Муля, не нервируй… Книга 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 5

— Что, прямо взял и исчез? — не поверил я.

— Не весь сценарий, — вздохнул тот, — примерно треть листков. Мы не можем восстановить отсутствующую часть. А без неё ничего не получится…

Глава 3

— Ярослав! — позвал я подростка, который ещё не ушёл и активно грел уши, — сходи-ка, позови бабушку.

— Какую? — уточнил парень.

— Ту, у которой Букет, — подмигнул ему я.

От Завадского это не укрылось, и он нахмурился, но пока ещё держал себя в руках.

Глаза Ярослава блеснули, и он вылетел из комнаты как пробка из бутылки с шампанским, чуть ли, не повизгивая от предвкушения.

— Иммануил Модестович, — Завадскому явно не понравилось, — зачем вам бабушки с букетами? Пусть лучше чепчики подбрасывают. Это, знаете ли, гораздо приятнее. Но если без шуток, я же к вам со всей душой пришёл. Поговорить. Да, у нас возникли… эммм… некоторые недоразумения… разногласия. Но мы же взрослые люди, и никто не мешает нам во всём разобраться и неудобные вопросы решить.

— Воровство чужих проектов вы называете неудобными вопросами? — настроение крутить реверансы у меня не было, поэтому брякнул, что думал.

Завадский побагровел.

Но ответить достойно он не успел — раскрылась дверь и со словами:

— Муля, так чем там их побег закончился…? — в комнату вплыла Фаина Георгиевна.

Причём была она в цветастом крестьянском платке, которым повязала массивную конструкцию из бигуди. При виде Завадского, она умолкла и лицо её вытянулось.

А Завадский так вообще побледнел.

— Муля! — всплеснула руками она, — что это?

— Это — Юрий Александрович, — усмехнулся я, предвкушая славный скандальчик.

— Попрошу! Не что, а кто! — выпятил нижнюю губу Завадский. — Я человек, между прочим!

— Да? Неужели? — сделала демонстративно круглые глаза Фаина Георгиевна.

— Вы не считаете меня человеком? — зло нахмурился Завадский. В воздухе отчётливо запахло серой.

— Вам для этого нужно сперва слезть с постамента! — фыркнула она, — хотя можете не утруждаться — пройдёт какое-то время, и благодарные потомки всё равно вас оттуда сбросят…

— Фаина Георгиевна, я не понимаю эту вашу женскую логику!

— Возможно потому что вы мужчина? — прищурилась Злая Фуфа, а Ярослав откровенно заржал.

Я незаметно показал ему кулак, чтобы не мешал. А сам приготовился наблюдать дальше. Тем временем ссора разгоралась:

— Это вы из зависти, что больше не играете в моих спектаклях!

— Но вы же сами выгнали меня из «Шторма»!

— Потому что вы своей игрой испортили мне весь замысел!

— А вы публику поменяйте, Юрий Александрович, — едко усмехнулась Злая Фуфа и добавила, — напишите на афише «Спектакль „Шторм“ только для тех, кто способен понять великий замысел режиссёра Завадского»!

Тут уже и я не выдержал, ржал так, что ой.

Завадский налился нездоровой краснотой и прошипел:

— Зачем вы этот цирк устроили, товарищ Бубнов?

— Какой цирк? — прищурился я, — вы же пришли со мной о проекте разговаривать, если не ошибаюсь. Или не так?

— Именно так! — кивнул Завадский, — но она здесь причём?

— А при том, что одна из главных ролей писалась как раз под Фаину Георгиевну. Так что она — человек заинтересованный. Кроме того, Фаина Георгиевна принимала непосредственное участие в написании отдельных частей сценария.

— Я сам знаю, кого приглашать на роли! — он сказал это пафосно и даже подбородок задрал высоко-высоко.

— Тогда зачем вы пришли ко мне? — изумлённо развёл руками я, — приглашайте сами, делайте всё сами. Я-то причём⁈

— Мне нужен текст! — проворчал Завадский, — весь текст!

— Ничем помочь не могу, — демонстративно развёл руками, и я подчёркнуто злорадно улыбнулся, — уж извините!

И тут заржала Раневская. Завадский побагровел, процедил что-то нечленораздельное и выскочил из комнаты, напоследок так хлопнув дверью, что, наверное, вздрогнул весь дом и на чердаке обильно посыпалась штукатурка.

— Муля, ты прэлесть! — разулыбалась Фаина Георгиевна, — как красиво поставил на место этого мешигине[1]!

— Он сказал, «поговорим в кабинете Большакова», — тут же наябедничал Ярослав. — Я всё расслышал.

— Вот же сволочь, — пробормотала Фаина Георгиевна, — но сволочь гениальная, что тут говорить.

Она тяжко вздохнула и посмотрела на меня как-то… по-матерински, что ли:

— Тяжело тебе со мной, да, Муля? Ничего-то у нас не получается. И с режиссёрами я постоянно ругаюсь, и из театров меня выгоняют, и роли отбирают.

— Ничего, Фаина Георгиевна, — вздохнул я, — раз я пообещал — значит сделаю. Не получилось сейчас — получится потом. Я вообще считаю, что неудачи — это хорошо. Больше материала для мемуаров будет.

Раневская усмехнулась. И добавила:

— Трудно мне с Завадским. Очень трудно, Муля. Сам видишь же.

Я кивнул, а она продолжила:

— Если я молчу — он начинает думать, что он прав, а если пытаюсь доказать свою точку зрения — так считает вдвойне.

Она посмотрела печальным взглядом и сказала:

— Но остальные режиссёры ещё хуже.

— Ничего, Фаина Георгиевна, и это мы преодолеем. Все вот эти неприятности — это хорошо. Даже очень хорошо. Когда преодолеваешь их — это и есть жизнь, движение. Только тогда можно насладиться победой, если прошёл трудный путь. А если всё на блюдечке с золотой ложечкой, то обычно такое не ценится…

— Жаль, что так с фильмом этим получилось, — вздохнула Раневская, — я так уже на него понадеялась. Думала с сестрой действительно, хоть на старости лет увижусь. И что квартиру ты получишь рядом со мной. Соседями станем.

— Всё так и будет, — с уверенностью сказал я.

— Нет, Муля, — почала головой Раневская, — Завадский — это такой жук, он своего не упустит никогда.

— Завадский не вытянет этот проект, Фаина Георгиевна, — пожал плечами я, — вот увидите. Тем более, что фильм на карандаше у самого…

Я ткнул пальцем в потолок.

Раневская кивнула, мол, понятно, знаю.

— Он ещё попыжится немного и Большаков сам мне всё отдаст. Думаю, и недели не пройдёт. Сроки-то никто не отменял.

— Большаков — сложный человек, — возразила Фаина Георгиевна. — тут тоже непонятно, его не просчитаешь.

— А я не говорю, что легко будет, — ответил я, — но торговаться придётся. И будет или по-моему, или проект попросту лопнет. Они на второй вариант не пойдут, побоятся. Поэтому и квартиру дадут, и на все мои условия пойдут. Вот увидите.

На лице Фаины Георгиевны было сомнение.

И тогда я сказал:

— А давайте пари?

— Опять? — нервно хихикнула она.

— А почему нет? — пожал плечами я, — если через неделю… нет, подстрахуюсь, если через полторы, недели проект не отдадут обратно мне, причём целиком, на моих условиях и без Завадского и прочих деятелей, то вы выполняете одно моё желание. Причем без оглядки. По рукам?

— Я надеюсь, там под поезд прыгать не надо? Я же не Анна Каренина, — проворчала Фаина Георгиевна, но потом улыбнулась, — ладно, по рукам.

Она ушла, а я отрубился ещё до того, как моя голова коснулась подушки.

А вечером припёрся Жасминов. Трезвый и грустный.

Я как раз сидел за столом и ужинал. Дуся убежала к Белле узнать последние новости, и я был в комнате один. Сидел и размышлял, что его делать дальше. Фаине Георгиевне-то я сказал, что всё будет хорошо. И даже поспорил. Но в душе я не был столь уверен. Поэтому сейчас следовало составить план. Первым пунктом нужно было поставить вопрос с работой. Я прогулял уже несколько дней. И если за две прошлые недели у меня были больничные листы, то следующие два дня я прогулял нагло, без всякой на то причины. И продолжаться это долго не могло. Особенно с приходом новой начальницы.

Вторым пунктом был вопрос с жильём и деньгами. Последние дни всё это меня настолько достало, что сил моих больше нету. Двое суток пить с соседями и вообще не спать. От такого режима дня и лошадь копыта двинет. А в это время с медициной ещё не особо хорошо. Так что скоро я стану внешне похож на Жасминова. Муля и так далеко не красавчик, и хоть я его немного уже привёл в ному, но всё равно есть ещё над чем работать, а после такого отношения к своему организму — даже боюсь думать, каким я стану.