Олигарх 6 (СИ) - Шерр Михаил - Страница 38

— И часто приходится? — Такое откровенное признание Василия меня очень удивило и поразило. Насколько мы с ним похожи!

— Ты, Алёша, даже не представляешь, как часто. Эти края на самом деле сплошной ужас. Тут, чтобы пришлому нормально жить, надо быть особенным человеком. И дело тут даже не в природе.

— А в чем же, Василий Алексеевич, по вашему мнению? — заинтересованно спросил Иван Васильевич.

— Не знаю, Иван Васильевич, честно говорю — не знаю и не могу понять. Но думаю, что именно поэтому маньчжуры не смогли взять когда-то Албазин. Те казаки умирали на ходу, но шли в бой и побеждали.

— Но надо честно сказать, что не всегда, бывало, к сожалению, и по-другому, — не полностью согласился Иван Васильевич.

— Я долго думал над этим: почему одни и те же люди то совершают подвиги, а потом вдруг трусливо бегут. И однажды зимой я увидел, как луч солнца через окно падает на чашку, стоящую на подоконнике. Было очень студено, и вода в чашке замерзла. Но этот лучик солнца нагрел и растопил лед, а затем вода стала даже теплой, — я от изумления чуть рот не раскрыл, так красочно Василий рассказывал. — В этот момент я вспомнил латинское слово «passio» — страсть. И подумал: вот есть и люди, которые страстью своего характера или души зажигают других. Это у них от Бога, как и тепло, которое несет солнечный луч.

Услышав последние рассуждения Василия, я, наверное, действительно от изумления раскрыл рот и подумал, что сейчас Василий произнесет слово «пассионарий» или что-то вроде того.

— Этих людей я назвал пассионариями, — продолжал развивать свою философскую мысль господин Петров Василий Алексеевич, — и вот их наличие, а самое главное — количества в какой-либо группе людей, определяет способность народа в целом к героическим свершениям.

Вот это номер, товарищи и господа Ибаррури и прочие Гумилевы отдыхают. Надо будет подсказать моему другу детства еще другие термины, например, «национальный менталитет», «этногенез», после чего побеседовать с ним на отвлеченные темы, а затем предложить изложить все пришедшие мысли на бумаге.

Денег я на это выделю сколько будет нужно, мы это напечатаем на четырех языках и распространим по России и Европе. И станет мой Василий великим русским философом. Но это будет потом, а сейчас пора заняться делом.

— Васенька, давай ты, как положено на приличных кораблях, распорядишься подать ужин в кают-компании, затем твой доклад. А философией мы займемся с тобой на досуге, твои взгляды очень интересные и мне понравились.

Наш пароход оказался хотя и речным, но настоящим судном. Кают-компания на русском флоте — это нечто святое, и здесь было как и везде, где я ходил до этого.

Безукоризненно накрытый стол, кок с двумя помощниками в белоснежной форме и ожидающий нас капитан в новеньком, с иголочки, вицмундире флотского офицера лицезреть было очень приятно.

Этот ужин, кстати, оказался последней каплей, склонившей меня к окончательному одобрению кандидатуры Михаила Кюхельбекера на должность капитана нашего парохода-первенца на Амуре.

Ужин был достаточно коротким. Разговаривать во время приема пищи на судне, на мой взгляд, — признак дурного тона. Поэтому интересующий меня вопрос я задал, когда мы дружно поднялись из-за стола.

— Михаил Карлович, как вы настроены: ночью идти или все-таки встанете на якорь?

— Потихонечку будем идти, снизим скорость до минимума. На носу я выставил трех матросов, они начали измерять глубину по ходу баграми и ручным лотом. Действовать будем по ситуации.

Мы с Иваном Васильевичем немного задержались, и когда вернулись в капитанскую каюту, Василий уже разложил свои карты и какие-то записи.

— Давай, Василий Алексеевич, расскажи о строительстве дороги до Читы, твое решение о ее главном строителе и положение дел от нерчинской пристани и ниже. Полковнику Осипову ты всю необходимую информацию предоставил, поэтому все остальное потом, — я решил сразу же ограничиться тем, что интересует меня в первую очередь.

— С дорогой от Верхнеудинска до Читы ясности, на мой взгляд, еще нет, — Василий сразу же, без вводных предложений, начал говорить по существу. — Дорогу вдоль Уды, а затем через хребет мы по-любому будем реконструировать, а вот железную, думаю, надо прокладывать по другому маршруту.

Капитанская каюта для троих достаточно тесная, и мне пришлось наклониться, чтобы хорошо видеть карту Василия.

— Если мы пойдем сначала напрямую на Петровский Завод, то обойдем хребет с запада. Затем идем вдоль реки Хилок, поднимаясь по ней. Вот тут, — Василий показал на карте место, где Хилок, вытекающий из озер западнее Читы, спускаясь на юг, делает западный поворот, — дорога уходит на восток и через сопки выходит на Ингоду и вдоль нее до Читы. Горы тут проходить проще, чем при варианте вдоль Уды, вдобавок там есть места, где вечная мерзлота чуть ли не на поверхности.

— Это, конечно, аргумент весомый, — я хмыкнул и покачал головой, — практически решающий. Единственный минус, что при таком варианте все равно рядом придется прокладывать еще одну трактовую дорогу.

— На мой взгляд, это не минус, — задумчиво сказал Иван Васильевич. — Будущие дороги надо строить, а железную потом и обслуживать. А тут долину Хилка начнем осваивать.

— Тоже верно, — согласился я с резонным дополнением. — Тогда так и запишем, что железная дорога пойдет здесь. И вторая трактовая, естественно, рядом.

Василий довольно кивнул и тут же перешел к следующему вопросу.

— Комендант нашего Читинского подворья Кропачев успел прислать мне жалостливое письмо, — Василий показал два листа, исписанных достаточно корявым почерком. — Пишет, что ему трудно справляться с начинающимся строительством в Чите, и просит прислать замену, а он согласен на должность попроще.

— И что ты на это скажешь? — такого расклада я не ожидал, мне казалось, что Кропачев справляется.

— Он, Алёша, честный человек, и если есть кем заменить, то пусть он лучше остается волостным начальником и комендантом подворья. Забот у него будет хватать, строительство дорог одно чего стоит. Вот только заменить его у меня пока не кем.

— Это, Вася, не проблема. Напиши сразу же, как придем в Сретенск, чтобы от моего имени предложили стать начальником строительства Читы Завалишину Дмитрию Иринарховичу, независимо от того, женится ли он на девице Смольяниновой, — это, наверное, лучшее решение, чем брать его на Амур.

Заодно пристроит всех холостых девиц Смольяниновых и Кропачевых. Их там целый полк.

— Да еще один момент. У Кропачева на шее еще целый выводок. Поэтому комендантский дом пусть ему остается. А Завалишину новый построим.

— Хорошее решение, — согласился Василий. — Мне даже в голову не пришло кого-то из этой публики назначить. У меня к ним пока еще отношение как к арестантам.

— Не хочу тебе рассказывать, но у меня еще хуже. Просто Завалишин один из немногих из этой публики, кто не вызывает у меня негатива. Тем более, что почти все они к моей персоне тоже относятся, — я хмыкнул и замолчал.

Воспоминания о неприятной дуэли и всего, что было с ней связано, захлестнули меня, и я решил эту тему больше не развивать.

— Давай, Василий Алексеевич, о нерчинской пристани. Читинский вопрос будем считать исчерпанным.

— Пристань вы видели. Рядом наше подворье. Что и как будет в Нерчинске, станет ясно, когда с каторгой разберемся. Нерча, сами видели, судоходна. В городе и кой-какие люди есть. Хотя, кроме Гостиного двора и собора, ничего путного нет. Я думал занять народ строительством плотов, но теперь в Нерчинске не до них будет. Надо срочно разобраться со всеми этими арестантами. И рудники нерчинские не должны встать, а это проблема еще та.

— Оставим пока Нерчинск и рудники. Дороги строятся, это мы видели. Давай про Сретенск, Шилкинский завод, Горбицу и как дела на Амуре, — я нетерпеливо поторопил Василия.

— Нет, сначала другое, — Василий достал из кармана два золотых самородка и положил их передо мной.

— Ты хочешь сказать, что тебе удалось найти месторождение самородного золота? — другая мысль мне даже не пришла в голову.