Вторая волна (СИ) - Сугралинов Данияр - Страница 52

Все хлынули ко мне и попытались посмотреть, что стало с их родиной, но свернул карту, вскинул руки.

— Друзья! И те, кто был со мной, и те, кто решил присоединиться! Давайте переместимся на базу, и я расскажу, что изменилось после боя. А изменилось много чего. А потом все вместе изучим карту. Сейчас же у нас есть недобитые враги, и с ними нужно что-то решать.

Народ загудел, но согласился, а я взял рупор и сперва по-русски, потом по-английски призвал выживших присоединиться к нам.

Закончив, я обратился к своим:

— Собирайте оружие, проверяйте машины. Через пятнадцать минут выдвигаемся на базу.

Я зашагал к Маше и Тетыще, в одной руке держа «Скорпион», в другой — «Клык Рыси». Жаль, «Нагибатор» пришлось оставить, слишком тяжелый.

Как же мне хотелось, чтобы Бергман просто умер, и не пришлось быть палачом.

Мои надежды оказались напрасными: Тетыща восстанавливался, его «активность» поднялась до 13%, кровотечение прекратилось. Интересно, глаз у него заново отрастет или нет?

Когда-то Амир допустил фатальную ошибку, рассчитывая, что я умру со вспоротым животом. Я не повторю его глупость!

Маша, все так же баюкающая Тетыщу, вскинула голову и взмолилась:

— Пощади. Просто оставь нас. Клянусь, что мы не будем тебя преследовать и как-то вредить тебе. Твой гнев вполне оправдан, и опасения тоже. Но Костя не такой, как они все! Он спас меня. Если бы не он, я бы сбежала, как Эля, и меня растерзали бы зомби. Он не кровожадный!

Так Элеонора может быть жива? Однако врачиха сейчас меня не интересовала.

— Про его якобы дочь Вику я байку слышал, — сказал я. — Но это не оправдывает убийства детей в «Кали» и помощь Папаше. Если Тетыща такой хороший, чего же он сидел под Папашей? Мог бы поднять восстание, а не помогать тому прокачиваться.

— Костя не участвовал в убийствах, можешь у людей спросить, которые из «Кали». Просто послушай, выводы сделаешь потом, Денис!

Подумав, я, не сводя дула «Скорпиона» с груди Тетыщи, хмыкнул:

— Ну, давай. Аж интересно стало, как вы собрались выкручиваться.

Интерлюдия 2

Константин

Мать его звали Наташей. Своему сыну она рассказывала, что его принес столичный аист и, помимо ее воли, сволочь такая, запихнул в форточку.

На самом деле, в паспорте Константина можно было выделить специальную графу с пометкой: «Made in Moscow». Его мать совершенно сознательно поехала туда за длинным… рублем. То есть с перспективным папиком в надежде на красивую жизнь и скорое замужество.

Папики в то время были трех категорий: номенклатура, спекулянты и воры. Наташе достался из третьей — папик оказался сидельцем со стажем, запер невесту в загородном доме и, угрожая расправой, водил к ней корешей.

Так длилось полгода. Потом хату накрыли менты, пленницу освободили, да, вот беда, она оказалась на четвертом месяце беременности.

Пришлось Наташе возвращаться домой в Кострому не на «Волге», а на электричке, пропахшей колбасой.

От отчаяния она налегла на алкоголь и запрещенку, а когда спохватилась, желая избавиться от ребенка, было поздно. На учет она нигде не становилась, думала родить втихаря и где-нибудь выродка притопить. Но тут нагрянула матушка, особа наглая и авторитарная, отправила дочь на детокс в наркологию.

В общем, Костя не только появился на свет вопреки всему, но и родился без патологий. Это можно было бы назвать везением, если бы не смерть бабки, которая его опекала. В итоге он оказался с матерью, жил в квартире, превратившейся в притон, и до пяти лет думал, что его зовут Заткнись.

Потом ему опять повезло: мамашу лишили родительских прав после того, как Костя с побоями попал в больницу, и его определили в детский дом, где стало хорошо. В отличие от большинства детдомовских детей, Костя боялся усыновления и вел себя, как волчонок, потому желающих на него не нашлось. Мать ему заменила пожилая воспитательница Нина Елизаровна, которая забрала мальчика к себе и воспитала как сына.

Мальчик не выделялся среди ровесников, учился с тройки на четверку и больше тяготел к точным наукам. Все в нем было обычным: рост, вес, способности, кроме одной маленькой детали: он не испытывал эмоции, они были напрочь отшиблены. Вместо радости — удовлетворение сродни сытости, вместо любви — привязанность, вместо страха — понимание нерациональности данного поступка. Цели он себе ставил не исходя из желаний, а по необходимости.

Надо учиться хорошо. Надо помогать Нине Елизаровне. Надо поступить в хороший вуз и заработать много денег.

А поскольку страх у него тоже был отшиблен, повзрослев и похоронив приемную мать, он без раздумий ввязывался в сомнительные мероприятия, где маячили быстрые деньги: купля-продажа машин, в том числе с темным прошлым, и недвижимости, игра на бирже, акции.

Он попал в струю, и в двадцать два года сколотил состояние на акциях. Тогда в Россию приходили крупные инвесторы, потом лавочка закрылась, и быстрые деньги закончились. Но он заработал достаточно, оброс квартирами в Москве и чувствовал себя неплохо.

В двадцать шесть у него все было замечательно: дом в Подмосковье, пять квартир, жена модель — ровно до дня, когда к нему не пришла незнакомая спившаяся старуха и не стала просить денег на прокорм маленькой дочурки. Женщина плакала, падала в ноги и каялась в том, что бросила его, Костеньку.

Впервые в жизни Константин испытал ярость и выставил мать за дверь.

Но заинтересовался фактом наличия сестры, которую с большой вероятностью постигла такая же участь, как его в детстве.

Сестра действительно была. Его мать родила в двадцать, ее — в сорок один от какого-то нерусского, которого депортировали из страны за хулиганство. Девочке на тот момент было пять лет, она воспитывалась в интернате.

В отличие от старшего брата, ей не повезло, она взяла от матери все самое худшее и имела массу нарушений: задержка психического развития, дислексия, энурез плюс масса сопутствующих состояний.

Это не остановило Костю. Лишив мать родительских прав, он забрал девочку к себе и с упорством бульдозера взялся за сестру, не жалея на нее денег. Лучшие педагоги, психологи и логопеды работали с ней. Она жила в Сочи, купалась с дельфинами и ездила на лошадях. Но все равно вела себя, как ненормальная: оскорбляла брата, била посуду, делала все назло, гадила на ковер посреди комнаты, будто проверяя опекуна на прочность.

Жена-модель не выдержала и хлопнула дверью через два месяца, но Костя не сдался, и через три месяца наметилась положительная динамика.

Спустя год девочка поняла, что ее действительно любят, стала контактной и прекратила делать гадости умышленно. Вот только она ошибалась: Костя не умел любить, зато здорово привязывался.

Через два года она ничем не отличалась от ровесниц, пошла в частную школу, где училась на четверки и пятерки, мечтала стать балериной, с ней занимался лучший тренер, уверял, что у девочки большое будущее.

Все было просто замечательно, пока Вике не стукнуло тринадцать лет. В нее будто вселился бес: сигареты, алкоголь, прогулы, сомнительные компании, воровство, побеги из дома, домашние аресты, опять побеги. Поиски с полицией, учет в наркодиспансере, венерические заболевания, быстрое замужество, оставившее Вике романтическую фамилию Грей.

На филиппинский остров Костя ее привез после очередной реабилитации. «Уединенный рай вдали от цивилизации!» — говорилось в рекламе. Хорошее место для того, кому жизненно важно быть вдали от веществ.

Но и тут она нашла плохую компанию, в которой так весело и интересно! Причем нашла до начала Жатвы. Так Константин познакомился с Шапошниковым. Когда все началось, он как раз предлагал Папаше деньги, чтобы тот оставил девушку в покое, на что тот рассмеялся и сказал, что он никого насильно не держит.

Проблема была в том, что в покое оставаться Вика не собиралась.

А там жахнуло.

Жатва.

Константин пропустил хаос первых часов Жатвы — после долгого разговора с Шапошниковым спал крепким сном.