Олигарх 6 (СИ) - Шерр Михаил - Страница 36

Сам Ипполит тоже оказался среди каторжан, которые, за исключением Лунина, выказывают ему презрение.

Ипполит Завалишин вызывает у меня отвращение. Он не будет мною помилован и вместе с уголовниками, убийцами и насильниками в кандалах пойдет по этапу в Красноярск.

А Дмитрия Иринарховича мне хочется освободить как можно скорее. Его я хочу взять с собой в сплав по Амуру.

Молодую особу я решил не томить неизвестностью, и как только супруга коменданта отошла от нас после представления, прямо спросил её:

— Позвольте спросить вас, сударыня. Вы по-прежнему любите господина Завалишина и желаете стать его женой? — мой вопрос не смутил молодую особу. Она явно ждала чего-то подобного и только побледнела, отчего стала выглядеть еще лучше.

— Да, ваша светлость.

— Я задал вам этот вопрос, Аполлинария Семеновна, не из праздного любопытства. Дмитрию Иринарховичу будет предложено поехать со мной в экспедицию по Амуру, и я хочу, чтобы вы понимали, что вас ждет, если вы разделите с ним его судьбу.

Аполлинария вытянулась как струна и тихо, но очень четко ответила:

— Я за любимым человеком пойду на край света, а если судьба велит ждать его, то до гробовой доски.

— Уезжая из Иркутска, я отдал все необходимые распоряжения, и полагаю, что в ближайшее время господин Завалишин прибудет в Читу.

В последний день перед отъездом в Забайкалье я распорядился доставить всех каторжан и ссыльных, осужденных не по уголовным статьям, в Иркутск и Читу, в зависимости от места нахождения. Разумеется, снять со всех кандалы, если кто-то еще удостоен такой «чести».

Нижних чинов — участников выступления декабристов в Забайкалье — было несколько человек, и я приказал их всех сразу же привезти в Сретенск. Дергать кота за усы — не самое разумное занятие, и вряд ли Государю понравится их фактическое освобождение, если они, например, окажутся в Иркутске.

А глухое Забайкалье и последующее Приамурье — как раз то, что надо. Думаю, царя-батюшку это очень устроит.

Все задуманное должны осуществить специальные люди, отобранные и проинструктированные Яном. Всего их будет десять человек в сопровождении десятка казаков.

Выбора у освобождаемых, на самом деле, нет никакого. Как говорят в XXI веке, от слова «совсем». Я не любил, когда так говорят, но эта дурацкая фраза идеально отражает положение дел.

Те, кто не пожелает служить в компании, будут этапированы в Красноярск, и как только они окажутся на левом берегу Бирюсы, их ждут кандалы, а затем пеший этап.

До Красноярска это около четырехсот верст, и идти придется не меньше месяца, а потом — этапирование на другие каторги, которых в той же Енисейской губернии достаточно.

Так что «отказников», думаю, не будет, тем более господам-декабристам будет сразу предоставлено право выбора: Иркутск или Чита.

Иркутск — это служба в Приангарье и Якутии. Чита — Забайкалье, Камчатка, Приамурье или иное.

Решения, что и как делать с тысячами осужденных по уголовным статьям и по военным, таким как, например, дезертирство, пока нет.

Откровенный уголовный элемент пойдет по этапу в Красноярск. С беглыми надо работать персонально. А вот что делать с теми, кто, например, осужден за убийство помещиков или за воровство от безнадеги? Или с теми же староверами?

Таких тут вагон и маленькая тележка — тех, кого бесчеловечный общественный строй империи во главе с царем-батюшкой сделал преступниками.

Самая главная проблема в этом деле — кадровая, то есть, попросту говоря, кто будет заниматься этой публикой, особенно фильтрацией людей с уголовными статьями. Сейчас одна надежда, что Ян быстро подберет необходимых людей и пришлет их сюда.

Дорога до Нерчинска была вполне приличной. Каких-либо сомнений в том, как она будет проходить, у Василия не было, и работы по её реконструкции шли полным ходом. Это сразу же сказалось на скорости нашего передвижения, и, особо не напрягаясь, мы преодолели двести шестьдесят верст за три дня.

Задерживаться в Нерчинске мы вообще не стали ни на один час.

Еще на подъезде я услышал интересные звуки, а затем первым увидел и дым над лесом, который мог быть только пароходным.

К Нерчинску мы подъехали с юго-западной окраины. Город был на противоположной стороне Нерчи, а прямо перед нами, в полуверсте ниже большого острова между двумя рукавами реки, была новенькая пристань, на которой еще шли какие-то работы.

На причале пристани был пришвартован пароход, на борту которого я прочитал название: «Император Николай I».

Василий после долгих размышлений решил сделать небольшой ход конем и проявить верноподданнические чувства, назвав наш первый пароход именем Государя.

Об этом он известил меня в письме, которое я успел получить в Чите.

Мы с Иваном Васильевичем, конечно, немного посмеялись над его хитростью, но тем не менее оценили её.

Тем более, что царь-батюшка на это, наверняка, отреагирует положительно.

Стоило нам показаться на берегу, как на носу парохода ударила какая-то маленькая пушчонка, а от пристани отвалил гребной катер и направился к нам. Через двадцать минут я оказался в крепких объятиях Василия, который встречал нас на пристани.

О нашем скором приезде он был извещен заранее, да и его лазутчики на дороге успели доложить о нашем приближении, поэтому Василий в проявлении своих чувств был сдержаннее Ивана, но кости мне помял изрядно. Я, правда, в долгу не остался.

До конца светового дня оставалось еще пара часов, и когда закончились взаимные обнимашки, Василий спросил меня:

— Если у тебя нет неотложных дел, требующих твоего присутствия в Нерчинске, то предлагаю действовать по моему плану, — Василий ожидающе посмотрел на меня.

В этот момент налетел неожиданный порыв холодного ветра, я закашлялся и с трудом выдавил только одно слово:

— Говори.

Василий, похоже, уже полностью адаптировался и спокойно продолжил:

— Сейчас дорога не точно каждый день, каждый час на счету. Ветер, — он махнул рукой, — сам видишь, уже какой. Того и гляди, снег принесет. Тут по-любому через две недели зима начнется. У меня поэтому, Алексей Андреевич, план такой.

Василий оглянулся и посмотрел на моих казаков, переправляющихся на пароме через Нерчу.

— Ты поднимаешься на борт, мы тут же отваливаем и идем в Горбицу. Мой доклад будет в процессе. Господин полковник с одним взводом твоих орлов остается в Нерчинске. Второй взвод и пластуны идут с нами. Лошади остаются здесь, при необходимости приведем их в Сретенск.

Василий еще раз посмотрел на переправу моих казаков и довольно улыбнулся.

— Все как часы работает. А знаешь, поначалу даже кулаками пришлось объяснять, что и как правильно делать, — я хмыкнул, вспомнив, что у друга Васи в детстве с этим задержек не было, и ему частенько доставалось за скоропалительные решения.

— Не отвлекайся, время дорого, сам говоришь, каждый час на счету, — не удержался я от шпильки в адрес Василия.

Он недовольно тряхнул головой и продолжил:

— Тут дел теперь невпроворот. Нерчинская каторга — крупнейшая в России, и каторжан несколько тысяч. Я на это дело поставил человека надежного и хваткого, — Василий показал на одиноко стоящего у кромки причала человека в вицмундире, в котором, как говорится, за версту был виден отставной военный. — Но сам понимаешь, их быстро раскассировать не так просто, а ты требуешь еще и разобраться с каждым. Поэтому прошу для усиления оставить полковника Осипова временно в Нерчинске. Он своими делами будет заниматься и нашего коменданта подстрахует. Мало ли что.

— Хорошо, я и сам склонялся к тому, чтобы полковник пока задержался здесь. Несколько сотен будущих амурцев надо сформировать в первую очередь, и лучше из местных. Желающие пойти на Амур, на твой взгляд, Василий Алексеевич, тут имеются? — поручение выяснить настроение именно местных Василию было отправлено с Бирюсы сразу же по получению императорского рескрипта.

— Конечно, есть. Солдаты воинских команд чуть ли не целиком желают. Только вот как это сделать, служивые все-таки.