Дом на птичьем острове. Книга первая. Рожденная быть второй - Муляр Таша - Страница 4

Васька опускала глаза на свою росшую как на дрожжах грудь, невольно проводя рукой по волосам, которые она по-прежнему заплетала в длинную, так ей надоевшую косу.

– Судьба тебе замуж выйти и детей рожать, для этого ты уже достаточно выучилась. Женой хорошей будешь, преданной, послушной, домовитой – у нас в роду других и не может быть. Справят тебе отец с матерью жениха хорошего, думаю, что уже приглядывают. Ну, иди ко мне, что ты зарделась-то? – Бабушка привстала с кресла, отложила вышивку – несмотря на возраст, у Серафимы Игнатьевны было хорошее зрение, она никогда не носила очки, – подошла к внучке, заглянула в глаза, увидела в них подступающие слезы и обняла за пояс – Васька уже давно обогнала бабулю, была выше почти на голову.

– Ба, да что же вы мне с отцом и матерью заладили одно и то же? Я что, учиться дальше не могу? Я в город уеду, жить буду по-другому, в институт поступлю! – скороговоркой, с неожиданным для самой себя вызовом затараторила Васька, вдруг выдав те мысли, которые бродили в ее голове, которые она регулярно слышала в школьной среде от Наташи и других девочек и которые боялась оформить во что-то более-менее связное даже для самой себя.

От бабы Симы всегда по-особенному пахло – хлебом, каплями валокордина, смешанными с чем-то еще, таким родным и неуловимым, что она помнила с младенчества, когда бабуля приходила и сидела с ней, забирала ее из садика, читала книжки и рассказывала сказки. Этот запах охладил пыл девочки – она словно очнулась.

– Ну, у нас все девчонки в классе обсуждают, что в город поедут после школы – поступать на следующий год, вот и решила тебе рассказать.

– Ишь ты, обсуждают они, балаболки! Ты смотри, отцу этого не наболтай, нечего его расстраивать, он и так весь нервный от работы, не спит совсем, засуха в этом году идет… Видела, какие ветра на полях, черные тучи землю уносят? Ты должна матери помогать и о сестре с братом заботиться, а там уж – еще год-другой, – бабушка сбавила голос, почти зашептала, поглаживая внучку по спине между лопаток неожиданно тяжелой для ее роста и веса рукой, словно успокаивала не внучку, а саму себя, отгоняя мысли о сыне, – встретишь его и успокоишься, вот увидишь.

– Ба, о ком ты? Кого встречу? Того, кого мне отец с матерью назначат? Вот еще встреча!

Внутри нее шла борьба. Одна Васька хотела спорить с бабушкой, в сердцах кричать о том, как она устала, что она не живет, а обслуживает всю семью, что она так больше не хочет.

Другая Васька уговаривала ту, первую, помолчать, подумать о бабуле, о маме, папе и брате с сестрой, которых она очень любит, и ей нравится им помогать, нравится, когда они все вместе, а еще лучше, когда все кумовья, родные дядьки и тетки приходят с семьями и двоюродными сестрами и братьями – народу полный двор собирается.

Отец с братом дополнительные столы достают, а девчонки с матерью за три дня до праздника компоты варят, салаты режут, мясо запекают, соленья и варенья достают… Бабуля пироги ставит в уличной большой печи, где только летом выпекают, чтобы в доме жарко не было. Ей нравится, как на весь двор пахнет дровами и сладковатым духом свежих пирогов и блинов. Эти запахи смешиваются с ароматом цветущего сада, жаркого лета, копченостей, солений, уже созревших фруктов.

Они с мамой и Риткой в новых платьях, отец с Игорьком в накрахмаленных рубашках, которые она для них гладит все утро, высунув от усердия кончик языка и вытирая рукавом со лба бисеринки пота. Столы застилают свежими скатертями, и пусть их потом кипятить не перекипятить, но как же сейчас красиво и весело от предвкушения этого праздника, от полного дома детворы, разговоров взрослых! А теперь она тоже почти взрослая, и ей можно не бегать с детворой, а сидеть и слушать, о чем говорят мама и ее сестры, отец с братьями, наблюдать за этой всесемейной общностью и любовью.

Разве все это не стоит того, чтобы мыть, убирать, помогать, заботиться, все время быть занятой домашней работой и ждать, когда тебя выдадут замуж?

Была и третья Васька, которая не хотела вовсе вступать в диалог. Она притаилась где-то глубоко внутри и сидела тихо, не споря, будучи уверенной в своей правоте и том пути, который себе намечтала, еще толком не понимая, чего же она на самом деле хочет. Тут ключевым было, что это она сама намечтала, а не кто-то за нее решил.

– А то ты не понимаешь! Ой, ну и хитрющая! – Бабушка улыбнулась, оттеснила внучку от стола, на котором та перебирала горох, присела рядом с ней.

– Иди-ка ты чайник поставь, у меня там блинки от завтрака остались, сходи в погреб за сметаной и вареньем, давай-ка лучше чаю попьем, – распорядилась Серафима Игнатьевна и, закрыв тему, продолжила за внучку перебирать горох для супа.

– Да, схожу, конечно. Ба, оставь, я сама потом доделаю. – Уже ступив в сторону выхода к погребу, она остановилась и хотела было отодвинуть горох в сторону, но, заметив, как бабушка ловко откладывает нелущеные или порченые горошины в сторону, передумала и ушла за сметаной.

«Все они за меня всё решили, вот уж умные какие!» – проговорила внутри нее одна из Васек.

Работы весной хватало, хотя хватало ее всегда, но весной – это было что-то особенное. Начиная с апреля все хозяйки станицы усиленно что-то мыли, красили, трясли, подметали, обрезали, обновляли и еще много чего делали. Люди выбирались из надоевших за зиму домов, грелись, как коты, на долгожданном весеннем солнце, сулившем щедрый урожай, о котором должны были позаботиться родители Васи. Ее мама и папа были агрономами и отвечали за то, чтобы все росло и плодоносило. Мама – за сады, папа – за поля. Ну а пока всей семьей дружно убирали дом и двор, белили все деревья.

– Мам, а зачем мы деревья красим? – спрашивала Вася, водя кистью по стволу своей любимой черешни, на которой созревали самые крупные и сладкие ягоды янтарного цвета с красными бочка́ми. «Как твои щечки!» – говорил папа маленькой Ваське. Это он и посадил ту черешню, когда дочь родилась.

– Чтобы жучки и червячки всякие разные не могли по стволу до листочков и веточек добраться, – терпеливо объясняла мама, поправляя на ней косынку. – Ну, а кроме этого, посмотри, как красиво!

Она брала дочь за руку и выводила со двора на улицу, где, насколько хватало глаз, по обе стороны тротуара белели стволами сливы, вишни, яблони вперемешку с огромными лесными вязами. Листочки на них только распустились, сияя своей зеленой свежестью, а белые стволы, как гольфики у первоклассниц, обрамляли стройные ножки, украшенные полыхающими желтыми и красными бокальчиками тюльпанов, в изобилии цветущих вдоль всей улицы. Воздух был наполнен ароматом весенних цветов и жужжанием проснувшихся пчел и шмелей.

Эту красоту, подмеченную мамой и переданную ей в дар, она сохранила в себе, запомнив и полюбив свою станицу именно такой – по-майски ярко цветущей и трогательной в своем свежем роспуске стремительно просыпающейся природы. Потом, много лет спустя, она всегда старалась приехать домой именно в начале мая, чтобы не пропустить костер алых тюльпанов и белоснежные гольфы на весенних деревьях.

Все вокруг менялось, жаждало обновлений. Их большой двухэтажный дом из красного кирпича с серой шиферной крышей, похожей на волны любимого Васькой Азовского моря, огромный двор, огороженный ярко-синим забором, повторяющим цвет кубанского неба, накрытый высокими подпорками для винограда, перекрывающими весь двор, с только-только начинающими просыпаться лозами, которые еще чуть-чуть – и разовьются, мощно устремляясь к солнцу, выпуская новые побеги, наращивая малюсенькие кочанчики соцветий, на которые веселым жужжащим роем будут слетаться жадные после зимы пчелы. К осени эти соцветия превратятся в тяжелые сладкие грозди. Все лето виноград будет спасать от зноя прилегающие ко двору цветники, накрывая их кружевной тенью от больших сочных листьев. Цветники вроде по ту сторону от двора, а все равно и за ними тоже пригляд нужен: выполоть под тяпку, чтобы ни одной травинки, цветы посадить, да не абы как, а с умом, чтобы цветение сменяло друг друга и радовало глаз прохожих с ранней весны до поздней осени…