Магнат (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 10

Но я им не был.

Взглянув прямо в глаза подполковника, я холодно процедил:

— Вы меня оскорбить желаете? Это невозможно, господин следователь!

— Почему же? — с невинным видом спросил Липранди. — Даже чудеса иногда случаются!

— Потому что моя матушка умерла пятнадцать лет назад, — отрезал я. — Я сам закрыл ей глаза. И любая женщина, которая утверждает обратное, либо сумасшедшая, либо мошенница, подосланная вами. Так что подобное я могу расценивать не иначе как оскорбление! Я дворянин и иностранный поданный. Даже сидя здесь, я им остаюсь и еще могу вызвать на дуэль!

Я произнес это спокойно, твердо, без тени сомнения в голосе. Совершенно понятно было: любая уступка, любое колебание будет истолковано против меня.

Липранди долго смотрел на меня и вдруг… усмехнулся. Настоящая, человеческая, почти дружеская улыбка проскользнула по его губам, и я понял, что вел себя совершенно правильно.

— А вы крепкий орешек, герр Тарановский! Много крепче, чем я думал. Ладно, признаю. Никакой матушки нет — это была проверка, и вы ее с честью прошли!

Он как будто даже расслабился, достал портсигар и закурил прямо в камере.

— Послушайте, я скажу вам то, чего говорить не должен. Просто потому, что мне надоело это дело. Оно пахнет интригой и большой политикой, а я люблю простые, ясные дела: украл, убил — в Сибирь. А у вас тут…

Он остановился и посмотрел на меня.

— Все дело не в ваших капиталах и не в вашем прошлом. Все дело в его императорском высочестве, великом князе Константине Николаевиче.

— В великом князе? — Я искренне удивился.

— Именно. Вы носите польскую фамилию. Вы активно интересуетесь, как попасть на аудиенцию к великому князю, который до недавнего времени был наместником в Царстве Польском. И, как вишенка на торте, вступаете в контакт с известным польским сепаратистом, паном Брониславом Сакульским.

— Я не стал разговаривать с этим господином, — напомнил я.

— Публично — да, — согласился Липранди. — Но контакт был. А теперь сложите все это вместе. И добавьте главный ингредиент: несколько дней назад в Варшаве, в Летнем театре, в великого князя стрелял некий Людвик Ярошинский. Это было покушение на великого князя, наместника Царства Польского. Его высочество, слава богу, не пострадал. Но вы, полагаю, хорошо представляете, какой сейчас переполох. Любой человек с польской фамилией, пытающийся приблизиться к членам императорской семьи, автоматически попадает под подозрение!

Так вот оно что! Ну что ж, по крайней мере, картинка начала складываться. Одно непонятно — мне просто не повезло оказаться не в то время не в том месте или это французы подбросили Третьему отделению готовую правдоподобную версию: вот подозрительный поляк, крутится возле великого князя сразу после покушения на него. Конечно, этого было бы достаточно для немедленного ареста и изоляции.

— Вот и все, Тарановский, — закончил Липранди. — Кто-то очень умело связал ваше имя с этим покушением. Доказательств у нас на вас нет. Но и отпустить вас, пока идет следствие по делу о покушении в Варшаве, мы не можем. Это было бы политической ошибкой. Так что сидеть вам здесь, пока все не утрясется. А утрясаться это может очень долго.

Липранди уже направлялся к двери, когда я остановил его.

— Постойте, господин подполковник!

Он обернулся, вопросительно изогнув бровь.

— Вы сказали, я искал встречи с великим князем. Это правда. Но вы знаете зачем?

— Полагаю, не для того чтобы обсуждать погоду, — иронично заметил он.

— Совершенно верно. Я приехал в Петербург вместе с купцом первой гильдии, Василием Александровичем Кокоревым. Мы собирались представить его высочеству коммерческий проект национального масштаба, никак не относящийся к Польше, а касающийся развития промышленности в Сибири. Я даже не знал, что великий князь был в Варшаве и что на него было покушение, и услышал об этом только сейчас от вас, подполковник!

При упоминании фамилии Кокорева лицо следователя впервые утратило свою скучающую невозмутимость. Похоже, имя Кокорева имело вес! Одно дело — арестовать безвестного австрийского авантюриста. И совсем другое — держать в одиночке партнера самого Кокорева.

— Василий Александрович? — переспросил он, и в его голосе прозвучали новые нотки. — Вы прибыли с ним?

— Мы остановились в одном отеле. Он сейчас, вероятно, носится по городу, пытаясь меня найти. Можете проверить — несомненно, он подтвердит мои слова. Мы готовили доклад для его высочества по вопросам, крайне далеким от имперской политики. А вся эта история — нелепая случайность!

Липранди несколько секунд молчал, сложив руки на груди и задумчиво барабаня пальцами по рукаву своего мундира.

— Хорошо, пан Тарановский, — сказал он наконец. — Я проверю. И поговорю с господином Кокоревым. Это меняет дело.

Он ушел, оставив меня в состоянии нервного, напряженного ожидания. Я бросил им спасательный круг. Теперь вопрос был в том, ухватятся они за него или предпочтут дать мне утонуть.

Прошел еще один день. Тишина в камере давила, как толща воды. Вновь и вновь я перебирал в уме все возможные варианты. Если Кокорев испугается и откажется от меня — я пропал. Если французы и их покровители окажутся сильнее — я труп. Вся моя судьба теперь зависела от хладнокровия и влияния одного-единственного малознакомого мне московского купца.

Мои размышления вновь прервал лязг ключей. В этот раз я ждал этого звука, как приговоренный боя часов.

В камеру снова вошел Липранди. Но сегодня он был один, без жандармов. И на его лице было выражение почти дружелюбного облегчения, как у врача, сообщившего, что операция прошла успешно.

— Собирайтесь, Тарановский. Вы свободны, — сказал он, даже не входя внутрь.

Я замер, не веря своим ушам.

— Что случилось?

— Случилось то, что вы оказались правы. — Он вошел и прикрыл за собой дверь. — Я говорил с господином Кокоревым. Он не просто подтвердил ваши слова, он поднял такой шум, что, кажется, его было слышно даже в Зимнем дворце. Он поручился за вас лично. Это, я вам доложу, весомый аргумент.

Он помолчал, а потом добавил:

— И пришли новые донесения из Варшавы. Его высочество, к счастью, лишь легко ранен в плечо, царапина. А стрелявший, этот Ярошинский, оказался фанатиком-одиночкой, не связанным ни с какими крупными заговорами. Во всяком случае, пока так считают.

Он усмехнулся.

— Так что надобность держать вас здесь как возможного петербургского сообщника отпала. Ваши недруги очень умело воспользовались ситуацией, чтобы вас изолировать, но их карта бита. Поручительство Кокорева и новые обстоятельства перевесили.

В камеру я не вернулся: никаких личных вещей у меня там не было. Вместо этого меня провели в «приемный покой», где вернули мои вещи: пояс, кошелек и даже «Лефоше». Проскрежетал последний засов, отделявший меня от свободы, меня вывели из Равелина, где яркое, но какое-то мутное июльское солнце заставило меня прищурился. Как же давно я не видел дневного света!

— Идемте, ваше благородие! — поторопил меня солдат, проведя внутренним двором Петропавловской крепости. Я усмехнулся, вспоминая, что когда-то бывал тут еще подростком в составе туристической группы.

Оглянувшись по сторонам, вдохнув теплый, пахший нагретым камнем и цветущей в канале водой, я невольно поморщился от досады. Этот незапланированный séjour в казенном пансионе грубо нарушил все мои планы.

«Пакет 'все включено» от Третьего отделения, — прозвучала в голове злая мысль. — Питание диетическое, сервис ненавязчивый, зато выписка прошла на удивление оперативно. Ну что ж, еще одно напоминание, что в этой стране хитрость, деньги и знания из будущего, конечно, дают многое, но, увы, решающее слово всегда остается за грубой, безличной силой государственной машины. Се ляви, мать твою, такова жизнь! И тот, кто умеет направить этого Джаггернаута в нужную сторону, — тот и выигрывает. Мои враги с ее помощью чуть не раздавили меня, но теперь была моя очередь, и теперь я собирался безжалостно нанести ответный удар.