Защита Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 52

Бегу легко. Ну, что там бежать-то? Усечённый этап, как раз для интеллигенции — мы ж не из стали, мы хрупкие. Мы любим поболтать, но слабосильные в физическом плане. Дистанция аккурат для кабинетного мыслителя, выброшенного на арену истории. Бегу, и автоматически, как во время анализа сложной позиции, представляю себя со стороны. Это легко, нам ведь тренировали не только ноги, но и образ. Снимали на киноплёнку — старым добрым «Конвасом», щелкающим, как костяшки на доске. Потом показывали нам же, как учебное пособие: смотри, Миша, на пятнадцатой секунде ты чуть споткнулся, видишь? Неуверенность подвела, ведь дорожка гладкая, это не переулок в Гадюкино, это рекортан. И улыбка натянута, как нерв. Почему? Ты ж не по канату идёшь. Надо торжественней! Осознавать величие момента! Не на колхозном празднике урожая бежим, товарищи! Это ж на весь мир, на миллиарды глаз, включая глаза тех самых американцев, которым ты — тот самый русский, соперник Фишера.

Так вот, глядя на себя со стороны, констатирую: вид мой ничуть не хуже, чем вид настоящих олимпийских чемпионов, что бежали до меня и побегут после. Пламенеющий факел в поднятой руке — тот же, белая форма сидит идеально, девочки малость подправили. Улыбка… стараюсь, чтоб в ней было видно осмысленное счастье, не идиотское гы-гы. Конечно, по физическим кондициям мне с партнерами по эстафете не равняться. Я, хоть и заслуженный мастер спорта, но моя стихия — шестьдесят четыре клетки. Серебряный значок ГТО — вот моя объективная оценка по части физической формы. Беру другим. Артистизмом. Внутренним наполнением. По Станиславскому.

Это не просто факел. Это — символ. Символ мира, дружбы, торжества человеческого духа над… над чем? Над политическими разногласиями? Над гонкой вооружений? Да, наверное. Так и отношусь к нему — как к сакральному предмету. И к себе — как к временному носителю сакрального. В эту минуту миллионы… нет, миллиарды людей по всей планете видят меня, Михаила Чижика, бегущего с олимпийским огнем в Москве! И проникнутся: вот как, оказывается, у них там! Ценят интеллигенцию! Шахматисту факел доверили! Не только стальным мускулам и шустрым ногам! Я в эту секунду — не просто Чижик. Я — это держава. Держава — это я. Первая в мире по части балета, космоса и шахмат. Или вторая. Но это — пока, ещё посмотрим, кто кого. Впереди — решающая партия. С Фишером. Битва не на жизнь, а на смерть на шестидесяти четырех клетках. Идеологическая схватка в эфире и на газетных полосах всего мира. Но в исторической перспективе… в исторической перспективе, как учили, победа коммунизма неизбежна. Так же неизбежно, как мат при грамотно проведенной атаке. Бессмысленный и беспощадный, ага.

Я как раз и бегу туда. Навстречу этой самой исторической перспективе. Добегу с факелом, полным огня, к подножию башни, где ждет баскетбольный колосс. Мы зажжем сегодня такую свечу, которую, я верю, никому никогда не погасить. Нет, не свечу. Костер! Костер нашей воли, нашего разума, нашей несгибаемости!

Мы на горе всем буржуям мировой костер раздуем. Из Искры. Костер, который будет светить и греть всем людям доброй воле. Главное — не споткнуться на последних метрах. И улыбаться. По Станиславскому. Для миллиардов. Для Истории. Для самого себя.

Бегу, бегу, бегу…

Интересная это штука — многопоточное мышление. Парадокс в том, что владеет им, нечувствительно и непринужденно, буквально каждая кухарка. Вот она на кухне готовит обед, руки её, заскорузлые от воды и картофельного сока, счищают бурую кожуру, превращая клубни в гладкие милые овоиды. В то же время и слушает по радио концерт по заявкам, и не только слушает, но и подпевает. И параллельно, словно на отдельной, невидимой конвейерной ленте ума, движутся тревожные расчеты: как дотянуть до зарплаты, отделенной от настоящего семью днями безденежья? Картошка, слёзы счастья из радиоприемника, арифметика выживания — три потока, сливающиеся в один мутный ручей будней. И ведь течёт, прокладывает русло!

Юлий Цезарь, говорят, тоже был малый не промах. Сидел, наверное, в своем императорском кресле, облаченный в тогу, пахнущую ладаном и властью, и одновременно: взгляд скользил по папирусу с донесением из далекой Британии (поток первый), мозг формулировал эдикт о налогах для галлов (поток второй), рука подносила ко рту листик салата, выращенного в садах какого-нибудь вольноотпущенника (поток третий), а периферийным зрением он отслеживал агонию гладиатора на арене цирка (поток четвертый, кроваво-развлекательный). Управлял империей, пищеварением и зрелищами — одним махом. Политика, гастрономия, законодательство, смерть — всё сплеталось в единый узор мгновения. Или возьмите Пильсбери — легенду шахматного истеблишмента. Давал сеанс вслепую на двадцати досках, мозг держал в памяти двадцать сложных позиций, просчитывая ветвящиеся варианты (поток основополагающий, шахматный). А язык в это время мерно, нараспев, выводил ритмичные строки «Песни о Гайавате» Лонгфелло (поток литературно-ритмический), и где-то на задворках сознания извлекались кубические корни из пятизначных чисел (поток математический, почти бессмысленный, чисто для демонстрации избыточной мощности). Человек-оркестр, дирижирующий собственной нейронной бурей.

Да любой таксист московский, замученный, вечно невыспавшийся — живой пример! Вечер, потоки фар на Садовом кольце. Он сидит в автомобиле, пропитанном запахом бензина, дешевого табака и чужого пота. Руки на баранке, ноги на педалях — тело управляет машиной, вписываясь в безумный танец столичного трафика (поток моторно-рефлекторный). Глаза сканируют тротуары, выхватывая фигуру торопливого пешехода, готового броситься под колеса ради экономии тридцати секунд — стоп, тормоз, ругань сквозь зубы (поток визуально-адаптационный, стрессовый). Одновременно он пересказывает пассажиру, последние московские известия — сплетни из гаража, обрывки новостей из «Говорит Москва», анекдот про чукчу (поток коммуникативный, фольклорный). И фоном, вечным саундтреком этой какофонии, бубнит радио — то песня, то сводка погоды, то что-то про перевыполнение плана (поток фоново-информационный, часто игнорируемый, но всё же присутствующий). И ведь едет! Довозит. Не разбивается (чаще всего). Управляет хаосом.

Весь фокус — научиться потоком управлять. Не просто плыть по течению нейронных рек, а направлять их, как гидротехник, строящий каналы. Возьмём шахматиста за доской. Он не просто смотрит на позицию. Он одновременно анализирует два, три, а то и четыре возможных продолжения. В одном потоке — вариант с жертвой качества, острый, как бритва, требующий точнейшего расчета. В другом — солидное позиционное давление, медленное удушение. В третьем — хитроумная ловушка на фланге. И все эти виртуальные доски живут в его голове параллельно, ветвятся, порождают подварианты, оцениваются по скрытым алгоритмам полезности. И из этого кипящего котла возможностей он, как алхимик, извлекает оптимальный ход — единственную жемчужину в навозном море вероятностей.

А во время эстафеты олимпийского огня… Бегу я с факелом по стадиону, толпа ревёт, камеры щелкают, ноги работают (поток физический, церемониальный). Идеальное время, чтобы размышлять о жизни. О ее абсурдности, о вечном беге по кругу, о том, куда, чёрт возьми, подевались все те пионерские мечты, что горели ярче факела? Поток философский, меланхолический. Когда ещё о ней размышлять, как не сейчас? В суете будней на это времени не находится. А тут — беги и думай. Многопоточность как спасительная лазейка для рефлексии в самом центре событий.

Почти два года назад довелось мне встретиться с одним писателем, встретиться по делам «Поиска». Он был в возрасте преклонном, ресторанные посиделки его не прельщали — слишком шумно, слишком суетно. И я поехал к нему на дачу, в самое сердце литературного заповедника — в Переделкино. Дорога знакомая, но в тот день она вилась под низким, свинцовым небом. Шёл дождь, не ливень, а тот самый, нудный, пронизывающий до костей дождь, что превращает мир в серую акварель. Я вёз Пражский торт, бутылку шампанского, настоящего, французского, бутылку коньяка, опять же подлинного, из одноименной провинции, и упаковку краснодарского зеленого чая — для представительства, для ритуала. В гости к писателям с пустыми руками ходить неприлично. Это не просто подарки, это ключи, отмыкающие двери доверия.