Клювы - Кабир Максим - Страница 35

Лебеди, ретировавшись на песчаный берег Стрелецкого острова, зыркали недоверчиво и перебирали перепончатыми лапами.

На Кампе сотни и сотни лунатиков смогли наконец замереть. Взошедшая Луна отразилась в их глазах, как в водах Влтавы. Наполнила их глотки светящимся молоком. Проникла в каждую пору и заставила их сверкать.

В речке Чертовке покачивались трупы, словно клавиши пианино, перебираемые невидимыми пальцами. Кровь запеклась на мельничных колесах.

Возле церкви Святого Иакова, где, по легенде, обитал неупокоенный призрак мясника, бродил человек, точно выкупавшийся в темно-красных чернилах. Вдруг он застыл, выронил тяжелый топор и воздел к небесам очи. Радость разлилась по лицу, белый диск запылал на красной липкой коже. Но, мешая отдохновению, испуганные люди пробежали по узким кривым улочкам. Темно-красный человек включился, заворчал и подобрал топор.

Некоторые станции метро стали убежищем для неспящих. Выходы наружу перекрыли решетки. В туннелях и на платформах выжившие разговаривали полушепотом, пили нацеженный автоматами кофе, били себя по щекам и часто умывались.

Крысы пришли в подземку, наблюдали из тьмы бусинками глазок и тоже мыли лапки и мордочки.

По Рессловой улице к Танцующему дому брела Берта. Пока в этом был смысл, она читала лекции на факультете естественных наук Карлова университета и, кстати, продержалась без сна сорок восемь часов. Но теперь она спала. Берте снилось, что студенты заперли ее в Грдличковом музее человека и что экспонаты музея ожили. Антропологический материал, собранный ее выдающимся предшественником Алешем Грдличкой, щелкал зубами и пересыпался косточками. Ползли гипсовые модели кистей, ведомые скелетом змеи. Скелет попугая клацал клювом. Скелет гориллы стучал лбом о стекло. Фыркала засушенная голова павиана. Лапа орангутана барахталась в спирте, а похожее на инопланетянина чучело гиббона носилось между стендов. От вида его желтоватой шкуры Берту мутило.

Она кричала там, в музее, внутри своей головы и шла по Реесловой улице к Влтаве, к Йирасковому мосту. Ее глаза были пусты, а на груди болталась картонка с корявой надписью, сделанной перед тем, как тьма накрыла и уволокла Берту в ад оживших чучел и скелетов: «Не убивайте меня! Я беременна!» Дитя в животе Берты тоже спало.

Под нервюрными сводами Староновой синагоги, под яркими электрическими свечами люстр, народ Израиля обращался к благому Создателю, прося о защите. Маленький Уди смотрел на штандарт со звездой Давида и текстом «Shema Yisrael». Он думал, что Бог мог бы оживить голема, чтобы помочь общине. Вот же он, голем Иуды бен Безалеля, спит на чердаке синагоги.

Хазан сгорбился над древним молитвенником и декламировал текст. Мужчины раскачивались из стороны в сторону, повторяя мысленно и вслух священные слова. Женщины молились отдельно, во внешней комнате.

Три звезды взошли на небе. Кантор читал «Маарив»:

— Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь Вселенной, по слову Которого наступает вечер…

«Свет и мрак», — думал Уди.

Каждый его день заканчивался словами из Торы.

— Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь Вселенной, смежающий сном глаза мои…

Кто-то будто скребся в дверь синагоги.

Хазан возвысил голос:

— И сделай так, чтобы ложе мое было совершенным пред Тобою, и верни свет глазам моим наутро, чтобы не уснул я мертвым сном.

Двери заскрипели, открываясь.

Маленький Уди поднял молитвенник, словно щит.

4.11

— Признайтесь, — спросил Корней, — вы мне мстите?

— Ну что ты! — осклабился Филип и подергал путы. Щиколотки Корнея были связаны декоративным шнуром, отцепленным от гардины. — Мы совсем тебе не завидуем.

Альберт зашторил окна, плотной тканью преграждая доступ лунного света в комнату.

Филип никогда не видел, чтобы взрослый человек вот так отправлялся на покой: предварительно обездвиженный, с написанным на лице чувством вины. Чтобы пятеро взрослых, как няньки, окружили постель, провожая в долгий путь.

Филип прошерстил комнату и убрал тяжелые предметы: гантели, бронзовую вазу.

— Как настроение? — поинтересовалась Камила.

— Как у космонавта перед запуском ракеты.

— Выспись и за нас, — попросил Альберт.

Оксана наклонилась и поцеловала Корнея в висок:

— Сладких снов… То есть спокойной ночи.

Они гуськом покинули комнату, притворили дверь. На пороге Филип выстроил батарею из бутылок. Дверь толкнет их, и грохот предупредит неспящих.

— Счастливый ублюдок… — промычала Вилма. Ее белки отливали красным, пальцы нервно гладили шею и щеки.

«Долгая ночка ждет нас…» — вздохнул Филип.

Ярко горящая люстра порождала тени, которые ерзали по холстам. Филип вкрутил в патроны дополнительные лампочки. Он понимал, насколько это опасно. Особенно после того, как в восемь прогремел взрыв. Со стороны метро «Высочанска» и художественной галереи валили клубы дыма. В набирающих силу сумерках копошились убийцы.

Но торчать в темноте означало быстро стать такими же, как они. К тому же окна окрестных домов тут и там озарялись светом. Как картины в подрамниках, где на желтых холстах изображены черные фигурки.

«Если выживу, нарисую это — ячеистые здания с завороженными людьми».

Он вынырнул из-за занавески.

— Есть у кого-нибудь жвачка с ментолом? — спросил Альберт, отрываясь от телефона. — Говорят, помогает, чтобы не спать.

— Есть фруктовая. — Камила порылась в сумочке, раздала резинку.

— А лед?

Филип сбегал на кухню, принес блюдо с кубиками льда.

— Вкуснятина! — Альберт бросил в рот ледышку. — Вот! Секс! Источник эндорфинов.

— Ах ты хитрая задница! — притворно насупилась Камила.

Оксана встревоженно всматривалась в коридор.

— Не волнуйся, девочка. — Камила похлопала ее по плечу. — Он бы уже превратился. Дай человеку выспаться.

Жестикулируя, Альберт спросил:

— Вы давно вместе? Ты и он?

— О… — смутилась Оксана. — Нет, мы… друзья.

— Ну да, конечно! — фыркнула Камила.

Филипу нравились и эта кряжистая грубоватая женщина, и Оксана с ее глазами олененка.

После взрыва они стали обсуждать план действий. Альберт сказал:

— У меня есть дом. На севере, возле польской границы, в пятнадцати километрах от Либереца. Полтора часа, и мы там.

— А соседи? — спросил Филип.

— Ни души.

— Предложение заманчивое. Я — за.

Воздержалась от голосования лишь Вилма.

— Корней, ты водишь автомобиль?

— Грузовик водить не пробовал, легковой — да.

Решили выдвинуться на рассвете. Дальше были проводы Корнея в кровать.

«Побег на дачу, — подумал Филип, — от миллионов безумцев. От желания уснуть».

— Есть хорошие новости? — спросил он засевшего с телефоном Альберта.

Часы пробили полночь. Луна полностью облетела Землю, лакируя ее отравленным сиянием.

— Эпидемия достигла Урала. Неспящие бегут в Сибирь и в глубь Австралийского континента.

— Весь мир, — без интонаций сказала Вилма. Она забилась в угол, как наказанное дитя. Сгрызла ногти до мяса.

— Я интересовался хорошими новостями.

— Тогда нет! — бодро ответил Альберт. — Но хотите услышать что-то приятное?

— А ну-ка…

Альберт торжественно махнул телефоном, будто дирижерской палочкой.

— Two, three, four,[16] — раздалось из динамиков. Пианино сплелось с гитарным проигрышем.

— Что это? — спросила Оксана.

— Что это? — изумился Альберт, вскакивая.

— Элвис Пресли?

— К черту толстого Элвиса!

— Эй, — нахмурилась Камила, — поосторожнее с выражениями!

— Это, мать его, Джон Леннон. Rock and Roll People! Эх, молодежь!..

Очкарик Джон пел от имени поколения: