Приключения Печорина, героя из нашего времени (СИ) - Ангелов Августин - Страница 4

Побрившись и умывшись, я велел денщику подать свой мундир. Иван принес темно-зеленый офицерский сюртук с золотыми пуговицами, с красным стоячим воротником и с эполетами. Каждый эполет, положенный здесь прапорщику, представлял собой тот же погон, только с солидным округлым расширением на конце. Это самое расширение было окантовано валиком из золоченого шнура, а единственная маленькая звездочка, обозначающая, что я самый младший из офицеров по званию, находилась посередине этого кругляша.

А еще к повседневному мундиру полагались брюки того же цвета, фуражка с красным околышем в белом чехле на тулье и черные кожаные сапоги. Подобный мундир носил и сам Лермонтов. Надевая все это, я ловил себя на мысли, что окружающее до сих пор кажется каким-то нереальным. Но, ткань мундира была грубой на ощупь и в нее въелся запах пороха. А от сапог и от ремней пахло натуральной кожей. Так что — это был вовсе не сон, а моя новая жизнь.

— Пойдем, прогуляемся, — сказал я денщику, направляясь к двери.

Голова еще побаливала и покруживалась, но я решил, что хуже не будет, если немного пройдусь. Ведь в остальном чувствовал я себя вполне неплохо.

Крепость встретила меня шумом повседневной службы. Одни солдаты стояли в караулах на бастионах, другие что-то таскали, третьи чистили ружья. Поодаль у длинных коновязей ржали лошади, и конюхи задавали им корм. Воздух был свежим, с легким запахом дыма и каких-то горных трав. Тут в горах отнюдь не было жарко, хотя, вроде бы, зимой и холодами пока тоже не пахло. Но, природа уже чувствовала наступление осени, и я замечал кое-где на деревьях в долине пожелтевшие листья.

Первым делом я направился к крепостному валу, откуда открывался прекрасный вид на окрестности. Борясь с головокружением, я поднялся по узкой деревянной лестнице, взойдя на высоту оборонительного вала. Внизу, спускаясь в долину мимо крепостных стен, тянулась вдоль реки дорога, по которой двигался небольшой обоз. А по обеим сторонам виднелись зеленые склоны, поросшие травой, на которых паслись отары овец. И, если не знать, что уже много лет в этих краях идет Кавказская война, то можно было бы подумать, что пейзаж вполне живописный и даже курортный. Но, эти горы таили опасности. Между ними пролегали узкие тропы, по которым пробирались горцы, устраивая неожиданные набеги на русские опорные пункты и на караваны.

— О, Печорин! Ожили? — раздался за моей спиной знакомый голос.

Я обернулся и увидел Максима Максимовича, который шел по дозорному пути, видимо, проверяя посты.

— Да, спасибо, — улыбнулся я. — Голова еще побаливает, но, в целом, ничего страшного, жить буду.

— Ну и отлично! — хлопнул он меня по плечу. — А то я уж думал, придется мне вас, прапорщик, в тыл отправлять.

Мы немного прошлись вдоль валов нашей фортификации, и штабс-капитан рассказал мне последние новости: накануне небольшой отряд горцев в сумерках пытался подобраться к крепости, видимо, ради разведки, но был вовремя замечен и ретировался. Вражеская вылазка закончилась ничем.

— Кстати, — вдруг сказал Максим Максимович, понизив голос, — ты так и не вспомнил, что было перед тем, как тебя контузило?

Я насторожился, поскольку Максимыч впервые обратился ко мне на «ты», да и намекал явно на что-то.

— Нет. Только то, что вы мне рассказали, — честно сказал я.

— Странно… — пробормотал он. — Ладно, ничего. Главное, что жив остался.

Но, в его глазах читалось какое-то сомнение. Может, штабс-капитан намекал на то, что меня сослали сюда, в эту крепость, за дуэль с Грушницким? И, чтобы сменить тему, я попросил:

— А не будете ли вы, Максим Максимович, столь любезны напомнить мне нашу диспозицию, а то я так запамятовал из-за этой контузии, что даже неловко.

Он взглянул на меня с лукавым прищуром, но начал рассказывать, пока мы прогуливались по стенам:

— Наша Кавказская линия укреплений имеет назначение препятствовать всяческим попыткам горцев разных племен делать набеги на равнину Кавказской области и нападать на дороги в горах. Цепь наших крепостей и постов простирается по направлению от истоков реки Кубани, вниз по ее течению, а также вдоль реки Терек. Вся оборонительная линия разделяется на Черноморскую кордонную линию, правый фланг, центр и левый фланг. Так вот, наш семьдесят седьмой Тенгинский пехотный полк находится на правом фланге Кавказской линии. Надеюсь, теперь вы вспомнили, Григорий Александрович?

Я кивнул. Хоть и не вспомнил, но представление имел, потому что кое-что читал по истории Кавказской войны. Все-таки одно то, что был я от рождения полным тезкой этого Печорина, заставляло интересоваться темой. И ведь сам Лермонтов тоже служил в Тенгинском пехотном! Только не в 1834 году, а позже на несколько лет.

Прогулявшись по стене, я вновь почувствовал головокружение. Потому пришлось извиниться перед штабс-капитаном и вернуться в свою комнату. Там я снял мундир и подкрепился тушеным мясом с овощами под приятно-кисловатым ткемальным соусом, тонкими горячими хачапури, наполненными соленым сыром, заев их свежей зеленью и запив чаем из большой глиняной кружки. Всю эту еду с местным колоритом принес мне заботливый денщик.

Я спросил Ваню, откуда он берет подобные угощения. На что он ответил:

— Так ведь у духанщика. Вы же сами велели для вас там еду брать.

— И что, там бесплатно еду выдают? — поинтересовался я.

— Так ведь, ваше благородие, вы же сами выдали мне намедни три рубля серебром на расходы, — сказал Иван.

— Выдал, говоришь? Хм, запамятовал уже из-за контузии, — пробормотал я.

Потом, когда Иван убрал со стола, я опять остался один в своей комнате. А в голове снова закрутились вопросы. Кто же написал то угрожающее письмо? Особенно меня беспокоила фраза: «Если вас снова увидят в Петербурге — вам не жить». Значит, возвращаться в столицу опасно. А еще и непонятно, какого свойства было «происшествие в Царском Селе», упомянутое в письме Николая? И почему Печорин вообще оказался здесь, на Кавказе? Во всем этом, определенно, есть какая-то тайна. И дело не в дуэли с Грушницким. Ведь дуэль с ним состоялась уже в Кавказских горах, в трех километрах от Кисловодска. А результатом этого события, насколько я помнил, стало направление прапорщика Печорина в эту самую крепость под командование Максима Максимовича.

Меня же интересовало, что же произошло с Печориным еще раньше в Петербурге? Может, он был замешан в чем-то серьезном и противозаконном, а потому бежал из столицы? Что-то там я читал, помнится, про дуэль самого Лермонтова с сыном французского посла, из-за которой его списали из гвардии и отправили в Тенгинский полк. Но, возможно, что и у Печорина сходная ситуация?

С кем же там была у него дуэль в столице и из-за чего? Вроде бы он искал приключений. Но, я подозревал, что дело было не столько в его желании поехать на войну, а больше в сложившихся обстоятельствах, которые вынудили его к этому. Определенно, тут имелась какая-то загадка, которую мне предстояло разгадать. Некоторые подсказки мог дать текст книги Лермонтова о Печорине, который я перечитывал несколько раз. Вот только, ничего я не мог вспомнить толком по этому поводу, сколько не напрягал свой ушибленный мозг.

Впрочем, и мозг, по большому счету, тоже принадлежал прежнему Печорину. А мое собственное осталось лишь сознание, заселившееся в эту оболочку нежданно-негаданно. И, к сожалению, никаких следов воспоминаний от бывшего Печорина не осталось! Вот как теперь жить мне дальше без понимания причин событий? Дурацкая ситуация, конечно, получается.

То ли дело у других попаданцев, про которых я читал, и которым повезло гораздо больше, потому что там у них и память в теле сохраняется, и магические способности появляются. А у меня ничего этого нет! Хоть об стенку убейся! И я сказал сам себе: «Ну что ж, Григорий Александрович, похоже, нам с тобой предстоит тут разбираться не только с горцами, но и с твоим темным прошлым».

Глава 3

На другой день с утра я почувствовал себя настолько хорошо, что решил: хватит отлеживаться, пора приобщаться к новой службе! В теле уже не было слабости. Голова перестала кружиться. Да и шишка на затылке почти не болела. Компрессы, которые прописал мне фельдшер, все-таки помогли, и теперь я ощущал себя бодрым и полным сил.