Муля, не нервируй… Книга 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 37

Тишину разорвали неуверенные смешки. Козляткин, который тоже вернулся вслед за мной — побагровел. Взгляд его не предвещал ничего хорошего.

— При чём тут мой папа⁈ — возмущённо вскричал сын Тельняшева, при этом его голос на верхней ноте сорвался в визг.

— Так папа ни при чём? — всплеснул руками я, — хотите сказать, что вас за личные заслуги сюда включили?

— Да! За личные! — горделиво выпятил грудь сын Тельняшева.

— А можете сказать, за какие конкретно? — добрым голосом спросил я и ласково улыбнулся… ну, почти ласково. Примерно так улыбается голодная барракуда где-то в мутных водах Амазонки.

Народ в зале притих.

Не знаю, чем бы дело закончилось, но тут встал со своего места Козляткин и сказал:

— Товарищи! Собрание окончено, вам же товарищ Бубнов сказал. А товарищ Тельняшев может обсудить все вопросы, так сказать, в рабочем порядке. Сейчас этот зал должны прийти убирать. Давайте не задерживать коллег.

Народ, начал расходиться. При этом на меня бросали взгляды. И среди них одобрительных практически не было.

Мда, если я не потоплю этот «Ноев ковчег», то 90% времени в Югославии я буду тратить на усмирение деточек разной степени блата.

— Муля! Останься! — велел мне злой Козляткин; его аж потряхивало от негодования.

Но я выкрутился:

— Сидор Петрович, давайте я к вам чуть позже зайду, у меня сейчас встреча в театре Глориозова. Мне Татьяна Захаровна велела ревизию там делать. Я уже и так опаздываю.

Пока Козляткин сочинял, чтоб бы мне ответить, я пулей выскочил из актового зала. В коридоре сиротливо кучковались Фаина Георгиевна. Рина Зёлёная и Миша Пуговкин.

При виде меня, Рина Васильевна всплеснула руками и ринулась в атаку:

— Муля! Ты очень неправ!

— Так! — прерывая все возможные обсуждения, сказал я, — не здесь. Жду вас у себя дома, в комнате через полчаса. Разбегаемся!

— Но ты на работе же, — пробормотал Миша.

— По коням! — оборвал его я и первым заторопился на выход.

Остальные потянулись за мной.

Через некоторое время все собрались у меня в комнате за столом. Сердитая Дуся хлопотала, пытаясь одновременно и накрыть стол, и успеть доварить обед, и соблюсти все приличия гостеприимного дома.

— Дуся, ты так не хлопочи, — сказала ей Фаина Георгиевна, — мы тут собрались, чтобы поговорить. Муля сказал. Ты спокойно иди вари обед. Успеем — значит успеем. Нет — так нет. Никто не в претензии. Мы могли бы пойти и ко мне, в Глашину комнату, но там всем сесть негде, и стол маленький.

Дуся срочно упорхнула доваривать борщ. А Рина Васильевна посмотрела на меня:

— Муля, — сказала она сердитым голосом, — вот ты зря его задеваешь.

— Ничего он не зря! — возмущённо вступился за меня Миша, — вы же видели, как он себя ведёт. И он первый на Мулю начал нападать.

— Я не спорю, Миша, — нахмурилась Рина, — но ты же сам понял, чей это сын. И остальные такие же. Начнешь с ними ругаться — так нас вообще из фильма выкинут. Их оставят, а нас выкинут!

— Но это же несправедливо! — вскричал Пуговкин.

— Была бы у тебя мать в горкоме Партии, к примеру, или в министерстве каком-то, ты бы совсем по-другому считал, — вздохнула Фана Георгиевна.

— Не согласен, — сказал я, — у меня, как вы знаете, дед — выдающийся учёный, академик. Но я же не пошел в науку, чтобы пользоваться его преференциями. Я начал свой путь в совершенно посторонней, другой области. Никто этому сыну Тельняшева не мешал сделать также.

— Это, Муля, если бы все так считали, то нам и Революция не нужна была, — вздохнула Фаина Георгиевна, а Рина Зелёная на неё испуганно цыкнула:

— Тише ты!

— Здесь все свои.

— И у стен есть уши, — не согласилась Рина, — тем более мне ваша Муза говорила, что ваши новые соседи очень странные, и себе на уме.

— Так, давайте не будем спорить! — прервал дискуссию я, — мы здесь не для этого собрались.

— А зачем тогда? — удивилась Злая Фуфа. — Я думала, ты обиделся и теперь пожаловаться хочешь и ищешь у нас утешения.

— Нет, я уже так-то взрослый мальчик, — хохотнул я, — а собрались мы здесь, чтобы продумать, как от них избавиться. Какие есть предложения?

На меня уставились три пары донельзя ошарашенных глаз.

— Муля! Ты с ума сошел! — всплеснула руками Рина, — как ты себе это представляешь? Что с ними нужно сделать, чтобы они отказались ехать в Югославию? Ты что, их убить хочешь?

— Отравить, — хихикнул Миша, но, нарвавшись на мой недовольный взгляд, затих.

— Это бесполезно, Муля, — покачала головой Злая Фуфа, — даже если предположить… гипотетически предположить, что тебе удастся их отвадить от поездки, то вместо сыновей Тельняшева придут дочери ещё кого-то… или сёстры, или тёщи… нужных людей у нас в стране много и, увы, у всех у них есть любимые родственники.

Фаина Георгиевна была права. Но я был бы не я, если бы вот так просто сдался. Нет, я внёс предложение:

— Предлагаю взять небольшую паузу и, скажем, до завтра, подумать, и предложить варианты. Лучше бы вместо этого сына Тельняшева взяли вон хотя бы ту же Дусю нам еду готовить.

Дуся, которая как раз в это время ставила тарелки с борщом на стол перед нами, хихикнула и польщённо зарделась.

Пока все обедали и ещё не разошлись, я спросил:

— Миша, как у тебя дела с разводом?

— Заявление забрали, — смутился Миша под любопытными взглядами остальных.

— А со спиртным?

— После того раза — ни капельки! — клятвенно заверил он и для дополнительной аргументации провёл пальцами под шеей.

— Хорошо, — кивнул я и перевёл взгляд на Рину Зелёную:

— У вас, Рина Васильевна, как я понимаю, проблема с пропиской была?

— Уже решается, — ответила она, — я договорилась, меня в общежитии при фабрично-заводском училище пропишут. Временная регистрация. А я у них буду иногда лекции по кино проводить.

— А временной прописки достаточно, чтобы вопросов потом не было? — спросил я.

— Сказали, что достаточно, — заверила она.

— А у вас что, Фаина Георгиевна?

— А что у меня? — прищурилась Злая Фуфа и вдруг озорно хихикнула. — У меня всё хорошо: прописка есть, я не пью. Не развожусь, потому что не с кем. А что ещё?

— А ремонт с квартирой как? — напомнил я, не поддержав её шутку, — мы же с вами договаривались, что вы ускоритесь. Мы должны махнуться квартирами и переехать до того, как уедем в Югославию. Более того, вот в эту комнату въедет жена Миши. Ему тоже нужно что-то успеть тут подремонтировать до её въезда. Так что все на сумках и ждут только вас. Взбодрите там Глашу, пускай быстрее пошевеливается. В крайнем случае, кое какие косметические доработки можно уже, живя в квартире, проводить.

— Через три дня всё будет закончено! — торжественно сообщила Фаина Георгиевна и добавила, — мы с Глашей переезжаем через три дня. Нужно, чтобы краска хорошо высохла. Она повышенной вонючести. И ещё три дня, чтобы доделать ремонт в моей старой квартире, куда переедешь ты с Дусей.

— Ещё чего не хватало! — возмутился я, — кем я себя считать буду, зная, что вы с Глашей мне ремонт делаете! Хотя это идея — буду на старости хвастаться внукам и правнукам, что мне ремонт сама Раневская делала!

— Ой, Муля, скажешь тоже! — махнула рукой злая Фуфа, — с ремонтом мне помогают. Можешь даже не беспокоиться. Заодно и в моей старой квартире порядок наведут. Ту же трубу к бачку поменяют, давно пора. Не тебе же этим заниматься…

Я тогда ещё удивился, но особого значения не придал.

А потом, на следующий день состоялась «торжественная» передача денег от Эмилия Глыбы мне. Нет, так-то я бы никогда в жизни не пошёл на мировую и не стал забирать заявление. Но, во-первых, нападение произошло среди рабочего дня на территории Комитета искусств СССР. Во-вторых, ситуация получилась неординарной и скандальной: драматург, пусть и начинающий и непризнанный, напал с ножом на методиста отдела кинематографии и профильного управления театров. По сути из-за пьесы про чернозём и зернобобовые. Кому скажешь — не поверят. Это трагикомедия вышла похлеще, чем у Монтекки и Капулетти. А, в-третьих (и это самое главное) — дело произошло накануне поездки в Югославию. Конечно же предавать огласке этот инцидент никому не хотелось, так что решили сделать мировую.