Свои-чужие - Пэтчетт Энн - Страница 30

— Она делает для меня лед, — сказал он.

— Он у меня прямо тут, в пакете.

Рэй открыла морозилку под барной стойкой и вытащила пакет на молнии, на котором толстым черным маркером было написано «НЕ ТРОГАТЬ».

— Он думает, Айова пытается его отравить испорченным льдом.

— Он мне говорил, — кивнула Франни.

— Говорил? — спросил Лео, снимая шарф и высвобождаясь из пальто.

На нем опять был костюм, на этот раз темно-синий, и полосатый галстук.

— Так кому я должна буду вас представить?

— Аудитории, которая соберется сегодня на чтения, — сказала Рэй, зачерпнув стаканом две порции льда. — В этом городе никому нет дела до знаменитых писателей, но лично я люблю сходить на чтения, когда выдается свободный вечер. Уже много лет хожу. Интересно для разнообразия посмотреть на клиентов за работой. А знаешь, что все они мне говорят? Говорят: Рэй, это ты должна писать книги.

Лео кивнул, искренне соглашаясь:

— И должна.

Рэй улыбнулась ему и снова повернулась к Франни:

— Иногда кто-то из студентов, занятых в программе, представляет старших. К слову, мне нужно твое удостоверение личности.

Франни порылась в сумке в поисках бумажника и протянула барменше права; та вынула из кармана штанов очки для чтения и сделала то, чего Франни не делала никогда, — стала искать дату рождения. Франни вообще редко спрашивала документы, а когда спрашивала, справедливо полагала, что, если уж у человека имеется удостоверение личности как таковое, его смело можно считать совершеннолетним.

Удовлетворенная увиденным, Рэй поставила перед Лео оба стакана и протянула ему Франнины права.

— Погляди-ка, — сказала она. — Ей почти двадцать пять. Ей-богу, Франсис, я бы ни за что не дала тебе больше семнадцати. Вот так и понимаешь, что стареешь. Все кругом выглядят все моложе и моложе.

Лео взял очки и сам посмотрел.

— Содружество Виргиния? — удивился он и перевернул права, возможно заинтересовавшись, не собирается ли Франни после смерти стать донором органов. — Я думал, вы из Лос-Анджелеса.

— Да, но водить училась в Виргинии.

— То есть девочка — не твоя студентка и не знает, что через двадцать минут у тебя чтения. И кто же она тебе?

Рэй говорила все тем же веселым голосом, но смотрела теперь только на Лео, а Лео продолжал разглядывать водительские права.

— Она мой бармен, — рассеянно сказал он, потом, опомнившись, поднял глаза на Рэй и улыбнулся. — Другой мой бармен.

Франни не стала его поправлять. Вряд ли женщине за стойкой хотелось, чтобы она встряла. Рэй налила «Дьюарс» в два стакана и подтолкнула их вперед.

— Восемь долларов, — сказала она.

Забыв о воде и хлебных палочках, она отошла к противоположному — дальнему от двери и самому теплому — концу стойки, где уже толпился народ.

Лео Поузен положил на стойку десятидолларовую купюру. Если он и понял, какую пакость секунду назад сделал приятельнице, готовой таскать на работу пакеты со специально для него сделанным дома льдом, то не подал виду. Он сосредоточил все свое внимание на выпивке.

— Вначале мне придется читать, а потом будет вечеринка в мою честь. Это входит в мои служебные обязанности. Их немного, и они все перечислены в контракте. На прочие вечеринки мне ходить не обязательно.

— Когда вы собирались сказать мне про чтения? Лео слегка покачал головой:

— Я полагал, что мне и не придется говорить. Для начала я не думал, что вы вправду приедете сюда на автобусе из Чикаго, а если и приедете, думал я, вы будете измучены поездкой и захотите отдохнуть в отеле. Когда я приезжаю в новое место, я всегда чувствую себя усталым. Меня утомляет поездка, утомляет новизна, и я никогда никуда не езжу на автобусе, так что я думал, если вы приедете, то захотите сразу же лечь. У вас явно больше сил, чем у меня.

— Даже если бы вам удалось бросить меня в отеле, пока вы читаете, а потом забрать перед вечеринкой, неужели вы думаете, что меня никто бы не спросил, как мне понравились чтения?

На чтения она бы приехала и так. Узнай она, что Леон Поузен читает в Айова-Сити, тут же села бы в автобус и приехала. А Кумар впервые в жизни пренебрег бы своими обязанностями редактора юридического обозрения и поехал бы с ней. Этого-то Лео Поузен и не понимал.

— Еще вам могли сказать: «Господи, сегодняшним чтениям конца не было». И к слову, я вас не бросать собирался на время чтений, а спасать от чтений. Мной двигала вежливость.

Франни улыбнулась, а Лео Поузен посмотрел на часы, а потом вытянул шею в сторону Рэй. Она смеялась с новыми посетителями у другого конца стойки, решительно повернувшись к Лео и Франни широкой кормой.

— Скажите как профессионал — чем бы эдаким привлечь внимание бармена, если торопишься?

— Пригласить бармена с собой на чтения, — сказала Франни. — Срабатывает железно.

Он задумчиво постучал по циферблату своих часов, словно решая, верить Франни или нет.

— Просто хорошо было бы пропустить еще по одной перед уходом.

Франни придвинула к нему свой стакан. Столь заботливо сделанный лед только начал таять, смягчая «Дьюарс» водой из древнего источника, разлитой по бутылкам во Франции.

— Я вообще-то не пью, — сказала она. — Просто делаю вид. Когда-то я обнаружила, что так больше нравлюсь людям.

Лео взглянул на стакан, потом на Франни.

— Господи, — сказал он. — Да вы волшебница.

5

В коридоре возле их квартиры стоял незнакомый велосипед; по идее, там нельзя было оставлять велосипеды, но, конечно, одного велосипеда было недостаточно, чтобы Джанетт насторожилась. Она открыла дверь — пакеты с покупками оттянули руки, в потяжелевших за четыре лестничных пролета пальто и сапогах было очень жарко, — и увидела, что на диване сидит ее брат и держит на коленях ее сына.

— Смотри, кто к нам пришел! — сказал ее муж.

Фоде обнял Джанетт, забыв от радости забрать у нее покупки. Бинту, их няня, кинулась избавлять ее от пакетов, потом помогла ей высвободиться из пальто. Эти двое вечно обращались с Джанетт, словно она — королева Уильямсберга.

— Элби?

Никаких сомнений — это ее брат, но до чего же отличался этот мужчина от того мальчика. Волосы Элби, когда-то очаровательные, вечно спутанные темные кудряшки, были теперь заплетены в толстую косу, такую длинную, что Джанетт задумалась, стригся ли он хоть раз с тех пор, как они расстались. И в кого он такой скуластый? В семье поговаривали, будто у матери в роду были индейцы мэттапони. Быть может, мэттапони возродились в младшем ребенке Казинсов. Элби, похоже, нравилось быть индейцем.

— Мой маленький дикарь, — приговаривала Тереза, когда он с воплями носился по дому.

И вот он, пожалуйста, — стройный, как лезвие ножа, тихий, как удар ножом.

— Сюрприз, — констатировал Элби. — Для меня сюрприз — оказаться у тебя в гостиной. Для тебя сюрприз — увидеть меня тут. — Потом добавил таким тоном, будто главный сюрприз заключался именно в этом: — У тебя ребенок.

Дайо — тот самый ребенок — ухватился за дядюшкины волосы, точно за канат. Он посмотрел на мать и заулыбался во весь рот, показывая, как он рад ее возвращению и как ему нравится их необычный гость.

— Шарф, — спохватилась Бинту и принялась разматывать полоску влажной шерсти с шеи Джанетт.

Она сняла с Джанетт шапку и стряхнула растаявший снег. На дворе стоял февраль.

Джанетт повернулась к мужу.

— Это мой брат, — сказала она, словно это Фоде только что вошел в дом, а не она.

То, что Элби сидел теперь у них в гостиной, было невероятно — это все равно, что натолкнуться на давно потерянного родственника в аэропорту или на похоронах.

— Я увидел его на улице! — сказал Фоде. — Он ехал на велосипеде от нашего дома, а я возвращался с работы.

Элби кивнул, подтверждая эту удивительную историю:

— Он бежал за мной. Я думал — псих какой-то.

— Нью-Йорк, — сказала Бинту.

Чувства переполняли Фоде, он еще вздрагивал от бодрящей свежести пережитого.