Кулачные бои в легком весе - Китсон Мик - Страница 13

В тот вечер, когда все гвоздари и кузнецы собрались отправиться к дому хозяина завода, за мной зашла Джейни.

— Идем с нами, Энни, — предложила она. — Твои обидчики наверняка будут шарить по карманам в толпе. Мы найдем эту шпану и проучим.

Билл вместе с Кэпом остался в «Чемпионе», а мы с Джейни пошли к площади, где возле нового здания железнодорожной гостиницы собирались мужчины. Их были многие сотни. Некоторые держали в руках смоляные факелы, а гвоздари прихватили молотки и клещи, которыми размахивали, требуя повышения платы. Мистер Пик, чартист, стоял на ящике и толкал речь. В толпе попадались женщины-гвоздари и работницы шахт; все стояли рука об руку, распевая песни и стуча каблуками. Несколько шахтеров выстрелили холостыми зарядами из мушкетов, и над толпой взлетели снопы оранжевых искр. Облачка сладковатого дыма поплыли в сторону ворот конюшни, где стояли мы с Джейни.

И тут я увидела его. Билли Стикса. Он стал еще крупнее и сильнее, чем в ту субботу у канала. Стикс слонялся за спинами забастовщиков у выхода из переулка возле «Головы короля», и единственный большой масляный фонарь на площади заливал его ярким оранжевым светом. Здоровяк ежился от холода и бросал недобрые взгляды через плечи женщин. На нем была та же клетчатая кепка, что и в тот день, но теперь она словно съежилась по сравнению с головой. Вокруг шеи он повязал белую косынку.

Тут я вспомнила про Джейни, которая стояла рядом, и сказала:

— Вон он.

И она кивнула.

Толпа взревела, потрясая факелами, и с шумом хлынула по дороге на Вулвергемптон, распевая песни и размахивая в морозном воздухе молотками и клещами.

Глава седьмая

Билл Перри ни словом не обмолвился об облаках, которые начали затуманивать его зрение зимой сорок второго. Иногда ему казалось, что он всматривается сквозь облака пара, а если встряхнуть головой, он видел пляшущие перед глазами крошечные белые искры.

Но Перри об этом не говорил. Он продолжал разливать пиво, протирать барную стойку и слушать болтовню посетителей, набивающихся в паб почти каждый вечер. Во время забастовки он разрешал каждому взять четыре кружки в кредит, но никогда не записывал имена, и большинство посетителей выпивало намного больше за его счет. Рабочему человеку не обойтись без пива.

Обычно к семи вечера Билл уже ощущал тепло, спокойствие и умиротворение, какие дает только полное брюхо крепкого стаффордширского эля, и его не беспокоило, что сумма в ящике, где он держал выручку, постоянно уменьшается. Перри был готов поклясться, что зрение у него проясняется и даже становится острее после семи кружек теплого кисловатого пойла из бочек, привезенных с пивоварни. Но забастовка продолжалась, наступили морозы, и канал замерз, а зрение Билла с каждым днем становилось все более туманным и нечетким. Часто окружающие образы утрачивали цвет, даже в холодное и прозрачное утро, когда белый иней покрывал кирпичные стены и темные булыжные мостовые порта.

Вокруг хватало мужчин, да и женщин, которые были бы не прочь бросить вызов Биллу Перри, узнай они, что Громила слепнет и слабеет. И все же, как ни туманилось зрение, он не реже раза в неделю самолично выкидывал за порог тех, кто слишком громко чавкал или проявлял неуважение, сквернословил или с вожделением смотрел на его обожаемую Энни, кто заявлял, что не боится Громилы, чемпиона Англии. Всегда найдется мерзавец, которого нужно как следует проучить.

А еще были штрафы, вгрызавшиеся в стопку банкнот и монет в денежном ящике. Констебли и магистраты постоянно присылали Перри повестки за побои и нарушение общественного порядка, за подстрекательство к сварам в публичном месте, за продажу пива в неразрешенное время.

Тем временем хозяева заводов и шахт обратились в Билстонский работный дом, наняли его обитателей в качестве подмастерьев и заставили вкалывать полный день, пока забастовщики голодали и собирались возле железнодорожной гостиницы, чтобы послушать радикалов из Уэльса.

И пока стачка продолжалась, выручка «Чемпиона» все падала; в иные дни в пабе не продавали вообще ничего, бесплатно раздавая хлеб и пиво голодающим шахтерам и гвоздарям.

Расковщики и приказчики не уступали и не поднимали плату. Один из приказчиков, зайдя в «Чемпион», сказал Биллу, что гвозди и железные прутки везут из Бельгии за половину той цены, которую они просят за работу.

— Ничего забастовщики не получат, если не возьмутся за дело. Только голод и работные дома, — заявил он.

Билл считал этого пузатого человека в котелке безжалостным ублюдком. Пока тот стоял у барной стойки и пил пиво, ни один из посетителей — что мужчины, что женщины — не желал приближаться к нему, сколько бы пива приказчик ни сулил в качестве угощения. Но он расплачивался доброй ходовой монетой, и в тот вечер это была единственная приличная выручка Билла.

Приказчика звали Артур Тинсли, и он работал на расковщика из Бромсгроува, покупая и перевозя гвозди и продавая железные прутки гвоздарям. Женщины его ненавидели. Поговаривали, что он предлагал прутки бесплатно в обмен на возможность залезть гвоздаркам под юбку.

Зиму они кое-как пережили. Энни продолжала тренироваться во дворе с Джейни Ми, и Билл не возражал против того, чтобы девочка немного научилась драться, — все равно она не будет по-настоящему участвовать в боях или сражаться за титул. Он вспоминал, как в молодости видел в Лондоне женский бой: две здоровенные бабищи дрались раздетыми до нижних юбок и с распущенными волосами. В одной из пивных он стал свидетелем того, как знаменитые Джек и Дайна Макгинли устроили друг с другом показательный поединок, за которым наблюдали нарядные джентльмены, подбадривавшие бойцов и делавшие ставки. И те, кто ставил на Джека, проиграли. Билли поставил на первую кровь, и именно Джек, здоровенный мужик, получил от своей жены резкий режущий удар справа, от которого открылась кровоточащая рана над бровью.

Перри был рад, что ему не приходится работать, как его злому горбатому отцу. Билл добыл все необходимое собственными кулаками и головой и поклялся, что его Энни никогда не придется бить молотом по наковальне или спускаться в шахту, пока он остается ее отцом.

С возрастом он любил приемную дочь все сильнее. Из мрачной черноволосой девчушки, бросавшей злые взгляды и бормотавшей цыганские заклинания, она расцвела в прекрасную высокую девушку.

Свои блестящие волосы она стягивала простой черной лентой, а изящные руки Энни двигались с такой грацией и элегантностью, что в затуманенных глазах Билла выступали слезы. Кожа у нее была медового цвета, а взгляд темно-зеленых, почти черных глаз погружал мужчин в оторопь.

В ту ночь, когда в порт пришли чартисты, бастующие двинулись маршем к домам братьев Бэтчей, владевших литейным цехом, а потом к поместью Ардли, где жил сэр Эндрю Уилсон-Маккензи, член парламента и владелец шахты.

И где-то у закрытых ворот Ардли-холла в ту сырую туманную ночь капитан драгунского полка зачитал Акт о бунтах 1714 года, и сотни шахтеров, гвоздарей и литейщиков были атакованы кавалерией. Лошади ворвались в толпу, и драгуны принялись размахивать саблями. Мужчины и женщины падали прямо под ноги толпы; отовсюду неслись крики боли и ярости. Некоторым забастовщикам удалось перелезть через стены вдоль дороги и сбежать через поля. После первой атаки полк перегруппировался и пронесся в обратном направлении сквозь поредевшую толпу, добивая бегущих и еле бредущих раненых.

Сэр Эндрю наблюдал за расправой, сидя на лошади под зашитой запертых ворот Ардли.

Пострадавших было много, и несколько шахтеров побежали в порт за носилками и досками, чтобы унести тех, кто не мог идти сам. Остальная толпа рассеялась, опасаясь новой атаки.

Когда топот драгунских лошадей затих в темноте и капитан, не открывая ворот, доложил о произошедшем сэру Эндрю, на дороге остались два неподвижных тела.

Одним из убитых был валлийский чартист по имени Оуэн Хьюсон, а другим — Джек Молот. Он лежал, широко раскинув руки, посреди дороги, все еще сжимая в ладони длинную рукоять кузнечного молота, а на затылке зияла рубленая рана, в которой проглядывали белые кости проломленного черепа.