Осколки света - Харрис Джоанн - Страница 55

@вакандаджо: Использовать фразу «Темные века» в таком контексте… Э-э-э… *закатывает глаза*

@пинкипай2298: так ты за превосходство белых?

Ой-ой, сейчас начнется. Назад, Берни! Сделай чаю. Иногда в социальных сетях мало социального. Конечно, человек, всю жизнь просидевший на пьедестале, в идеях равенства видит угрозу. Вот только Мартину очень трудно. Он убеждал Филлипса какое-то время воздержаться от соцсетей, однако тот лишь усугубляет проблему. Теперь помимо мизогинии его обвиняют в расизме, а ведь Франческа Адом смешанных кровей… Лицо горит тревогой до самых корней волос. Не прилив – пока, – но предупреждающий сигнал: не ввязывайся.

Наливаю себе чашку чая. Беру из хлебницы два пончика. Когда возвращаюсь, на твит Филлипса уже ответило более пятидесяти человек. @ЧерномуИрису23 понравился ответ @пинкипай2298. Представляю, как она хмурится над экраном, откинув розовые волосы со лба, – ее дом горит яростью. Наверное, из-за этих мыслей меня вдруг обдает жаром, и я оказываюсь в «доме» Джареда Нунана Филлипса.

Да, временами мне не нужно прикасаться к человеку. Иногда эмоции сами ведут меня, подстрекаемые сильной необходимостью – в моем случае уберечь Айрис и защитить Мартина от последствий скандала. Так или иначе, это вышло случайно: я сидела в «Твиттере» и вдруг – раз! – уже заглядывала в «дом» Филлипса и шла прямиком в лабиринт, минуя поверхностный фасад.

Филлипс высокого о себе мнения! Целая комната называется «Британский характер» и содержит в себе привычку «говорить все как есть», а также «грядущие поколения» и роман Филлипса «Наследие». Книга стоит в одном ряду с Пинтером и Набоковым. Над всем высится мраморная статуя самого Филлипса. Есть целый нимфей под названием «Женщины», посвященный их завоеванию и воспеванию, где главное место занимает колоссальная статуя матери, грозной в своем величии. Сброшенные на мраморный пол статуи символизируют двух бывших жен Филлипса – гарпий, не заслуживающих его любви. Есть дочь, с которой он никогда не видится; она запирается в комнате. Он изнасиловал двух женщин, хотя сам бы так это не назвал. Подумаешь, они из младшего персонала и боялись отказать… Согласились ведь. И потом, некоторые женщины используют мужчин как мостик к успеху. Главное, выбирать осторожнее и выйти сухим из воды. Они тоже своей выгоды добились. Явно ни одна теперь не жалеет.

Я уловила призрак Айрис, как отражение в зеркале. Вспышки из ее «дома», как сигналы гелиографа, призывали: Давай. Исправь его. Ты сможешь. Используй свою суперсилу.

Я сосредоточилась на чае, но его вкус вдруг потускнел, как брошенный в уксус пенни. Жар примостился у корней волос, подобно стайке птиц. Скоро птиц станет больше, и начнется мурмурация. Я откусила от пончика. Тоже зря. Сразу вспомнился Вуди.

А призрак Айрис яростно слал сигналы: Давай, Берни! Задай ему взбучку!

Нет, не стану. Впрочем, небольшие коррективы не помешают. Научить уважению, например. Соблюдению границ. Объяснить, что такое привилегии и почему человеку, смотрящему на мир с высокого пьедестала, равенство кажется шагом вниз. Статуя его матери потрясает: огромная, она возвышается над всем остальным, как солнце. Наверное, следует намекнуть, что все женщины заслуживают уважения, его мать не богиня, а бывшие жены – не гарпии?

Фокусники часто прибегают к иллюзии, известной как «принцип Сфинкса». Как и многие фокусы, она основана на зеркалах, отражающих грани сцены и создающих таким образом иллюзию пустого пространства. Может, использовать свои зеркала и заставить сфинкса исчезнуть? Поменяю совсем чуть-чуть. Надеюсь, получится перенаправить его мысли в другую сторону. У меня получится. Сила в моих руках. Глядите!

Абракадабра!

Песня десятая: Another One Bites the Dust[34]

Он был козлом, а теперь помер. Всем только лучше стало, разве нет? Из «Живого журнала» Бернадетт Ингрэм (под никнеймом «Б. И. как на духу1») 21 мая 2022 г.

1

Отрывок из «Выпуска девяносто второго» Кейт Хемсворт

(Опубликовано в «Лайф стори пресс» в 2023 г.)

Приглашения сообщали: «Торжество до полуночи». Поехала я в серебристом «лексусе» мистера Нейлора; за руль сел Саймон, поэтому пить на балу не мог. Впрочем, он немногое упустил: за барной стойкой подавали светлое пиво и легкие коктейли, и только по два напитка на приглашенного. От двух бокалов шампанского приятно кружилась голова, однако напитками занимался директор мистер Олрайт – забавный, дружелюбный и вообще хороший, но бдительно следивший, чтобы мы не перегнули палку. Я подумывала попросить спутника взять мне еще бокальчик, а он танцевал с Лорелей Джонс, и мне не хотелось им мешать.

Я не ревновала. Саймон был лишь одним из многих. А Лукас Хемсворт украдкой поцеловал меня в темноте закулисья перед выходом на поклон, и прикосновение его губ горело на моих, словно я поела перца чили. «Неужели Лукас Хемсворт – моя судьба? – думала я. – А что, может быть…» Я представила, как в один прекрасный день рассказываю эту историю нашим детям: «Тогда я поняла, что все всерьез. В темноте закулисья, под море аплодисментов, с электрическими звездами в глазах». Казалось, я вижу свое будущее. Настоящая любовь, театральная студия, Вест-Энд, может, и Голливуд…

Мне вдруг захотелось побыть одной. Магия вечера понемногу тускнела. Группа собрала инструменты, и сцена печально опустела. Саймон и Лорелей Джонс целовались на танцполе. Серебристые сандалии натерли мне ноги – хотелось сесть. Из окон зала виднелся сад, куда можно было попасть через застекленную дверь за занавеской. Я выскользнула на улицу. Там у высоких клумб стояли скамейки под деревьями, украшенными гирляндами. Ночь еще хранила тепло, пахло скошенной травой, ночным жасмином и сонным ароматом лип вдоль дорожек. За стеклянной дверью сиял мягким розовым светом зал, нежно обнимались на танцполе парочки – ночь вновь наполнила их движения романтикой, которую я перестала замечать внутри. Из усилителей играла симфоническая музыка, струнный оркестр звучал глубокими переливами. На нас опустились невинность и спокойствие, как в снежном шаре. Помню, я думала: «Ты запомнишь этот вечер на всю жизнь».

И вдруг рядом с липой мелькнула тень. Адам Прайс всегда походил на тощего гоблина, а уж в ту минуту, когда лицо его скрывалось в тени, а волосы серебрил свет гирлянд, он и подавно напоминал существо из страшной сказки – костлявое, лохматое, злобное.

Я застыла. Адам тоже замер. Я хотела уже броситься к двери, но боялась повернуться к нему спиной. Тогда я медленно, очень медленно попятилась.

Адам оскалился, показав желтые зубы.

– Ты красивая. Как принцесса.

Первые слова, которые я от него услышала с учебы в «Чейпл-Лейн». И голос у него остался прежним: и просительным, и резким. Раньше я думала, что Адам полон злобы; теперь я поняла, что принимала за злобу глубокое смятение маленького мальчика, который потерялся в лесу: родители его умерли, и всюду рыщут чудовища. Внезапная, но успокаивающая догадка. Я вдруг осознала, что разговариваю с семилетним ребенком в теле взрослого.

– Ты меня помнишь? – спросил он. – Я тебя да.

– Помню, – кивнула я.

– Ты дружила с Берни Мун.

– Не совсем.

Он молча на меня посмотрел. В свете гирлянд его огромные глаза сияли звездами. Опять он показался мне созданием из сказок. Подкидышем эльфов, гоблином, троллем. Я сказала, что помню его. На самом деле я почти не помнила случая, из-за которого ему пришлось уйти из «Чейпл-Лейн». Это воспоминание я надежно спрятала и не хотела доставать из темного угла.

– Ты со мной что-то сделала. Когда мы с коробкой играли.

– Не помню. Мы были детьми.

Его улыбка леденила кровь.

– Твой дом красивее моего. Я хотел в нем остаться.

Я растерялась. Мой дом? Его никогда не приглашали! Адама отправили в интернат, потом он пытался поджечь дом приемных родителей… А что еще? Смутно вспомнился случай, похожий на сон. Там я тоже была принцессой. Только казалась себе кем-то другим…