Приключения Печорина, героя из нашего времени (СИ) - Ангелов Августин - Страница 3

Собственно, наша крепость эту дорогу и охраняла, поскольку находилась возле перевала, откуда дорога спускалась в долину. Из своего жилища, расположенного достаточно высоко на склоне, я мог видеть и фортификационные сооружения нашей крепости: низкие каменные стены, деревянные казармы, несколько пушек на валах, между которых расхаживали солдаты в полинялых мундирах. Все это выглядело так, будто я попал в исторический фильм. Но, я уже прекрасно понимал, что вокруг совсем не кино, а моя новая реальность. И ощущение было такое, словно снова родился, заново постигая мир, настолько все окружающее казалось мне непривычным.

После того, как насладился красивым видом, я стал разглядывать и свою комнату. У меня здесь имелись не только стол, кровать, шкаф с одеждой, но также и полка с книгами. А на большом ржавом гвозде, вбитом в стену, висела шпага в черных ножнах, два пистолета музейного вида с кремневыми замками в кобурах и кожаная сумка с принадлежностями к пистолетам. И я понимал, что мне срочно придется учиться владеть этим оружием, если хочу выжить.

Глава 2

«Ну что ж, Григорий Печорин, теперь мы с тобой — одно целое», — подумал я, осматривая свое новое жилище. Отыскав в шкафу на нижней полке достаточно большую шкатулку, закрытую на замок, я не стал искать ключ к ней, потому что не имел ни малейшего понятия, где он мог бы находиться, а просто вскрыл ларчик кинжалом, найденным на другой полке под запасным бельем. Шкатулка открылась с глухим щелчком, когда я поддел замок острием. Внутри лежала солидная стопка ассигнаций, золотые монеты, аккуратно сложенные бумаги с печатями, перевязанные шелковой лентой, и несколько писем.

Первым делом я потянулся к документам, сняв с них красную ленту и разглядывая свидетельство о производстве в чин прапорщика и выписку из церковной книги. Читать с ятями было мне совсем непривычно. Но все же разобрался. Документами подтверждалось, что Григорий Александрович Печорин, сын пехотного капитана, потомственного дворянина, родился в Санкт-Петербурге и крещенный. «Значит, я действительно дворянин, следовательно, не последний человек в этом мире!» — подумалось мне. И эта мысль о принадлежности к аристократии сразу улучшила мое настроение.

Затем я пересчитал деньги. В шкатулке набралось полтысячи рублей ассигнациями, почти полсотни рублей серебром и 25 золотых червонцев. Каждая такая монетка в том моем прежнем времени, откуда я сюда провалился, стоила весьма дорого. И мне показалось, что даже по меркам этого времени сумма обнаружилась приличная. Я пока совсем не представлял, какие здесь цены, и куда можно тратить деньги в условиях дальней кавказской крепости. Ведь продуктовое и вещевое довольствие и без того у любого офицера имелось. Ну и проживание, наверное, тоже бесплатное за казенный счет. К тому же, и денежное содержание офицерам платят из государевой казны. Так что решил я пока не тратить деньги, а копить их про запас.

Не меньше меня заинтересовали и письма. Первое было от Веры. Эта женщина, похоже, если судить по манере ее письма, давно и безнадежно влюблена в Печорина. Она писала о Петербурге, о балах, о том, как скучает. И даже намекала, что, скорее всего, надежды ее тщетны, и он никогда не ответит ей взаимностью. Второе письмо было куда менее романтичным. Его автором был некто Николай, судя по всему, старый приятель Печорина, служивший где-то в столичной канцелярии. Он писал о каких-то «делах», о «необходимости соблюдать осторожность» и о том, что «тот человек» уже в курсе «происшествия в Царском Селе». «Что за происшествие?» — мелькнуло у меня в голове.

Третье письмо и вовсе было загадочным. Без подписи, короткое и угрожающее: «Вы получили то, что заслужили. Не пытайтесь вернуться. Если вас снова увидят в Петербурге — вам не жить».

Я перевернул листок, но и с обратной стороны не нашел ни подписи, ни даты. «Кто-то явно желал Печорину смерти еще задолго до того, как я оказался в его теле», — это все, что я из этого письма понял. В сущности, глупая записка. Но, почему-то она тоже сохранялась среди денег и документов. Может, имела какое-то значение, как память о чем-то важном, или как улика?

В этот момент за дверью послышались шаги. Я быстро сунул все найденное обратно в ларчик, захлопнул крышку, закрыл шкаф и спрятал кинжал под подушку, улегшись обратно на постель, словно какой-то заговорщик. Хотя, теперь все это принадлежало мне. Пора было уже привыкнуть, что я получил все имущество Печорина вместе с его телом. И чего я, спрашивается, стесняюсь?

Впрочем, в комнату всего лишь вошел мой денщик Иван Тихомиров. Причем, сначала он вежливо постучал в дверь. А потом, когда я отозвался, Ваня поинтересовался, не желаю ли я откушать. Время-то незаметно приблизилось к вечеру. Скромно отужинав в своей комнате и сходив в туалет в самый настоящий ночной горшок, который денщик сразу вынес и вымыл, я сполоснулся посредством тазика с теплой водой и кувшина, а потом снова улегся в постель. Электрического освещения здесь еще и близко не придумали. А в темноте особо и делать было нечего. Читать ни при свечах, ни при лампадке мне совсем не хотелось. И потому я просто закрыл глаза и заснул.

Когда проснулся на следующее утро, моя голова уже почти не болела. И чувствовал я себя почти выздоровевшим. Лишь легкое головокружение и слабость в теле напоминали теперь о недавней контузии. Я сел на кровати, потянулся и осмотрелся. Комната моя была простой, даже аскетичной: голые каменные стены, грубая мебель, узкое окно с деревянными ставнями. Но, во всем чувствовался строгий порядок, видно, мой денщик неплохо старался поддерживать чистоту.

Иван Тихомиров, постоянно находившийся в комнате рядом, услышав мои утренние шевеления, тут же постучал и вошел, сказав бодрым голосом:

— Ваше благородие, с добрым утром!

— Надо бы умыться и побриться, — сказал я, проведя рукой по подбородку с отросшей щетиной.

И вскоре Иван приволок медный таз с теплой водой и бритвенные принадлежности. А я наблюдал за денщиком, все еще привыкая к тому, что теперь мне прислуживают даже в вопросах личной гигиены. Пока денщик аккуратно снимал щетину с моего лица и подправлял мои усы ножницами, я размышлял о своем положении. Вроде бы, не все было так плохо, как показалось мне в самом начале. Я теперь и офицер, и дворянин. Вот только прежний Печорин, судя по письмам, найденным в шкатулке, успел нажить себе врагов. И теперь мне предстояло жить его жизнью, не зная ни его привычек, ни его прошлого.

— Иван, — спросил я, стараясь говорить как можно естественнее, — давно ты у меня служишь?

— Месяц как, ваше благородие, — ответил он, осторожно проводя бритвой по моей щеке. — После того как прежний ваш денщик, Степан, в том бою погиб…

— А, — промычал я, делая вид, что вспоминаю. — Жаль парня.

— Да уж… — вздохнул Иван. — Хороший был боец. Бросился наперерез черкесам, чтобы они вас саблями не изрубили.

Ах, вон оно как? Кто-то даже погиб тут уже, спасая Печорина? Я решил копнуть глубже, спросив еще:

— А скажи, как я тут, в крепости, до этого жил? Что про меня люди говорят?

Денщик на секунду замялся, но потом ответил:

— Да кто ж среди рядовых про офицеров болтает? Разве что по пьяному делу…

— И что же пьяные говорят? — продолжал я спрашивать.

— Будто вы, ваше благородие, человек замкнутый. С солдатами строги, но справедливы. Рукоприкладством за зря никогда не занимаетесь. А с другими офицерами… — он запнулся.

— Говори прямо, — попросил я.

— Да ходят разговоры, что вы среди офицеров мало общаетесь. Словно сторонитесь и будто свысока относитесь ко всем, — поведал денщик.

«Ну что ж, типичный Печорин», — подумал я. И опять задал вопрос:

— А, ты не знаешь, что рассказывает про меня Максим Максимович?

— Штабс-капитан вас уважает, — сразу ответил Иван. — Говорит, вы хоть и молодой, а рассудительный офицер, только горячий иногда не в меру в бою бываете.

Это было хорошей новостью. Значит, у меня здесь есть хотя бы один человек среди начальства, который ко мне действительно неплохо расположен. И этот мой покровитель и благодетель, разумеется, Максимыч.