбавил скорость перед бродом.

Ну, с Богом.

Максим дважды выстрелил из «маузера», быстро передёрнув затвор.

Пах! Пах!

Ему не нужно было видеть мушку и совмещать её с прицелом, чтобы попасть.

Он и попал.

Солдат, сидевший за рулём мотоцикла, свалился в реку. Тот, что был в коляске, дёрнулся и обмяк, свесив голову набок.

Мотоцикл встал и заглох.

Третьим выстрелом Максим снял командира танка, который торчал в люке и на свою беду не успел среагировать и нырнуть в башню.

Пах!

И нет командира.

Танк сбавил ход — механик-водитель явно не понимал, что происходит, а команды дать было некому. За ним сбросили и так невеликую скорость броневик, грузовой ' опель' и оба оставшихся мотоцикла.

С двух сторон из-за кустов и деревьев по немцам ударили очереди и винтовочные выстрелы.

Полетели гранаты.

— Огонь! — крикнул Максим, повернул предохранительную чеку, поставив гранату на боевой взвод, и метнул связку под гусеницы танка.

Секунда на замах и бросок.

Две секунды на полёт.

Полсекунды, чтобы удачно приземлиться.

Взрыв!

Десятитонная бронированная машина дёрнулась и остановилась.

Гусеницы я ей точно сорвал, подумал Максим и швырнул вторую связку в «Ганомаг».

Это было избиение.

Немцы — следует отдать им должное — проявили неплохую реакцию и выучку, посыпались через борта машин, залегли и открыли ответный огонь.

Да только тех, кто смог это сделать, осталось слишком мало, — удар из засады был настолько неожиданным и удачным, что сразу же выкосил больше половины личного состава.

Два мотоцикла, замыкавшие колонну, попытались развернуться и уйти, но пулемётная очередь с одной стороны дороги и автоматные с другой быстро их остановили.

Ещё через три минуты всё было кончено.

Танк и «Ганомаг» не подавали признаков жизни. Грузовик, с изрешечёнными пулями бортами и кабиной, — тоже. Про мотоциклы и речи нет — один почти утонул в реке, второй перевернулся, а бензобак третьего взорвался, и теперь бензиновое пламя освещало неверным светом останки мотоцикла и два трупа немецких солдат неподалёку.

Внимательно и осторожно осмотрели место боя. Троих раненных, которые попытались поднять оружие, пристрелили на месте. Остальные были то ли убиты, то ли умело притворялись таковыми. Всего немцы потеряли тридцать два человека, включая троих танкистов — неполный взвод.

На переднем сиденье «Ганомага», рядом с раненым водителем в звании ефрейтора, обнаружился офицер. Тоже раненый. Молодой, белобрысый лейтенант потерявший фуражку, с окровавленной головой и алым пятном крови на левом рукаве.

Кобура на его ремне была расстёгнута, в правой руке плясал «вальтер». Широко раскрытые голубые глаза были полны страха и ненависти.

— Не подходите, — хрипло предупредил он, когда свет фонарика упал ему на лицо. — Не подходите, я буду стрелять.

— Уже испугались, — насмешливо сказал Максим. — На вас, лейтенант, сейчас направлено несколько стволов, так что лучше бросьте свою пукалку от греха.

— Буду стрелять, — упрямо повторил лейтенант и облизнул пересохшие губы. — Уберите фонарь, он меня слепит!

Максим засмеялся.

— Давайте меняться. Вы бросаете пистолет, а мы убираем фонарь.

Лейтенант подумал, положил пистолет рядом с собой, продемонстрировал пустую ладонь.

— Э, нет. Бросьте его ко мне.

Лейтенант отшвырнул пистолет дальше.

— Вот так-то лучше, — сказал Максим. — Имя? Звание и должность? Подразделение? Цель задания?

— Я ничего не скажу, — ответил лейтенант.

— Смелый, — констатировал Максим. — Прямо герой. А под пытками? Причём не вас будем пытать, а ваших людей. Некоторые из них ещё живы. Например, ваш водитель, ефрейтор.

Максим посветил на ефрейтора. Пуля пробила тому грудь, лицо было залито кровью из разбитой брови, но солдат находился в сознании — полулежал, откинувшись на борт бронетранспортёра, кривился от боли и часто моргал длинными и по-девичьи густыми ресницами.

— Пытайте, — сказал лейтенант. — Не зря фюрер говорил, что русские — это звери. Варвары.

— По-вашему, чтобы стать цивилизованным человеком, нужно убивать евреев, цыган и славян и душить в газовых камерах стариков, инвалидов, детей и женщин?

— Я вас не понимаю. В каких камерах?

— Значит по первому пункту о евреях, цыганах и славянах у вас нет возражений?

— Не ловите меня на слове!

— Больно ты мне нужен, ловить тебя на чём-то, — Максим перешёл на «ты». — Мне, в общем-то, и так понятно, откуда вы и зачем здесь появились. Но я рассчитывал оставить в живых тех, кто поделится информацией. Теперь же придётся просто всех убить.

— Не надо, господин офицер, — с трудом произнёс ефрейтор и вытер тыльной стороной ладони кровь, проступившую на губах. — Я скажу.

— Молчите, ефрейтор, — процедил лейтенант. — Имейте мужество встретить смерть, как истинный ариец!

— Вот вы, господин лейтенант, и принимайте. Как истинный ариец. А я жить хочу. Семнадцатая армия, господин офицер. Четвёртый армейский корпус, семьдесят шестая пехотная дивизия…

— Замолчи! — с неожиданной прытью немецкий лейтенант рванулся вперёд, стараясь дотянуться до пистолета.

Максим подождал, пока он дотянется, и дал короткую очередь.

Та-та-та!

Пули разнесли лейтенанту череп. Тот дёрнулся и затих.

— Продолжайте, ефрейтор.

Делая паузы, солдат рассказал то, о чём Максим уже догадывался, — их первый взвод (разведбатальон, третья рота), усиленный танком, был послан вперёд с целью обнаружения русских.