Шата - Гува Ри - Страница 18

Началась какая-то суета, все почему-то спрашивали, где я.

А я сидела под столом и смотрела на маму. Ждала, когда заморгает. А то нельзя так долго не моргать! У меня никогда не получалось так долго.

Меня не видно под скатертью. Только этот мальчик знал.

С трудом перевела взгляд от мамы к нему. Он неотрывно глядел на меня.

– Где она? Где девчонка? В желтом платье! Кто-нибудь видел? Куда она делась? – кричали разные люди с разных концов зала.

Я смотрела на мальчика, он на меня. Не знаю, зачем, но я помотала ему головой.

– Сын, ты не видел, куда маленькая побежала? – дядя в черно-золотом кафтане развернул его к себе.

– Нет, пап. – сразу же ответил мальчик, кинул на меня последний взгляд и вышел из зала.

Я снова посмотрела на маму. Только сейчас до меня дошло.

И внутри, там где детское сердечко, вспыхнула зверская боль.

Я открыла глаза и увидела прогнивший потолок.

Где я? И что это было за воспоминание? Оно мое, я знаю. Уверена, что мое. Целый отрывок памяти вернулся. Как?

Бетисса. Эта злобная ведьма и ее красная пыль что-то сделали со мной. И она сказала мне какие-то слова, но я не могла собрать их в памяти. Что-то про подарок, но…

Я села и потерла ноющие виски. Самочувствие такое, будто во мне сейчас бочка эля, вместе с бочкой. Еще этот смрад… Незнакомая кровать насквозь провоняла мочой. И во всей комнате жутко воняло. Откуда тошнотное зловоние? Тут же ничего нет, кроме дряхлой кровати на шатающихся ножках, сломанного стола и дыры в полу. Та комната, что я снимала в трактире у Роллы, была королевской опочивальней по сравнению с этим. Хотя, не улица, и на том спасибо. Но как я тут оказалась?

– Ты проснулась! – от восторженного баритона чуть перепонки не лопнули. – Вставай же! Вставай!

Я протерла глаза, пытаясь понять, не чудится ли мне. Ибо передо мной стоял тот самый рыдающий толстяк и махал пухлыми руками, чтобы я шла за ним.

– Помоги разбудить! Ты сказала, что она проснется, когда протрезвеет! Помоги протрезветь маму!

Протрезветь маму…

Книга!

– Где книга? – вскочила я, озираясь по сторонам.

– Какая книга? – спросил толстый идиот.

– У меня в руках была книга. В рубахе. Где она?

Вернув на миг утерянное самообладание, я в один шаг преодолела расстояние между мной и мужиком, схватила его за шерстяную жилетку и холодно прорычала:

– Где книга, что была со мной?

Остолоп никак не изменился в лице. Пытался что-то там думать, но у него не получалось. Мысли покидали разум, не успев сформироваться. Он слабоумный. Это я поняла еще в переулке, когда он безудержно рыдал. Но сейчас он тот, кто знает побольше моего.

– Ну? – я сильнее встряхнула его, но никак не удивила. Дурачка не ошарашило, что я трясу его словно ребенка.

– Я… я не знаю… – стыдливо признался он и поджал губы. – У меня нет книг. Я читать не умею.

– Кто бы сомневался. – вскипела я, выпустив слабоумного тупицу. – Ты пошел за мной следом?

– Пошел.

– И притащил сюда?

– Притащил.

– Кого ты видел?

– Тебя.

– Да, нет же… – раздраженно вздохнула я. – Кого ты видел рядом со мной? Старуху? Она взяла сверток с книгой?

Мужик поводил тупыми глазками, подумал и помотал головой.

– Чтоб тебя… – выругалась я и пошарила в поисках кожаного мешочка с золотом. Его тоже не оказалось, как и всего оружия. Меня обокрали, пока я валялась, вновь одурманенная этой седовласой тварью. Ни меча, ни клинков. Лишь лук остался – он в трактирной комнате, до которой я так и не добралась.

Я раздраженно протерла лицо и только сейчас поняла. Очков не было. Ни на лице, ни на шее, куда я стаскивала их, чтобы не потерять. Их тоже украли – они же из берилла, а он довольно ценный.

И слабоумный детина видел мои глаза, но в ужасе не убежал.

Я повернулась к нему, внимательно наблюдая. Он стоял в дверном проеме, закрывая его весь, и чуть ли не восхищенными глазами смотрел на мое лицо.

– Тебя не смущают мои глаза?

– Красивые! – воскликнул мужик и захлопал в ладоши от радости.

– Мои глаза красивые? – скептично уточнила я.

– Да!

Усомнившись в происходящем, я все же понадеялась, что Бетисса каким-то образом вернула мне врожденный цвет глаз. Она же сказала что-то про подарок. Это он? Пунцовая пыль изменила внешность Кнарка?

– Какого цвета мои глаза? – уточнила я.

– Очень красивые! Самые красивые! Черные! – заверещал идиот и запрыгал от восторга, от чего весь дом заходил ходуном.

Попытаться стоило. Я ничего не потеряла, за исключением крохотной надежды на нормальную жизнь. Черные глаза по-прежнему со мной. Если этот дурачок считает их красивыми – его дело. Хоть перед кем-то можно не скрываться.

– Как тебя зовут? – спросила я, садясь обратно на вонючую кровать.

– Янни-пом-пом!

– Янни-пом-пом? – мои брови задрались на лоб.

– Янни-пом-пом! – еще более воодушевленно захихикал толстый простачок, будто это самое веселое имя на свете. – Меня мама так зовет!

Глядя на него исподлобья – на рослого недоразвитого мужика сорока пяти лет – я могла представить какое угодно имя, но только не «Янни-пом-пом».

Волосы темные, грязные и длинные. Борода такая же. Он жевал нижнюю губу, как ребёнок, а взгляд был… хаотично парящим. Глупые глаза с трудом фокусировались на одном месте. Как и все слабоумные, он не умел контролировать эмоции, и его лицо постоянно искажалось, следуя за несвязными мыслями. То он скалился, то морщился, то улыбался одними деснами, то вытягивал губы в трубочку.

Янни был слишком нескладный: одно плечо задиралось к уху, а другое висело, как парализованное. Косолапые ноги безостановочно переминались на месте, будто в дырявых башмаках завелись мыши.

На нем были огромные штаны. Он постоянно подтягивал их на толстый живот. Прям каждое мгновенье. А сверху грязнущая рубаха и шерстяная жилетка на пуговках.

Дурак постоянно на что-то отвлекался и, кажется, пытался что-то вспомнить.

Он вспомнил. Поняла я это по тому, что мужик подпрыгнул на месте, всколыхнув хрупкие стены, поднял палец вверх и громко – громче, чем нужно – спросил:

– А как тебя зовут?

– Митра. – тихо ответила я, разглядывая нелепого имбецила.

– Чегось?

– Мое имя – Митра. – повторила я.

Так меня зовут. Воспоминание, которое Бетисса великодушно предоставила мне, вернуло два имени. Мое и моей сестры.

У меня есть сестра. Или была сестра. Я смутно помнила ее лицо, но мы точно не были похожи. Мы часто ссорились. Алика ненавидела меня. Почему? Если я доставала ее и портила платья, могли такие детские шалости привести к непреодолимой злобе? Может, да, а может, тут было что-то другое.

У меня была мама. Я не вспомнила, как ее звали, но точно знаю, что очень ее любила. Даже несмотря на постоянные оплеухи и наказания, моя мама была святой для меня.

В груди глухо аукнулось горе. Нестерпимая скорбь от ее потери. Никто толком и не понял, почему она умерла в тот день, выдернутый из моей памяти этой старой ведьмой. Когда меня нашли и заперли вместе с Аликой, скупой страж лишь проронил, что у портнихи случился приступ, и сердце не выдержало.

И еще я теперь знала, что родилась не в Йосе. Этот город находился в Северном Юшене. А там, откуда я родом, было всегда тепло. Это либо в Кейлин-Горда, либо в приближенных к нему регионах Тарты. Йос был связан с чем-то другим, но точно не с моей родословной.

Это воспоминание мне не только имя вернуло. Оно показало самое важное. Когда-то я была человеком. Ребенком. Значит, я родилась и выросла в чьем-то доме. Значит, там меня должен кто-то знать.

И самое яркое озарение было в том, что я не могла быть причастна к убийству Гонника Даггана и его семьи. Если я была ребенком и человеком, значит, родилась уже после их гибели. Получается, я угодила в армию Бадзун-Гра совсем недавно. Может, пару лет назад…

Почему-то от мысли, что я не убивала Дагганов, стало легче. Должно быть, история Баата была моей любимой сказкой в детстве – поэтому я так близко приняла ее к сердцу.