Магнат (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 50

Выслушав его, я лишь мысленно пожал плечам. Что тут скажешь — судьба бретера незавидна: или застрелят, или его выходки рано или поздно надоедят высокому начальству. Я подошел к комоду, достал из ящика увесистый пакет с ассигнациями и положил на стол.

— Я выполняю свою часть. Здесь десять тысяч рублей, как мы, собственно, и договаривались.

Он посмотрел на деньги с безразличием человека, которому они уже не могут помочь.

— Это уже не имеет значения. От позора они меня не спасут.

— Эти деньги — да, не спасут, — согласился я. — Но что же вы от меня хотите?

Мышляев вдруг опустил глаза и будто бы через силу дрогнувшим голосом произнес:

— Говорят, вы взяли большую силу в последние дни и даже заимели знакомства с великим князем Константином. Может, вы соблаговолите замолвить за меня словечко, дабы это дело сошло мне с рук? Право, я не мыслю себя вне службы!

Критически посмотрев в насупленное лицо офицера, я лишь покачал головой. Разумеется, предложенное было никак невозможно.

И тут в голове у меня появилась идея, дикая, но гениальная в своей абсурдности.

— В любом случае, — вдохновлено продолжил я — возьмите деньги: это плата за исполненное вами обязательство. Мне жаль, что ваша карьера в гвардии закончена, господин Мышляев, но дайте угадаю: ведь вас и ранее тяготила эта служба? Ведь для таких людей, как вы, трудно служить в полку, предназначенному для плац-парадов. Душа просит другого, не так ли? Ну что же, я могу предложить вам новую стезю!

Он поднял на меня удивленный взгляд, явно не понимая, к чему я клоню.

— Мне нужны смелые, умелые и отчаянные люди в Сибири, — продолжил я. — Люди, которые умеют держать в руках оружие и не боятся ни черта, ни дьявола. Найдите таких же, как вы, которые задыхаются здесь, в столице! Я обеспечу вас всем необходимым, дам дело, к которому вы привыкли, и буду платить жалованье, достаточное, чтобы скопить небольшой капитал. Там будет опасно, трудно и сложно, но уж скучно точно не будет, — улыбнулся я.

Он долго молчал, глядя на меня. Отчаяние в его глазах медленно сменял азарт. В моем предложении он увидел выход, единственный возможный для него путь.

Наблюдая за его метаниями, я даже немного пожалел незадачливого бретера: шутка ли, еще вчера он был уважаемым человеком, прекрасно представляя свою будущность в гвардейском полку, расквартированном в столице империи, а теперь ему приходится выбирать между прозябанием в Петербурге и рискованной поездкой в сибирскую глушь под началом едва знакомого ему авантюриста-костолома.

Впрочем, сомнения Мышляева продолжались недолго. Похоже, желание «залечь на дно» оказалось сильнее

— Я согласен, — твердо сказал он. — Сколько людей вам нужно?

— Начнем с десятка. Остальное обсудим позже, когда я буду готовиться к отъезду.

Он кивнул, решительно взял со стола пакет с деньгами и, не говоря больше ни слова, покинул мой номер с видом человека, принявшего сложное, но правильное решение.

Я остался один, еще раз прикидывая, правильно ли поступил. Да, Мышляев — тот еще фрукт. Поначалу надо будет присматривать за ним в оба глаза. Но что поделать: где мне еще брать надежных людей, исполнительных, небрезгливых и способных держать в руках револьвер? Да, у меня есть мой «костяк» людей, с которыми когда-то пришлось разделить все тяготы каторги. Но этого мало.

Следующие несколько дней я провел в относительном спокойствии, наслаждаясь затишьем после бури. Победа в Мраморном дворце и решенный вопрос с Мышляевым принесли чувство глубокого удовлетворения. Я ждал возвращения своих «десантников» из Европы.

Они ворвались в мой номер как вихрь — триумфаторы, победители, почти не верящие в масштаб собственной удачи. Кокорев ревел от восторга, как медведь, нашедший бочку с медом, а Изя… Изя был в своей стихии.

— Могли бы и отписать, я бы встретил. — Улыбаясь, я обнимал Кокорева и Изю.

— Курила, ты бы это видел! — тараторил последний, размахивая руками и сверкая глазами. — Лондон! Биржа! Вавилонское столпотворение, не меньше того! Эти маклеры и брокеры, шлемазлы в атласных цилиндрах бегали, как куры в курятнике, в который забралась лиса! А я, Ицхак, на минуточку, Ротшильд, стою такой красивый и с невозмутимым видом продаю и покупаю, продаю и покупаю! И все они смотрят на меня как на мессию, который пришел вершить суд! Один брокер, такой важный, с бакенбардами, подошел и шепчет: «Сэр, что происходит? Это правда, что русский царь банкрот?» А я ему так небрежно, через плечо: «Молодой человек, Ротшильды не комментируют слухи. Ротшильды их создают!» Ой-вэй, я чувствовал себя царем Соломоном!

Он был в таком экстазе, что, казалось, вот-вот взлетит. Дав ему выговориться, я дождался, когда Кокорев отправится распорядиться насчет праздничного ужина, и отвел Изю в сторону. Мой голос был тихим и твердым.

— Ты молодец, Изя. Ты был великолепен. А теперь слушай меня внимательно. «Ицхак Ротшильд» умер. Он сошел с парохода и растворился в кронштадтском тумане. Ты понял? Этот паспорт, — я кивнул на его саквояж, — должен быть сожжен сегодня же. В печке. Лично. И об этом имени ты должен забыть навсегда.

Восторг на лице Изи мгновенно сменился пониманием. Он посмотрел на меня, и в его хитрых глазах мелькнул испуг. Он, как никто другой, понимал, насколько опасную аферу мы провернули.

— Я… я понял, Курила, — кивнул он уже серьезно. — Жаль. Очень колоритный был господин этот Ротшильд.

Вечером мы ужинали в отдельном кабинете одного из самых фешенебельных ресторанов столицы. Победу нужно было отметить с размахом. Шампанское лилось рекой, на столе стояли стерлядь, икра и прочие деликатесы. Мы обсуждали детали аферы, смеялись над паникой на биржах и чувствовали себя настоящими хозяевами жизни, походя создавшими свою собственную финансовую империю.

А на следующее утро закипела работа!

Перво-наперво мы с Кокоревым приехали в особняк барона Штиглица. Нас приняли уже не как просителей, а как равных партнеров, победителей.

— Господа, я вас поздравляю, — произнес барон, пожимая нам руки. Его лицо, как всегда, было непроницаемо, но в глазах плясали довольные огоньки. — Блестящая операция! Теперь нужно ковать железо, пока горячо. Я считаю, необходимо немедленно инициировать экстренное собрание акционеров!

— Полностью согласен, — прогудел Кокорев. — Нужно вышвырнуть остатки этого французского сброда и поставить свое правление.

— Именно, — кивнул барон. — И в связи с этим, господин Тарановский, у меня к вам предложение. Учитывая вашу ключевую роль в этом деле, я хотел бы видеть вас в новом составе совета директоров, да и не я один. — И он покосился на Кокорева, который важно кивнул.

Я вежливо, но твердо отказался.

— Благодарю за высокое доверие, господин барон. Но мое место и мои главные интересы — в Сибири. Я промышленник, а не финансист. Уверен, господин Кокорев справится с управлением Обществом куда лучше меня.

Кокорев довольно крякнул. Роль публичного лидера ему явно нравилась.

— А что касается нашего партнерства, — продолжил я, — то я предпочел бы остаться на тех условиях, о которых мы договаривались. Мой опцион на выкуп акций на миллион рублей по минимальной цене остается в силе?

— Слово купеческое — тверже камня! — тут же подтвердил Кокорев. — Все будет, как договаривались, Антоныч! Не изволь беспокоиться!

— Вот и славно, — заключил я.

На этом и порешили. Кокорев объявил, что немедленно уезжает в Москву — агитировать купечество поддержать новое русское правление ГОРЖД. Штиглиц должен был обеспечить поддержку в Петербурге. А я… я наконец-то мог заняться своими делами.

Наступил штиль, и эта вынужденная праздность, затишье действовало на нервы хуже любой схватки. Я чувствовал себя сжатой пружиной, запертой в роскошной клетке гостиничного номера.

Но наконец в один из серых дождливых дней, когда Нева за окном казалась свинцовой, в мой номер доставили пакет с гербовой печатью графа Неклюдова. Руки слегка дрогнули, когда я ломал сургуч. Внутри на плотной, хрустящей бумаге лежал официальный указ: австрийский подданный Владислав Антонович Тарановский высочайшим соизволением принимался в подданство Российской Империи.