Инфер 10 (СИ) - Михайлов Руслан Алексеевич "Дем Михайлов" - Страница 11

— И обжарь еще несколько бананов, Мико! — добавила она, дождалась вялого кивка пытающегося раздуть уголь мужичка и опять повернулась ко мне, уже держа в руке бутылку — Бананы с меня — бесплатно.

— С чего такая доброта? — поинтересовался я, принимая от нее полную до краев стопку.

Стаканчик древний, пластиковый, помутневший от минувших перед ним веков и ветров. Точно такой же как изрезанное морщинами лицо хозяйки кантины — хотя она не так уж и стара, ей вряд ли больше сорока, но она явно повидала немало всякого за жизнь. И сомневаюсь, что она все эти годы простояла за стойкой окраинной забегаловки на крыше утонувшей многоэтажки.

— Доброта? — она презрительно фыркнула и рассмеялась — Нет никакой доброты. Но чем больше ты ешь — тем больше ты пьешь и тем дольше не отрубишься. Так я получу больше денег.

— А если я отдал последние монеты? — я задумчиво прищурился, беззастенчиво изучая ее почти нагое крепкое тело.

— Тогда жареных бананов больше не будет — она прищурилась в ответ, столь же открыто рассматривая меня — Откуда у тебя такие мышцы, хомбрэ?

— А у тебя? О твой пресс морковку натирать можно…

— Как сказал мой бывший — о мой пресс хер сломать можно.

— Настолько крепкий?

— Настолько бугристый.

— И что ты?

— Сломала ему хер.

— Прессом?

— Пинком.

— Разумный выбор — кивнул я и опрокинул в рот стопку.

Самогон действительно оказался хорошим. Но хуже чем у Мумнбы. Вспомнив о старом рыбаке, я вспомнил и о его бескорыстном щедром даре. О том самом свертке, что я предпочел не отдавать. Засунув руку в стоящий между ногами рюкзак, я нащупал тряпичный сверток, вытащил из него одну сигару и повертел башкой по сторонам:

— Уголек есть горящий?

Наклонившись вперед, она уперлась локтями о стойку:

— Еще сигары есть, амиго?

— А что?

— Давно не курила хороших. Я тебе две стопки — ты мне сигару.

— Пять стопок — усмехнулся я — А я тебе сигару.

Смерив меня оценивающим взглядом, она коротко кивнула:

— Акуэрдо, амиго. Но сигару вперед.

Я протянул требуемое.

— Я Трэдда.

— Оди — и снова я не стал переиначивать или менять свое имя. И снова хрен поймешь почему я решил так поступить — Выпьешь со мной, Трэдда? Пока твой сонный Мико пытается раздуть жаровню…

— Он не мой — улыбнулась она мне, наливая нам по стопке — Выпьем, амиго. Эй, Мико! Давай живее, ящерица сонная!

— Моя голова… — жалобно проблеял истекающий потом мужичок.

— А нехер было так много пить! Давай живее!

Заставив одного пошевеливаться, она переключилась на общий длинный стол, быстро заставив троих посетителей свалить, еще двоих докупить выпивки и вчерашней похлебки, после чего наши стопки наконец соприкоснулись:

— Пусть эта клятая жара сдохнет! — предложила она тост — Чтобы бабы не потели и хотели, а у мужиков стояло и не падало! Мико! Притащи мне клещами уголек из жаровни!

Мы выпили. Опуская стопку, я задумчиво проследил взглядом как капли пота стекают от ее скрывающей грудь повязки по идеальным мышцам живота и спросил:

— А что не так с потеющими женщинами?

Перехватив мускулистой рукой старые клещи, она энергично раскурила свою сигару от зажатого в них угля, не сводя при этом с меня взгляда и, протягивая инструмент мне, склонила голову на плечо:

— Да все так. Еще по одной, амиго?

— Еще по одной — кивнул я, перехватывая клещи поверх ее ладони. Сжав пальцы, я притянул инструмент к себе, неспешно раскурил сигару и только тогда разжал хватку, не обратив внимания на пару ее безуспешных попыток вырвать руку.

— А ты крепкий мужик, Оди — заметила она — Воевал?

— Бывало.

— На берегу бывал?

— Бывало.

— Убивал?

— Случалось.

— Мико…

— Да, сеньора?

— Забери клещи и пошел отсюда.

— Да, сеньора! Но моя голова…

— Возьми вон ту бутылку. Но чтобы мясо было здесь еще до того, как тебе полегчает. Понял?

— Да я мигом! — Мико аж воспылал и, с трудом сдерживая вонючую икоту, схватил крайнюю бутылку — Я мигом! Да я…

— Пошел уже! — рыкнула Трэдда, опять наклоняя бутылку над опустевшими стопками…

Не без труда выпутавшись из пут теплого женского тела, я бесшумно встал, собрался и ушел с рассветом. Опуская за собой входную плетенную штору, я знал, что Трэдда проснулась и смотрит мне вслед, но оборачиваться не стал. Это был хороший вечер, переросший в охрененную долгую ночь. И на этом все. Мы оба знали, что больше никогда не увидим друг друга. Так ни к чему и устраивать долгие прощания полными сожалениями взглядами — эта слюнявая комедия не про нас.

Спустившись по зигзагами идущим по стене пандусам к воде, я махнул рукой и одна из маломестных лодчонок тут же сменила курс, направившись ко мне, а ее владелец тыкал в небо двумя пальцами, показывая стоимость поездки в сторону центра. Кивком я подтвердил платежеспособность и стал ждать, неспешно прокручивая в голове всю массу полученной вчера от Трэдды информации, серьезно так расширившей мои познания о здешних местах и делах.

Да… как и ожидалось — без быстрого надежного водного транспорта не обойтись. И я знал, как его раздобыть…

Глава 3

Глава третья.

Длинная узкая лодка подхватила меня от окраинного здания и, преодолев не больше километра, доставила к низкому округлому борту плоскодонной деревянной баржи. Расплатившись, я легко поднялся по свисающей с бортов старой веревочной сети, вложил в задубелую черную ладонь встретившего меня огромного детины еще одну монету и поймав нужное направление благодаря его небрежному взмаху, двинулся к носу, где находилось укрытие от солнца. Еще раннее утро, огненный шар едва успел приподнять тушу из океана, но от него уже веет иссушающим жаром, так что в тенек я спрятался охотно. Усевшись на одну из длинных лавок, я огляделся, дополняя уже известное из вчерашних разговоров собственными глазами.

Такие баржи, длиной от двадцати до двадцати пяти метров, являлись главным грузовым и пассажирским транспортом выросшей на руинах Церры и заодно ее главной гордостью, хотя деревянные суденышки выглядели максимально обыденно. Округлые нос и корма, шириной метров в восемь, неповоротливые, слишком длинные для руин, они могли двигаться только по здешним главным затопленным улицам, но и этого вполне хватало, чтобы доставить пассажиров и грузы куда надо, хотя и в очень неспешном темпе. В движение баржи приводились самыми различными движителями, часто дополняющими друг друга по причине маломощности. Электрические и двигатели внутреннего сгорания, весла, шесты — годилось все. Но чаще всего, по словам немало походившей на них Трэдды, все это работало настолько хреново, что почти не использовалось. Но баржи продолжали ходить по воде Церры — благодаря системе веревок и лебедок. Система имела свое длинной пафосное название и мне его назвали, но я стал даже пытаться запомнить. Все было просто — на зданиях стояли барабаны огромных лебедок, их крутили вручную или иными приспособлениями, а наматывающиеся на них толстенные канаты тащили по воде баржи. Сервис был платным, принадлежал создавшим его здешним правящим родам, но стоимость была невелика — в общем тот редкий случай, когда все были довольны.

Я бы даже интересоваться всем этим не стал, если бы не небольшое но важное «но» — этот транспорт существовал с дозволения одной из Систем, одной из Матерей, Владык или как там еще аборигены и гоблины с пугливым придыханием называют разумные машины.

А я-то все удивлялся почему так долго не пахнет машинной смазкой и почему со стен не льется серая слизь. А вот и оно. Тэдда рассказала многое про Церру — а ничего другого она и не знала, прожив жизнь в этих руинах и пролив ради них немало литров крови и пота. Она жила жизнь солдата с рождения — появившись на свет в стенах рода Браво Бланко, где на стенах реют белые стяги с красным ромбом и цифрой 1 внутри. Флаги столь же гордые, как и сам боевой род. Ее тренировали с рождения. Она прошла десятки сражений и не задавала вопросов, но после последнего, потеряв напарника и мужа по совместительству, стала свидетелем того, как результате их победы были отданы обратно проигравшим во время попойки младших донов. После этого она решила уйти. И ушла. Отложенных сбережений хватило, чтобы выкупить еще крепкое здание на окраине и открыть дешевую уличную обжираловку, а благодаря солдатскому прошлому, по здешним законам она получила освобождения от налогов на пять следующих лет. Больше ей ничего и не предложили. За время службы она увидела и услышала слишком многое, довольно быстро перестав быть наивным солнечным аборигеном.