Император Пограничья 10 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 21

«Осторожничает, — понял я. — Хочет выведать побольше».

— Экономика Марки растёт стремительными темпами, — ответил я, тщательно подбирая слова. — Кроме того, у нас есть доступ к уникальным ресурсам. Мало какая территория может этим похвастаться.

— Любая деревня в Пограничье этим может похвастаться, — грубовато пошутил Воротынцев.

— Вот только они не выпускают облигаций, — вернул я шутку.

Я заметил, как напрягся князь Оболенский при виде Голицына. Два правителя смотрели друг на друга через экраны с плохо скрываемой неприязнью.

— Неожиданно видеть интерес Москвы к провинциальным проектам, — заметил Оболенский. Его тон был подчёркнуто вежливым, что делало укол ещё острее.

— Времена меняются, князь, — парировал Голицын. — Умные деньги ищут новые возможности. А Угрюм явно представляет собой нечто большее, чем просто «провинциальный проект». Иначе бы вы сами не вкладывались с таким энтузиазмом.

Температура в зале словно упала на несколько градусов.

Тут в разговор вступил Воротынцев:

— Княжна Засекина, при всём уважении к вашей доблести, — его голос звучал снисходительно, — Не кажется ли вам, что ваши финансовые возможности… скромноваты для такого крупного проекта? «Северные волки» — это что, три десятка бойцов? У «Перуна» триста только в Москве.

Глаза Ярославы сверкнули яростью:

— Сотник, размер отряда не всегда определяет степень его успешности. Мои волки берут такие контракты, за которые ваши триста «перунов» не рискнут. К тому же — это мои личные средства, не компании!

— Личные? — Воротынцев приподнял бровь. — И много ли накопила молодая княжна без княжества?

— Достаточно! — выпалила Засекина.

«Сейчас сцепятся», — осознал я.

Единства среди будущих инвесторов не было и в помине.

— Уважаемые, — прервал я перепалку. — Выяснить у кого сильнее отряд или город, вы всегда сможете в другом месте. Здесь важно одно, кто и сколько сможет вложить средств.

Воцарилась тишина. Даже князья нахмурились, не ожидая такой резкости от молодого маркграфа.

Князь Голицын нарушил паузу:

— Что ж, давайте к делу. Я готов инвестировать двести тысяч рублей. Это справедливо, учитывая мои возможности и заинтересованность в проекте.

«Вот и ключевой момент, — подумал я. — Сейчас будет взрыв.»

Я встал, чтобы моя фигура была видна всем на экранах:

— Ваша Светлость, ценю вашу щедрость. Но устанавливаю жёсткое правило — максимум двадцать процентов выпуска на одного инвестора. То есть сто тысяч рублей. Без исключений.

Лицо Голицына окаменело:

— Вы ограничиваете мои инвестиции?

— Я обеспечиваю баланс, — твёрдо ответил я. — Угрюм не станет филиалом чьих-либо интересов. Ни Москвы, ни Сергиева Посада, ни кого-либо ещё.

— Это неразумно… — начал князь.

— Это окончательно, — отрезал я. — Господа, позвольте напомнить цель нашего проекта. Угрюм — не просто источник прибыли. Это форпост цивилизации в землях, где другие видят только смерть. Это дом для сотен людей, а скоро и тысяч, которым больше некуда идти.

Мой голос стал жёстче:

— Я ограничиваю ваши доли не из прихоти. Я защищаю независимость Угрюма. Потому что только независимый Угрюм сможет выполнить свою миссию — стать щитом Пограничья и, в конечном счёте, мечом против Бездушных. Двадцать процентов достаточно для хорошей прибыли, но недостаточно для диктата. Кто не согласен — может не участвовать.

Долгое молчание. Князь Голицын первым нарушил тишину:

— Дерзко, маркграф. Очень дерзко. Но… пожалуй, в этом есть смысл. Сто тысяч — пусть будет сто тысяч.

Будто плотину прорвало. Инвесторы заговорили все разом, обсуждая доли, спорили, торговались. Но уже в рамках установленных правил.

— Сто тысяч, — твёрдо заявил князь Голицын, смирившись с ограничением.

— Столько же, — кивнул Оболенский, не желая уступать московскому правителю.

Мерзляков долго торговался, выбивая каждую тысячу:

— Восемьдесят тысяч — мой максимум. Больше правление не одобрит.

— Шестьдесят, — отрезал Воротынцев. — «Перун» не кидает деньги на ветер.

Горчаков взял пятьдесят — половину от прошлого максимума. Дядя Аркадий увеличил долю до сорока. Добромыслов остановился на тридцати. Белозёров смог выкроить только двадцать — дела после скандала с женой шли неважно.

— Двадцать тысяч, — тихо, но твёрдо произнесла Ярослава. — Это всё, что я могу себе позволить.

«Личные сбережения, — понял я. — Для неё это серьёзные деньги».

Но отговаривать не стал. Хотя бы потому, что сам верил в Угрюм абсолютно.

К концу беседы все пятьсот тысяч были распределены. Старые инвесторы увеличили свои доли, новые получили желаемое.

— Что ж, господа, — подвёл итог Артём. — Документы будут подготовлены в течение трёх дней. Благодарю за участие.

Экраны погасли один за другим. Стремянников пожал мне руку:

— Знаете, — задумчиво произнёс финансист, — я видел много переговоров. Но чтобы молодой маркграф спорил сразу с двумя князьями. Это войдёт в историю.

— История пишется не словами, а делами, — ответил я, поднимаясь. — Теперь нужно оправдать доверие. Все эти люди поверили не в цифры на бумаге. Они поверили в идею.

— И в человека, который её воплощает, — добавил собеседник.

Я стоял у окна конференц-зала, глядя на вечерние огни Сергиева Посада. Внезапно я стал богаче на полмиллиона рублей. Нет, Угрюм стал богаче. В этих деньгах мне виделось многое. Новые стены, современное оружие, развитие производства…

«Но главное — это люди», — отметил я.

Теперь успех Угрюма — это не только моя забота. Князь Голицын станет гарантом нашему представительству в Московским бастионе. Мерзляков обеспечит стабильный рынок сбыта реликтов. Воротынцева можно будет «раскрутить» на новых инструкторов. А Ярослава…

Я улыбнулся. Княжна вложила личные сбережения — для неё это был акт веры, а не коммерции. Такая поддержка дороже золота.

В кармане завибрировал магофон. Звонил Родион Коршунов.

— Прохор Игнатьевич, всё готово. Документы подписаны, дело за вашим человеком.

Пора было превращать пылкого итальянца в респектабельного торгового магната.

Что же, Джованни. Твой выход!

Глава 9

Я стоял посреди гостиной дома воеводы, наблюдая за суетой вокруг итальянца. На столе разложили документы — настоящее произведение искусства от людей Коршунова. Паспорт на имя Марко Боскетти выглядел безупречно, фиктивные рекомендательные письма от нескольких европейских торговых домов пестрели печатями и подписями. Банковские справки из швейцарского банка подтверждали солидное состояние, а юридические документы компании «Альпийские металлы» смотрелись крайне убедительно.

— Santa Madonna! — воскликнул Альбинони, листая сертификаты качества. — Это же настоящие документы из Милана! Как вы это сделали?

— У моих людей длинные руки, — я усмехнулся.

Документы, конечно, были фальшивыми, но они могли выдержать весьма дотошную проверку, и копать пришлось бы невероятно глубоко, прежде чем вскрылся бы обман.

В комнату вошёл невысокий мужчина с чемоданчиком — присланный Родионом гримёр. Этот человек уже принёс магическую клятву о конфиденциальности. Мельчайшие детали могли нас погубить, а потому везде требовалась перестраховка. Он окинул итальянца профессиональным взглядом и покачал головой:

— Бородка и усы — долой. Слишком запоминающиеся.

— Что⁈ — Джованни схватился за свою холёную бородку. — Это же моя гордость! Я растил её десять лет! В Венеции дамы млели от моих усов! Они так нравятся Варваре!..

— В Москве дамы будут млеть от ваших денег, — сухо заметил гримёр, раскладывая инструменты. — Садитесь.

Следующие полчаса итальянец причитал на трёх языках, пока его лишали растительности на лице. Я наблюдал за преображением с интересом — без бороды Альбинони выглядел моложе и действительно менее приметно.

— Теперь одежда, — я кивнул на принесённые костюмы. — Выбирайте любой.