Бремя власти I (СИ) - Ладыгин Иван - Страница 8

— Род Соболевых практически сгинул, — выплюнул я, сползая с кровати. Мышцы дрожали, будто их били током. В зеркале мерцало отражение: бледный юнец с синяками под глазами, в рубахе, испачканной вином и чьей-то помадой. Шея в красных пятнах — то ли от удавки, то ли от женских губ. — Теперь ты — я. А я — тот, кто выжжет ваш позор дотла. Не сомневайся.

Я сгреб со стола графин с водой — остатки вчерашнего «фейерверка». Ледяная влага обожгла горло, смывая вкус похмелья. Но этого было мало.

— Очищение! — я сжал кулаки и вцепился в резерв — крошечное солнце под ребрами. Магия жахнула по венам, как удар хлыста. Кожа слегка задымилась, со лба хлынул пот, смешиваясь с черной слизью, сочившейся из пор. В воздухе запахло горелой патокой и гниющими яйцами. Алкоголь выходил клубами пара — я видел их: извивающиеся тени зеленого змия, последние вспышки отравы.

— Ты… сжигаешь мою плоть! — закричал Николай.

— Твоя плоть — мусор, — прошипел я, наблюдая, как синие прожилки на руках бледнеют. — Я же сделаю из нее оружие.

Уже через пять минут я стоял, опершись на спинку кровати. Дрожь в теле исчезла, а противный вкус на языке испарился, как не бывало. Зеркало показывало того же юнца, но глаза… глаза теперь горели царственной решительностью Соломона. В груди клокотала ярость — чистая, без примесей.

— Теперь, — повернулся я к призраку, — научись смотреть в лицо реальности. Твой «позор» — это мой щит. И когда-нибудь он станет петлей для тех, кто над тобой смеялся.

Николай молчал. Он чувствовал, что впервые за семь сотен лет существования его род стал сильнее, чем он мог бы мечтать. И страшнее. Интуиция буквально била в набат об этом…

Шелковый халат шлепнулся на пол, как сброшенная кожа. Тело обнажилось — ребра выпирали под бледной кожей, мышцы в некоторых местах висели тряпками, будто их выкрутили и бросили сушиться. Но самым отвратительным был пивной животик. Николай, мерцая в углу, сжал кулаки:

— Ты похож на больного кота с помойки!

— Ты сам себя довел до такого состояния… Но я скоро это исправлю. — огрызнувшись, я впился ладонями в ковер. Ворс вонзился в кожу — приятная замена песку арены или армейскому плацу.

Первый рывок — кости хрустнули, будто сломались. Десять. Пальцы онемели. Двадцать. Локти горели, как будто в них вбили раскаленные гвозди. Тридцать. Пот залил глаза, смешался с соленым вкусом на губах. Сорок. Капли падали на ковер, оставляя темные пятна.

— Остановись! — Николай метнулся ко мне, но его рука прошла сквозь плечо. — Ты умрешь!

— Умирал… сотни раз… — выдохнул я на пятидесятом отжимании и перекатился на спину. — Теперь… Мне не хочется повторять этот опыт.

Я немедленно перешел к прессу.

Каждый подъем отдавался ударом в солнечное сплетение. Тридцать раз. Живот горел, будто в нем растворили расплавленный свинец. Пятьдесят. Николай замер, наблюдая, как кожа натягивается над редкими валиками мышц.

— Вы… вы все были слабаками! — я хрипел, переходя на приседания. — Пили вино… ели павлинов… а демоны… и враги при дворце рвали вашу власть!

Сорок. Пятьдесят, — бедра свело судорогой. Я упал на колени, неудачно схватился за спинку кровати. Зубья резного дерева больно оцарапали ладони. Кровь смешалась с потом.

— Безумие… — прошептал призрак.

— Нет, — я встал, дрожа всем телом. — Простая математика. Каждая капля пота — минус один шанс у врагов убить меня.

Я попрыгал на месте и перешел к бою с тенью. Николай, разинув рот от шока, молча наблюдал за моими нечеловеческими движениями. Принц недоумевал, как такой слабый мешок с костями, способен двигаться, словно молния. Через десять минут я взял перерыв, а после отдыха продолжил.

Минуло два часа, и пол блестел, как лед после шторма. Я стоял на четвереньках, трясясь, но сжатый кулак ударил по паркету:

— Видишь?

В зеркале — все тот же тощий юнец. Но теперь на шее пульсировали толстые вены, а взгляд мог прожечь стекло.

— Ты… — Николай сделал шаг назад, — ты не человек… Я бы так никогда не смог… Ты превращаешь мою плоть в сталь.

— Нет, — я вытер лицо влажным полотенцем. — В огонь. А сталь придет позже.

Я молча направился в душ, благо он располагался прямо в моих покоях. Современный, со всеми наворотами, гидромассажами, музыкой и прочей мишурой, — он быстро покорил мое сердце.

Вода хлестнула спину, как плети палача. Горячие струи смывали пот и усталость. Я стоял, уперев ладони в кафель, пока пар заволакивал зеркало. Отражение дрожало — мягкий силуэт с еле-заметнымм шрамами на ребрах и груди. Недавние рубцы на мягкой плоти. Тело Николая всё ещё напоминало изнеженную куклу, но хотя бы уже не тряпку.

— Ты там долго будешь возиться? — Николай возник в тумане, его голос резанул слух. — Нужно уже что-то делать… Двор кишит изменниками, а ты тут…

— Дай мне хорошенько отмыться… Чтобы вонь слабака не спугнула будущих союзников, — перебил я, закручивая кран с горячей водой. Освежающий холод ударил в лицо, покрыл плечи, потянулся по спине. Всегда любил контрастный душ.

Наконец смыв с себя всю грязь «зарядки» и вчерашней попойки, я потянулся к полотенцесушителю.

Мягкая ворсистая ткань пахла лавандой и чьим-то страхом — служанки, наверное, дрожали, пока гладили это полотенце. А так быть не должно… Неправильно это.

Я шагнул из душа и завернулся в ткань. Воздух скрипел на чистой коже. Николай отпрянул к окну, где сквозь щель в шторах пробивался тусклый свет петербургского утра. Дождь стучал по стеклу, будто робко напрашивался внутрь.

— Говори, — бросил я, расчесывая мокрые волосы гребнем с гербом Соболевых. Зубья впивались в кожу головы — легкая боль помогала думать. — Кто еще верен тебе? Не мне. Твоим идеалам. Твоей… — я усмехнулся, — «чести».

Призрак сжался, будто получил удар под дых. Его пальцы впились в подоконник, но прошли сквозь камень.

— Капитан Рыльский… — начал он, словно выплевывая слова. — Отец спас его, когда тот устроил бойню в казарме. Убил десяток гвардейцев из-за оскорбленной сестры. Его должны были четвертовать, но отец сделал его своим мечом. Теперь… — Николай заскрипел зубами, — теперь он целует кольцо Меньшиковой. Он был влюблен в нее. Все при дворе об этом знали.

— Вероломство — болезнь. Лечится властью, — отметил я, наблюдая, как тень от гребня ползет по стене. — Дальше.

— Старший библиотекарь, Григорий. Он учил меня… — призрак замолчал, его голос дрогнул. — Общим наукам и основам магии. Говорил, что я талантлив. Но после смерти отца… его выгнали из совета. Теперь он чистит книги от плесени в подвале. Ломов как раз об этом вчера обмолвился…

— Романтик. Это хорошо… Следующий.

— Сестра моей няни, Агафья. Она… — Николай сделал паузу, — печет пироги на кухне. Подкладывала мне сладости, когда отец сажал на пост.

Я расхохотался. Звук эхом отразился от мраморных стен, обитых деревянными панелями.

— Пирожки против армии Меньшиковой. Сильно! — Я с досадой швырнул гребень в стену. — Твое влияние держалось на стариках и кухарках?

Николай метнулся ко мне, глаза полыхали синим пламенем. Его рука схватила мою глотку — призрачные пальцы обожгли кожу, как лед.

— Ты не смеешь! — зарычал он. — Они… они лучшее, что у меня осталось!

Я не дрогнул. Магия призрака была слабее детского плевка.

— Ладно-ладно! Не кипятись. Я не хотел тебя обидеть… — спокойно ответил я, отталкивая призрака одной лишь волей. — Просто твои «верные» прячутся в подвалах. С этим особо не поработаешь. Придется с нуля всё создавать…А теперь лучше скажи: кто силён при дворе? Чьи клыки остры?

Принц понуро опустил голову и сделал шаг назад.

— Ты их уже знаешь… — выдохнул Николай. — Алексей Юсупов. Темный маг. Говорят, он вырезал целую деревню, чтобы создать артефакт из собранных душ. Его боятся даже Меньшиковы. Но он… — призрак замялся, — он ненавидит женщин у власти. Считает, что Ольга — ошибка природы. У него есть несколько сыновей, но я с ними не знаком.

— Женоненавистник-садист. Отлично.