Развод. Свобода - Леманн Анастасия - Страница 3

Я вздыхаю. Мне жутко неудобно от её слов, ужасно… Господи, какой позор…

– Мама! Мама!

Зинаида Ивановна поджимает слишком яркие губы, накрашенные красной помадой.

– Какая она мама… Бедная ты девочка, Карина… У алкашей таких такая хорошая девчонка родилась, а многим хорошим бездетным людям Бог детей не даёт! Несправедливость такая!

Я, слыша это уже не один десяток раз, с трудом затаскиваю маму в квартиру. Мне самой очень стыдно. Очень… Зинаида Ивановна с жалостью смотрит на меня, а у меня именно от её взгляда мурашки по коже. Так стыдно…

Закрываю дверь, дотаскиваю маму до комнаты, как слышу на кухне грохот… Это ещё кто… Господи, кого ещё на кухне не хватало…

Осторожно выглядываю и замираю, на кухне молодой мужчина весь в татуировках. Он поднимает глаза, и наши взгляды встречаются. Внутри всё сжимается, это ещё кто…

Парень смотрит на меня. Глаза большие выразительные голубые.

– Привет!

Я киваю. Просто замечательно. Я, конечно, понимала, что нам нужны деньги, но ни до такой же степени, чтобы в квартиру кого попало тащить. У меня внутри всё перевернулось. Дышать было нечем. А он продолжал пристально меня разглядывать, и от его взгляда хотелось в стенку вжаться.

– Здравствуйте! – осторожно ответила я, чувствуя, как бешено стучит сердце.

Только посторонних в квартире ещё не хватало…

– Это твоя мама, Настя?

В его взгляде читается усмешка, а мне так противно становится и в то же время не по себе. Про маму, конечно, разное говорят, но она же не может так опуститься, она его лет на десять точно старше…

– Да, это моя мама!

– Я Никита, я комнату у вас снимаю! На неделю, две, больше не побеспокою, а тебя как зовут?

– Карина! – тихо отвечаю я и, даже не сказав до свидания, быстро ухожу с кухни.

Уже в комнате, закрыв дверь, смотрю на валявшуюся на полу маму и вздыхаю. Что-то подсказывает мне, что это только начало… Что самое страшное совсем впереди. Старенький телефон мамы оживает на столе. Опять, наверное, алкаши её звонят.

– Алло!

– Насть, ты денег нашла? Ты понимаешь, что такое карточный долг? У меня время до завтра!

Я закрываю глаза. Только его не хватало, это он маме и мне всю жизнь испортил… Он…

Я открываю глаза. У меня темнеет в глазах. Боже, какая боль. Как болит голова… Чем они меня ударили… Да и какая разница чем. Что вообще происходит?

Дверь открывается. Ступеньки. Кто-то спускается. Зажигается единственная лампочка, создававшая антураж в виде люстры.

Вниз спускается тот самый мужчина. Он присаживается на корточки и закуривает. От его взгляда становится не по себе. Дрожь по телу. Особенная такая, страшная…

– Куришь?

Голос хриплый, низкий. Неприятный. Есть мужики с приятным голосом хриплым, а есть, когда такой голос… Низкий. Неприятный…

– Нет, не курю! – с трудом произношу я и кашляю.

Отчаянно кашляю. Господи, неужели это правда туберкулёз… А ещё надо как-то выбираться отсюда.

– А ты красивая… Давно у меня не было бабы!

В глазах сильнее темнеет. Вжимаюсь в стену. Он встаёт и, отшвырнув сигарету, начинает стаскивать с себя грязный мешковатый свитер. Я закусываю губу до крови.

Кажется, это конец…

Глава 7

Я во все глаза смотрю на этого мужика. Становится противно. До жути. Отползаю, но руки полностью связаны и ноги привязаны… Цепью. Одна нога.

– И не выбраться, малышка! Правда?

От ужаса у меня темнеет в глазах. Подходит ко мне ближе, а мне кажется, мне нечем дышать. Просто перехватывает дыхание.

– Отойдите от меня! – шепчу я. – Не надо!

Его руки тянутся ко мне.

Тянет за штаны. Руки забираются под кофту. Такое противное ощущение. В нос бьёт запах перегара.

– Иди ко мне, моя куколка!

Дверь резко открывается.

– Василь, уходим! Ты сбрендил! Оставь тёлку! Нас нашли, это люди Белого!

Наверху слышится топот. Василь бросается к лестнице, а я изо всех сил дёргаюсь. В углу слышу противный писк. Крысы? Нет, только не это. Я терпеть не могла крыс и всегда боялась их до одури. Только не крысы.

– На помощь! Помогите! На помощь!

Раздаётся резкий удар. Дверь захлопывается, и всё помещение погружается во тьму.

Закусываю губу до крови. Писк, кажется, слышится по всему помещению.

Господи, нет… Кто-то ползёт по моей ноге… Прошу, нет… Закрываю глаза…

– Голова болит! У нас пива нет? Блин, плохо так, совсем не могу! Дочка, ты тут???

Мама с трудом садится на кровать, а я смотрю на свой старый рюкзак. У девочек модный, красивый… Зачем только решила переходить в десятый класс? Как это всё глупо…

Лучше бы в колледж ушла, и оттуда общежитие, взрослая жизнь.

– Нет, нету пива!

Мама встала. Пошатнулась. Некогда красивая женщина полностью превращалась в опустившуюся алкоголичку. Я вообще не понимала, как это произошло. Мама же была такая красивая. Такая интересная женщина. Что с ней произошло… Что… С жалостью смотрю на неё, а она, распространяя стойкий запах перегара, выходит за дверь. Я едва сдерживаю слёзы. Боже, как это больно, как…

У меня слёзы в глазах. Терпеть не могу первое сентября, опять я буду хуже всех, и я это понимаю. Время, когда мама не пила, был жив папа и у нас была счастливая семья, очень давно прошло.

Осторожно убираю потёртый рюкзак со стола и, протерев пыль с него, выхожу вслед за мамой. Замираю. На кухне уже сидит мама с пивом в дрожащих худых руках и какие-то молодые мужики. Мне становится не по себе. То, что наш новый квартирант уголовник, я сразу поняла, но а эти люди кто. Кто они такие…

Вжимаюсь в стену. На меня в упор смотрит молодой светловолосый парень с тату на шее. Его водянистые голубые глаза, кажется, прожигают меня насквозь. Мне становится не по себе. Дрожь становится сильнее. Только сильнее. Господи, нет… Спокойно, Карина, ты у себя дома, никто тебе ничего не сделает. Спокойно.

Я не знаю, сколько я так просидела на кухне. В холодильнике оставались пару консервов, суп да сосиски, которыми я решила побаловать маму, деньги, что удалось оставить с пенсии по утере кормильца. Только на кухню я выходить совсем не хочу. Слышатся крики, пьяный хохот, а мне так страшно. Впервые бежать хочется. Бежать далеко и без оглядки. Очень далеко…

Мама заходит в комнату уже пьяная. Во все глаза смотрит на меня.

– Кар, ты не голодная? Всё норм?

Я смотрю на неё во все глаза, ей же тридцати пяти ещё нет. Первая красавица посёлка была. Такая красивая – глаз не отвести, а сейчас что… Без слёз не взглянешь…

– Мама, может, хватит! Голодная! Скоро 1 сентября! Мне идти не в чем! С тобой всё хорошо? У нас продуктов нет! Ты хочешь, чтобы меня опека забрала?

Мама устало вздыхает.

– Солнышко, я такого мужчину встретила… У нас всё теперь точно будет хорошо! Точно!

Я отворачиваюсь. Сколько раз я уже это слышала…

– Что-то за мужики и где деньги с квартиранта?

Глаза мамы забегали, а я сжала руки в кулаки.

– Ты опять ему всё отдала?

– Кар…

– Я ничего слушать не хочу! Ты… У меня слов нет!

Выбегаю в коридор и, не обращая внимания на посторонних мужчин с интересом рассматривающих меня, бросаюсь на лестницу. Сердце бешено стучит, кажется, оно сейчас выпрыгнет из груди. Моментально выпрыгнет…

Я долго бродила по улице. Посёлок давно стал гнилым, Богом забытым местом. В нём не было ничего хорошего, это дальше начинался город, там и располагалась моя школа. Там были совершенно другие люди, не такие, конечно, как в больших городах Москве или Питере, но всё же… Далеко и не такие, как в посёлке.

Я села на качели и зябко поёжилась. Куртка совсем прохудилась, и на новую денег не было… Как я мечтала о красивых вещах, чтобы у меня были красивые украшения, косметика, но пока у меня даже не было тех тетрадок, которые я хотела, рюкзака и вообще ничего. Я мечтала о красных лакированных туфлях и о чёрных тоже, как у Лены Монастырной из нашего класса, но знала – у меня их нет и не будет… Нет и не будет.