Элита (СИ) - Салах Алайна - Страница 55

«Спокойно, — хрипом рвётся из лёгких. — Успокойся, слышишь? Только скорой здесь не хватало… Дыши. Просто дыши… Вдох-выдох… И ещё раз… Вот так… Вдох-выдох… И ещё раз…»

Я стою так до тех пор, пока тело не костенеет от холода. Дыхание относительно приходит в норму, значит, можно закрыть окно.

Внутри царит немое оцепенение. Я медленно подхожу к шкафу, распахиваю створки, достаю первый попавшийся свитер и натягиваю его на себя. Затем иду в ванную, чтобы ополоснуть лицо. После сажусь на кровать и, поджав ноги, смотрю перед собой.

Выбор — это никогда не про лёгкость. Выбор — это про волю и про смелость лишиться чего-то в пользу совести или того, что кажется более значимым.

Леон

«Ты поступил отвратительно, изменяя мне с прислугой. Этого я и моя семья тебе никогда не простим. Ни измены, ни сорванной свадьбы».

«Твой отец сильно ошибался, называя тебя ответственным и взрослым. Со мной ты повёл себя как типичный инфантильный подросток».

Я перечитываю эти сообщения от Эльвиры и пытаюсь поймать себя на чувстве вины. Если оно и есть, то ничтожно малое, что не может не радовать.

Когда-то я думал, что в случае отказа от свадьбы совесть меня загрызёт. А сейчас понимаю: вина — это отличное средство манипуляции, и дай ей волю, может навсегда взять тебя в оборот.

Не откажись я от свадьбы, вина не отпустила бы и продолжила преследовать меня в чём-то ещё: в том, что ожидания Эльвиры относительно супружеской жизни не оправдались, или в том, что я рано или поздно всё равно бы принял решение уйти.

Всё же главный критерий отношений — это то, что двоим в них хорошо. А с Эльвирой мне продолжительное время было плохо. Насколько плохо, я смог оценить лишь, сблизившись с Лией, и понял, что отношения не подразумевают огромное количество долженствования. В них ты действуешь в первую очередь из любви, а не потому что кому-то обязан.

«Я тебя услышал», — печатаю я из вежливости и следом переключаюсь на окно переписки с Лией. С момента как она зашла в дом, прошло больше полутора часов, так что уже можно.

«Поговорила с мамой? Зайду?»

Ответ приходит спустя пару минут, и он донельзя лаконичен.

«Да».

Засунув телефон в карман, я делаю торопливый шаг к двери, но резко останавливаюсь, подхожу к комоду и забираю оттуда серый пакет. Вчера после тренировки проезжал мимо любимого ювелирного бутика Каролины и спонтанно решил зайти. Взгляд упал на подвеску, по форме напоминающую булавку, и она мне почему-то понравилась.

Остановившись возле спальни Лии, я стучусь в дань вежливости. В груди поднимается лёгкое волнение. Это мой первый подарок ей — видимо, поэтому.

Слышится приглушённая поступь шагов, и через пару секунд в проёме появляется её лицо. Плечи машинально напрягаются. Выглядит Лия уставшей и осунувшейся, хотя ещё пару часов назад была весёлой и цветущей.

— Пустишь?

Кивнув, она отступает в сторону. Тревожное ощущение усиливается. То ли потому, что Лия не смотрит мне в глаза, то ли потому, что молчит.

Не придумав лучшего начала для беседы, я протягиваю ей пакет. Нахмурившись, Лия смотрит на него так, словно из него может вылезти змея.

— Что это?

— Украшение, — поясняю я, ощущая себя идиотом. — Вчера купил для тебя. Не знаю, почему сразу не подарил.

Вместо улыбки радости она закусывает губу и, потупив взгляд, отчаянно крутит головой.

— Я не возьму. Не могу. Извини.

Теперь к тревоге примешивается неясное ощущение раздражения. Я никогда не причислял себя к романтикам, но этот подарок я выбирал искренне и от души. Не потому, что собирался её впечатлить, а потому что хотелось, чтобы у Лии было что-то от меня… Так к чему эта дурацкая скромность?

— Бери, — повторяю я настойчивее. — Я выбирал для тебя.

— Я не могу. — Помотав головой, Лия наконец поднимает глаза, и меня прошибает током. В них застыли слёзы и глубокое отчаяние.

Отшвырнув пакет на кровать, я осторожно беру её за плечи и заставляю смотреть на себя. Ясно, что Инга ей снова что-то наговорила.

— Расскажи, что случилось. И не плачь, ладно? Мы всё решим.

Слёзы вытекают из её покрасневших глаз, скатываются по щекам. Лия даже не успевает ничего ответить, но внутри меня что-то с треском падает.

— Мы уезжаем, Леон, — шепчет она, болезненно кривясь. — Мама сегодня уволилась. Мы возвращаемся в её родной город.

72

На мгновение мир вокруг исчезает, оставляя меня наедине со смыслом этих слов. Сознание ощупывает их, но не принимает и не понимает. Хочется рявкнуть в голос: что за херня? Что значит «уезжаем»?

Но это лишь на мгновение, а в следующее я снова стою в комнате Лии и смотрю на её заплаканное лицо.

— Объясни поподробнее, — всё ещё удерживая её плечи, я подвожу её к кровати и усаживаю. — По какой причине твоя мама вдруг уволилась и решила уехать? И при чём здесь ты?

Сложив ладони на коленях, Лия смотрит в пол. Ноздри трепещут от сдерживаемых слёз, распухшие губы дрожат.

— Когда ты привёз меня домой после дня рождения Тимура, мама затащила меня в комнату и дала пощёчину. Обвинила в недостойном поведении и бла-бла-бла. И мне пришлось ей всё рассказать… И про буллинг в универе, и про издевательства Морозова, и про попытку изнасилования. Мама была шокирована, плакала и долго извинялась… Она не думала, что всё было настолько серьёзно. А я ей не рассказывала, так как была уверена, что она всё равно не поверит. Но в тот день она поверила и стала более терпимой… По крайней мере, она очень старалась. А потом она случайно подслушала наш разговор с Эльвирой…

Я машинально напрягаюсь при упоминании её имени, и Лия, словно почувствовав это, поднимает глаза.

— Да, она приходила сюда после того, как вы расстались. Как всегда, облила меня помоями и пообещала, что их славная семейка испортит мне жизнь… Особенно постарается её мудак-братец, когда выйдет из больницы… Мама тогда ничего мне не сказала, а сегодня объявила, что уволилась.

Гнев жаром поднимается к грудной клетке. Эльвира просто выжила из ума, если опустилась до прямых угроз… Которые она, разумеется, никогда бы не привела в исполнение — это означало бы открытую войну кланов, что точно не нужно её отцу. Пусть я во многом его не одобряю, но рисковать репутацией, идя на поводу у безумных идей Эльвиры, Станислав Олегович точно не станет.

— Мама боится, что Морозовы мне навредят… Подставят или сделают инвалидом… — отчаянным шёпотом продолжает Лия. — Я ей сказала, что Эльвира просто пыталась меня припугнуть, но бесполезно… Мама сказала, что Денис-то не в шутку пытался меня изнасиловать, так что кто знает, на что способна его отмороженная старшая сестра… И в этом она, конечно, права.

— Тебе следовало сразу мне об этом сказать, — мне приходится прилагать усилия, чтобы говорить спокойно — настолько я взбешён услышанным. — Я бы с ней поговорил. Прости, что тебе пришлось снова терпеть оскорбления, которые ты не заслужила.

— Да плевать мне на её оскорбления… — Лия делает усталый жест рукой. — Дура она просто. Дурында, которая при каждой возможности кичится своим статусом и деньгами, будто это самое важное в мире… И что? Разве статус и деньги сделали её счастливой? Счастливые люди не угрожают другим и не пытаются при каждом удобном случае их унизить.

К бешенству примешивается чувство вины. Эльвира — часть моего прошлого, но мстит она не мне, а Лие. Ещё одно доказательство того, как многое я отказывался в ней замечать, запрограммированный фактом предстоящей женитьбы.

— Ты же понимаешь, что ни я, ни мой отец никогда не позволим Морозовым или кому-то ещё тебе навредить?

Лия горько усмехается.

— По словам мамы, твой папа не верит в наши отношения, так что нет, ничего я не понимаю.

В который раз за этот разговор я получаю удар под дых. Сначала Эльвира, теперь отец… Хотя мне сложно представить, чтобы он стал обсуждать с кем-то перспективы моих отношений… Пусть даже с Ингой. Насколько я знаю отца, он всегда был выше сплетен.