Дом на птичьем острове. Книга первая. Рожденная быть второй - Муляр Таша - Страница 3

Море было кормильцем и щедрым поставщиком строительных материалов. Все дары природы приспособил человек для своего хозяйства. Камыш, который в огромном количестве растет вдоль берега, бережно собирали, связывали в маты и укладывали на крыши домов. Лучшей кровли не придумано природой. Благодаря трубочкам стеблей камыша крыша не нагревается на солнце и не пропускает в дом холод, хорошо вентилируется, не гниет и служит долгие десятилетия. Из красной глины производили кирпичи и посуду. Желтым золотистым ракушечником, в изобилии лежащим на берегах, засыпали дворы.

Приезжая в Должскую, многие до сих пор восхищаются этим удивительным природным материалом, который мелодично шуршит под ногами, напоминая о близости моря. Вдоль всего побережья располагаются рыбоперерабатывающие предприятия. Каждый, кто живет неподалеку от моря, выходит на рыбный промысел и не остается без улова. Бычок, камбала, ставрида, скумбрия живут в самом море. Карась, щука, стерлядь и другие в изобилии обитают в прибрежных речках. Сельдь, севрюга, белуга нагуляются пару месяцев в море и уходят по своим речным домам.

Кому-то не нравится Азовское море своим мелководьем и мутной водой. А для местных жителей нет жизни без его темно-синей водной глади, в которой отражается небо. Видят это только влюбленные в море и внимательные – те, кто любит свой край и землю, люди благодарные и работящие. Августовскими ночами, бывает, море вспыхивает тысячами маленьких огоньков, вода словно становится живой светящейся мантией, пластично переливающейся в свете луны. Кому повезло увидеть это редкое явление, обязательно встретит свою любовь и будет счастлив – так говорят старожилы этих мест.

Если бы кто-то спросил у Васи, какой месяц в году ей нравится больше всего, она не задумываясь ответила бы, что май. Да, именно в мае заканчивались занятия в школе, наступали долгожданные каникулы, наконец-то созревала клубника и первая черешня, вспыхивала буйством летних красок их станица. Все вокруг стремительно менялось и манило этими обновлениями. Чем старше она становилась, тем пронзительнее ощущала и пропускала через себя весну.

В этом году ей будет шестнадцать – в десятый класс пойдет. Осталось всего лишь три месяца. Она с волнением ждала своего взросления. В ней что-то бродило, зрело и просилось наружу. Порой Васька сама себе напоминала дрожжевое тесто, которое ставила бабушка, да и ее уже научила ловко управляться с ноздреватым пухлым будущим мякишем, бродящим в огромном тазу, собираясь стать хлебом или пирогами. Тесто недовольно ворчит, надувая пузыри, увеличивается на глазах, и только успеет надуться, как его мнут, опускают и вынуждают пыхтеть опять.

Так и она словно ждала своего созревания, ворчала то на подруг, то на родителей, норовисто спорила, иногда срывалась, без повода плакала или смеялась, а потом опять становилась тихой и послушной, виновато ластилась к отцу, просила прощения у матери, недоумевая, что это на нее нашло, продолжая неумолимо взрослеть и меняться, будучи не в силах контролировать этот процесс. Ей было страшно от этих непонятных ощущений, когда ты то такая, как есть, и знаешь себя, а то вдруг совсем не ты, а кто-то чужой, тебе самой незнакомый.

Привычные вещи стали раздражать, она все чаще размышляла, уходила в себя и пыталась представить свою дальнейшую жизнь. Вот тут-то и начинались противоречия. Тот уклад, что сложился в ее семье и семьях ее родственников, которыми являлась добрая половина станицы, пугал Ваську своей рутинной предсказуемостью.

Она давно ощущала себя взрослой, хотя все ее пока считали ребенком. Примерно с девяти лет она заботилась о брате, хоть он и был старше ее на три года. Следила за чистотой его одежды и обуви, меняла ему постельное белье, прибирала комнату, каждое утро гладила ему перед школой свежую рубашку – о, эти рубашки! – и пионерский галстук. Помогала по дому маме, мыла полы и окна, каждую субботу – как особый ритуал – снимала домашние цветы, которыми были уставлены все подоконники в доме, поливала, протирала листья и, набрав в рот воды, опрыскивала. Мытье посуды, уборка печной золы, кормление котов и кошек, вода курам и уткам – все это было на дочке-помощнице.

Когда родилась Рита, Ваське было чуть больше двенадцати лет, и все заботы о младенце – прогулки, пеленание, стирка пеленок, а позже и кормление – добавились к ежедневным обязанностям Васи да так с ней и остались. Мама была ценным специалистом на работе и почти не сидела в декрете: сестру отдали в ясли в десять месяцев, а забирала ее оттуда Василиса по пути из школы. На маме были все домашние животные, а скотный двор у них был огромный, а еще свой сад с плодовыми деревьями и кустарниками, огород и поле картошки. Как без своей картошки? Все это требовалось перерабатывать и заготавливать. Иногда сестре помогал Игорек. Хотя случалось это крайне редко. Он собирался поступать в техникум, ходил на курсы и ездил к отцу в поле, планируя так же стать агрономом. А потом, не мужское это дело – с девчонками носиться и по хозяйству шуршать.

А она, как только ходить научилась, всюду за матерью по двору – то кур накормить, заодно и яички беленькие в соломе выискивать, то рядом присядет, когда мать корову доит. К свиньям боялась идти, уж больно они большие. Полы мыла, вместе с мамой белье стирала и полоскала, горох лущила, ягоды собирала… Да еще миллион дел научилась делать, и многие из них к ее девяти годам стали обязанностями, а к пятнадцати приросли к ней как родные – все считали, что кроме нее и некому больше этим заниматься. «А Рита? Ведь еще Рита есть», – думала про себя Василиса, понимая, что озвучивать эти мысли – совершенно лишнее, маме и так тяжело, а Рита – совсем малышка и до реальной помощи ей еще расти и расти.

«Почему я и правда не родилась парнем?» – все чаще думала Васька, полоща белье в ледяной воде, чтобы пахло свежестью.

Белье было необходимо вначале выстирать в стиральной машинке, которая около часа гоняла его по кругу, перемешивая с тягучей бледно-желтой субстанцией, добавленной туда мамой. Далее белье полоскалось три раза. Сначала – в горячей воде, для этого разжигали огромный металлический титан, который располагался на летней кухне – небольшом старом сарае, где во время строительства их большого дома жили отец с матерью. На кухню приносили охапками дрова, наполняли бак титана водой из уличного водопровода – редкая роскошь в те времена, разводили огонь и ждали, пока вода закипит. В это же время топили плиту и там же готовили на всех воскресный обед.

После купания белья в горячей воде, обжигающей руки до красноты ошалевших раков, его перемещали в теплую, а далее – в ледяную воду, от которой раскрасневшиеся руки сводило, пальцы скрючивались и потом несколько часов ныли, напоминая о постирочной субботе. Пока занимались бельем, Василиса успевала помогать маме – взбивала вручную масло или раскатывала тесто на пироги, присматривая одним глазом за сестрой и мечтая освободиться, чтобы все-таки сделать уроки. По мнению отца, уроки для дочери были чем-то не столь важным, как все остальные домашние дела, и их нужно было успевать сделать в школе на продленке, а не нести домой.

– Тебе на что образование-то? Время только терять понапрасну. В школе же учишься – и хорошо, – говорила бабушка каждый раз, когда Васька жаловалась, как ей трудно учиться, как не хватает времени на домашние задания и как хочется погулять с другими девочками. Бабушка заходила к ним все реже. Она себя плохо чувствовала, уставала, часто лежала и читала свои молитвы. Вот уж и Васька стала навещать бабулю, помогать ей с домашними делами, стирать, гладить, а то и готовить.

– Как на что? – удивлялась Василиса в ответ, вскидывая огромные глазищи на свою маленькую сухонькую бабулю, в которой, несмотря на возраст и одиночество, поселившееся в глазах после смерти деда, чувствовалась женская сила и жизненная мудрость.

– Ну да, на что? Ты девка смотри какая складная. Всё при тебе! Ростом вышла, здоровая, статная, сейчас еще худющая, но ничего, пару лет – и округлишься.