Инженер Петра Великого 6 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 30

Голос моего внутреннего скептика не унимался.

«Но сам процесс! — фыркнул бы он. — Дослать патрон, потом возиться с отдельным капсюлем! Это же так медленно, почти как с кремневым замком! Где здесь прорыв?»

Медленно? Я прикрыл глаза и перед глазами встало поле боя. Вот солдат с кремневым ружьем: откусывает край бумажного патрона, сыплет порох на полку, рискуя просыпать драгоценные крупицы, закрывает ее, засыпает остаток в ствол. Достает пулю, загоняет ее шомполом, взводит курок, целится… И если повезет с погодой и кремнем — выстрел. Минута, и то в лучшем случае.

А мой солдат? Вставил кассету. Щелчок затвора — патрон в стволе. Секундное движение пальцами — капсюль на брандтрубке. Выстрел. И снова: щелчок, капсюль, выстрел. Восемь раз, покуда тот бедолага ковыряется в своей забившейся затраве. Не суетливая возня у дула, а механический, хищный ритм смерти, задаваемый одной-единственной рукой. Ритм, умножающий скорострельность на порядок.

Выпрямившись, я уперся руками в стол. В голове прозвучал последний, самый очевидный упрек моего оппонента.

«Твой гравитационный магазин — уродливое недоразумение! Хочешь надежный магазин для нежных бумажных патронов — просто скопируй схему Мосина, но переверни ее! Подавай патроны сверху вниз, однако с нормальной пружиной!»

Я опустил взгляд на свои руки. Мог бы я начертить и мосинскую винтовку, и пулемет Максима? Мог бы. Но чертеж — лишь мечта, застывшая в грифеле. Мечту же нужно ковать из металла. А наш металл хрупок. Наша сталь не знает закалки, необходимой для упругой и надежной пружины. И Нартов был прав: любая наша пружина «сядет» после пары десятков циклов, превратив хваленый магазин в бесполезную коробку, набитую патронами.

Нет. Этот путь был для нас заказан. Поэтому мы не стали бороться с природой металла — мы ее обошли. Убрали пружину вовсе. Мы заставили саму гравитацию, самый непреложный закон этого мира, служить нам.

Подавать патроны. Просто. Надежно. Неизбежно. Как падает камень. Как падает на землю убитый враг.

Пусть наша фузея уродлива. Пусть она — клубок компромиссов. Но это совершенно новый механизм, где бумажный патрон, гравитационная подача и чистый капсюльный состав сплетены в единую, неразрывную систему. Убери одно звено — и всё рассыплется.

Это не оружие для элегантных дуэлей. Это коса.

Тишина давила. Я снова склонился над чертежом СМ-2 «Шквал».

Взгляд зацепился за узел курка и брандтрубки.

Наши старые опыты… В памяти тотчас всплыло лицо Андрея, когда он после очередного испытания вывинчивал из ствола забитую намертво брандтрубку.

«Дрянь, — цедил он тогда, выковыривая шилом черный, липкий шлак. — Эта дрянь хороша для одного выстрела. Для дуэльного пистолета, чтобы блеснуть перед дамами. Однако в бою она убьет своего же солдата, оставив его с бесполезной железякой в руках».

Андрей был прав. Старый капсюль — игрушка, пригодная лишь для оружия, которое чистят после каждого выстрела. Этот путь вел в тупик.

Наш же прорыв заключался не в одной идее, а в трех, сплетенных в неразрубаемый узел. Одно тянуло за собой другое, запуская чудовищную цепную реакцию.

Первое — механика. Жажда скорости заставила нас создать кассету, затвор, казнозарядность. И тут же мы уперлись в стену, возведенную нашим же изобретением: бешеная скорострельность требовала чистоты, которой старый капсюль дать не мог.

Отсюда родилась вторая задача: химия. Мы пытаемся создать принципиально новый — не самый мощный, а самый чистый состав, который позволит сделать не один, а десять, пятнадцать выстрелов подряд без прочистки затравочного канала. Наш «чистый огонь» стал ключом, без которого вся хитроумная механика оставалась бы грудой бесполезного металла.

Но даже этого было мало.

Мой взгляд упал на лежащий рядом лист пергамента с набросками к новому уставу. Вот оно, третье звено. Дисциплина. Создав несовершенное оружие из несовершенных материалов, мы столкнулись с неизбежным: после трех кассет нагар от бумажных гильз и пороха все равно грозил заклинить затвор. Не дожидаясь десятилетия, пока металлурги дадут нам идеальную сталь, а химики — идеальный порох, мы нашли решение в голове солдата.

Шомпол из инструмента заряжания превратился в инструмент обслуживания. Обязательная чистка в бою, под страхом трибунала, вошла в устав. Мы дали солдату новую винтовку и, главное, переписали его инстинкты. Теперь его жизнь зависела от аккуратности механика, от холодной, методичной дисциплины.

Вот она, наша революция. В системе: чистый состав, скоростной механизм и обученный солдат. Любой из этих элементов по отдельности был либо бесполезен, либо уже известен. Но вместе…

Вместе они и были той самой косой, о которой говорил Магницкий.

Отвернувшись от чертежа, я подошел к окну и прижался лбом к ледяному стеклу. За ним выла метель — белая, безликая стихия, равнодушная к нашим трудам и сомнениям. Мысль, от которой я тщетно отбивался все эти дни, билась в голове набатом, сталкивая лбами два моих творения — двух чудовищ, выпущенных мною в этот мир.

Первое — «Дыхание Дьявола», мой термобарический боеприпас. Когда гренадеры впервые увидели его в деле, как огненный купол слизывает все вокруг себя, они оцепенели от ужаса. Удар богов, молот, сокрушающий твердыни. Страшный, грандиозный в своей разрушительной мощи, он ломал камень и волю.

И все же самым страшным, что я принес в эту эпоху, было не это.

Мой взгляд вернулся к столу, к скромному чертежу фузеи СМ-2 «Шквал». Вот оно. Истинное чудовище. Могущественнее и грандиознее любого огненного вихря.

«Дыхание Дьявола» — редкий и страшный инструмент для немногих специалистов, его не дашь в руки каждому. Подобно тем гигантским пушкам из моей прошлой жизни, что обстреливали Париж с расстояния в сотню километров, он — чудо инженерной мысли, вызывающее панику, но не выигрывающее войну. Войну выигрывает не то, что стреляет дальше всех, а то, что стреляет чаще всех.

В истории человечества великие перемены на поле боя приносило не оружие элиты, а оружие масс.

Не закованные в латы рыцари решали исход Столетней войны, а тысячи безродных английских йоменов с длинными тисовыми луками. Простая деревянная палка с тетивой, поставленная на поток, сделала аристократическую конницу устаревшей — она вручила простолюдину силу, способную пробить герб и доспех.

Наша фузея делала то же самое, но в тысячекратном масштабе.

Я-то знал, что будет дальше. В моей памяти, в сотнях прочитанных книг и просмотренных фильмов, уже была запечатлена та война, что станет венцом индустриальной эпохи. Война грязи, окопов и колючей проволоки. И богом той войны стала не гигантская мортира «Большая Берта», не дирижабли, бомбящие города, а пулемет. Сын, или скорее внук, нашей СМ-2. Простое, утилитарное устройство, превратившее атаку в самоубийство, а доблесть — в бессмысленную статистику потерь.

«Дыхание Дьявола» меняет ландшафт. Сносит стену, корабль, оставляет воронку. Это яркая, ужасающая вспышка. Событие.

А СМ-2 меняет самого человека. Суть войны. Она превращает крестьянского сына, вчерашнего пахаря, в оператора машины для убийства. Ему больше не нужно мастерство фехтовальщика или сила богатыря. Нужна лишь методичность: умение быстро двигать затвором и надевать на брандтрубку маленький медный колпачок. Убийство перестает быть ратным трудом, оно становится механической работой.

В этом и есть ее истинная, леденящая душу мощь. «Дыхание Дьявола» — гнев небес, который можно обрушить на врага. Им можно бояться, им можно восхищаться. Но его производят в секретных лабораториях, а применяют избранные. Его можно контролировать.

А СМ-2… ее будут производить на заводах десятками тысяч. Вручат каждому. И эта идея — дешевого, массового, скорострельного убийства — гораздо заразительнее и опаснее любого огненного шторма. «Дыхание Дьявола» — это атомная бомба, хранящаяся в арсенале сверхдержавы. А СМ-2 — автомат Калашникова, который можно найти в любой точке мира. И что, в конечном счете, унесло больше жизней?