Телохранитель Генсека. Том 4 (СИ) - Алмазный Петр - Страница 40

— Вы правы, нужно возвращаться к гостям, — согласился Цвигун.

Он первым прошел к двери, за ним вышли Цинев и Рябенко. Мы с Удиловым переглянулись.

— Говорите уже, — он усмехнулся. — Вижу ведь, что вопрос на языке вертится.

— Вадим Николаевич, что такое «Сынаши»? Псевдоним или оперативная кличка? Может вы слышали, чтоб кого-то так называли? — задал я вопрос, ответ на который предполагал, но не был в нем уверен.

Глава 19

Если мои предположения подтвердятся, то ноги всех покушений действительно растут из одного места. Существует большая группа недовольных, хотя это не удивительно — недовольные всегда были, есть и будут, невозможно угодить всем. Проблема не в их наличии, а в том, кто использует чужое недовольство в собственных интересах. Так кто такой этот «Сынаши»?

— Ну, во-первых, это общее название детей высокопоставленных руководителей. А во-вторых, это детское прозвище Толика. Сына Громыко. Есть на него что-то конкретное? — бровь Удилова вопросительно изогнулась.

— Пока нет. Но, думаю, что после прослушки завидовских сидельцев появится. Я проверил журнал посещений — Анатолий Громыко тут частый гость. При этом в главный дом обычно не заходит, а приезжает исключительно к ним. Но, сами понимаете, без доказательств мои слова будут просто пустым сотрясанием воздуха.

— Что ж, подождем, — Удилов встал, хлопнул меня по плечу дружеским жестом. — Пойдемте в зал. Действительно, что-то мы долго отсутствуем. Могут пойти ненужные разговоры.

— Я все-таки еще немного задержусь, если позволите. Выйду на воздух.

Удилов не возражал и мы пока с ним расстались.

На улице было тихо, светло и так чисто, что я не сдержал восторженного вздоха. Все-таки свежевыпавший снег таит в себе что-то волшебное.

— Люблю русскую зиму, — услышал я голос Вильмы Эспин и оглянулся.

Вильма стояла недалеко от крыльца с сигаретой в руке. Она поднесла фильтр к губам, сделала затяжку и медленно выпустила струю дыма. Шубка, накинутая на плечи, была расстегнута, снег падал на черную ткань вечернего платья, мерцая мелкими искрами.

— Хотите сигарету? — спросила Вильма. — Я слишком много курю, но ничего не могу с этим сделать. Мне нравится курить, — она улыбнулась.

— Нет, спасибо, — я отказался. — Пойдемте, провожу вас в зал.

— Не надо. Я еще немного постою. Когда мне еще придется увидеть снежную русскую зиму?

Супруга Рауля Кастро улыбнулась и на прощание помахала мне рукой, в которой держала сигарету. Дым сплелся зигзагом и растаял в воздухе….

Остаток вечера прошел спокойно. Гости разговаривали, пили, ели, и даже не подозревали о тех событиях, что волновали руководство КГБ, министра МВД и меня самого.

Рано утром вернулись в Москву. В тот день я еще отстоял рядом с Леонидом Ильичем на параде. А потом помогал с проводами гостей. Устал страшно, но до дома добрался только ближе к полуночи.

Включил в прихожей свет, с улыбкой посмотрел на разноцветные шарики, которыми Света и девочки украсили квартиру. Несколько шаров лежало на полу. Поднял один и подбросил. Шарик взлетел, упал на вешалку и, наткнувшись на острый край, лопнул. Звук был резкий, но еще резче прозвучали слова вышедшей из спальни в коридор супруги:

— Шарик лопнул… Прямо, как наш брак…

Светлана стояла в дверях, прислонившись к косяку, хмурая и несчастная.

— Свет, не говори глупостей! — я уже еле стоял на ногах от усталости, и дома хотелось просто отдохнуть. Вот совершенно не готов был сейчас выслушивать претензии и заниматься психотерапией с женой. — С браком все в порядке. Вопрос лишь в том, любишь ты меня или нет?

— Люблю, — помедлив пару секунд, все-таки твердо сказала Светлана. — Но я ведь и правда, как жена моряка. Никогда не знаю, вернешься ли ты домой. Жив ты или уже умер. Ладно, это я так… Сегодня с девочками надували шарики и я вспоминала, как раньше делали это вместе. Пойдем, кормить тебя буду.

— Я не голоден, — отказался я от предложения. — Давай лучше спать. Завтра выходной — буду валяться в кровати, пока мне не станет стыдно. Ты будешь валяться рядом со мной, и мы будем бессовестно лениться и целоваться, забыв обо всем.

Светлана наконец-то растаяла и улыбнулась. Но все-таки не удержалась от сарказма, продолжив мои фантазии:

— … и тут вдруг зазвонит телефон, тебя потребуют на работу, потому что небо на землю рухнуло и надо кого-нибудь спасать!

— Значит, будем целоваться сегодня!

Я сгреб жену и, игнорируя ее шутливые протесты, понес в спальню.

Конечно, по поводу утра я погорячился, никогда не спал долго, как все жаворонки просыпаясь с рассветом. Света еще спала, а я уже сделал зарядку, принял душ, побрился. И как только собрался начать готовить завтрак…

Конечно же, зазвонил телефон.

Я выскочил в коридор и снял трубку.

— Владимир Тимофеевич, — услышал в трубке голос Сухорукова. — Сегодня в двенадцать сдаете экзамены, не забыли?

Хм… Да уж, вот вам и выходной…

Положил трубку, покачал головой, проклиная свою забывчивость. А ведь снова обещал жене побыть сегодня с ней, но ее вариант истории про неожиданный телефонный звонок победил. И ничего не поделать, не могу же я пропустить экзамен.

Пока пил утренний кофе, вспоминал странный сон, который приснился мне сегодня ночью.

Сны мне теперь снились редко, но они всегда были интересные и яркие. Сначала, когда только попал сюда, в семидесятые, я видел сны, скорее уместные для Владимира Гуляева. Снились сверкающие ночной рекламой московские улицы, километровые пробки на дорогах, витрины бутиков. Как-то раз приснилось, что я ел пиццу в пиццерии…

Сны Владимира Медведева были другими. В его снах было много Брежнева. Еще много тещи — когда сон был неприятным. Часто снились рабочие моменты, поездки с Леонидом Ильичом, присутствие на официальных встречах.

Раньше я их различал — вот сон Гуляева, а вот сон Медведева. Потом они стали путаться, совмещаться. К примеру, как-то приснилось, что Леонид Ильич и я сидим вместе в суши-баре. Во сне я удивлялся тому, как Леонид Ильич ловко, практически виртуозно, орудует палочками… Или еще такой же «смешанный» сон: мы с Андроповым будто бы слушаем выступление Путина по телевизору и Андропов комментирует, называя меня Медведевым.

Сегодня приснилась госдача в Заречье. Суббота, но Леонид Ильич работает, что-то диктует. Александров-Агентов рядом, стучит на машинке. Зачем-то здесь же сидит в кресле Галина и потягивает коньяк из большого фужера, совершенно не стесняясь отца. Я прохожу мимо них и выхожу на балкон для курящих. Вижу там интересную компанию — Бобков, Гвишиани и кто-то третий. Но как это часто бывает во сне, рассмотреть этого третьего никак не получается. Лицо размыто. Меня охватывает жгучее любопытство — так сильно хочется узнать человека. И в то же время досада от понимания, что знаю его, но не могу вспомнить.

Троица что-то обсуждает вполголоса. До меня долетают обрывки фраз:

— … полетит правительственным бортом… шеф-пилот Бугаев…

— … а подменить возможно?..

— … Бугаев опытный пилот и досмотр…

— … а если в Аддис-Абебе? Или в Найроби заменим…

— … попробуем…

— … подписание соглашений и Киссинджер будет присутствовать…

— … Найроби или Дар эс-Саламе?.. — это уточняет Гвишиани, с характерным грузинским акцентом.

— В Найроби, — отвечает ему третий собеседник молодым сочным голосом.

Бобков резко оборачивается, замечает меня.

— Владимир Тимофеевич! Вы что подслушиваете? Подслушивать нехорошо. У нас тут государственные дела решаются.

А сам сверлит меня злым взглядом.

— Я ничего не слышал. А если и слышал, то уже забыл, — отвечаю ему во сне.

— Ну вот и хорошо. Вот и правильно, — уже ласково воркует Бобков. — Вот и отлично…

Картинка сна изменилась. То же дежурство, вечер. Звонок и рыдания в трубку. Женский голос, очень похожий на голос тёщи.

— Володя, скорее! Свете совсем плохо. Вызвали скорую. А эти коновалы хотят увезти в районную больницу. Говорю, мол, прикреплены же к Кремлевке. Смеется еще, гад. Сейчас ему трубку дам.