Муля, не нервируй… Книга 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 23

— Я не трусиха!

— Трусиха! Иначе зачем ты постоянно убегаешь от проблем, вместо того, чтобы взглянуть им в глаза.

— Я просто не знаю, как это сделать, — прошептала Валентина и густо покраснела.

— Иди домой. Сядь напротив родителей — перед папой и мамой. И скажи: «дорогие родители. Я была не права. Я хотела, чтобы вы считали меня взрослой. И мне казалось, что, если я буду делать все вот эти вещи, вы поймёте, что я выросла. Но на самом деле мне просто хотелось, чтобы вы гордились мной и восхищались. К сожалению, у меня не вышло. И мне очень жаль, что так всё получилось. Извините меня».

— Это очень трудно… — перепугалась Валентина.

— Знаешь, Валя, — сказал я, — жизнь вообще штука жестокая. Особенно, когда ты женщина, и особенно, когда ты хочешь быть свободной. Тебя всегда будут осуждать. За всё. За то, что плачешь. За то, что не плачешь. За то, что любишь. Из-за того, что перестала любить. Но ты не дура. Ты просто человек. И если ты ошиблась — значит, ты живёшь. А кто не ошибается, тот ничего и не делает.

Она посмотрела на меня. Глаза были всё ещё мокрыми, но уже не пустыми. В них просыпалась надежда.

— Спасибо, Муля, — прошептала она.

А я только пожал плечами:

— Не благодари. Просто знай: завтра новый день. И ты можешь начать его с чистого листа. А твои родители тебя любить будут всегда. Что бы ты не чудила. И возьми, наконец, ты этот кексик! Дуся старалась, пекла. Зачем её обижать?

Валентина с удовольствием цапнула кексик и принялась жадно его есть.

А я решил воспользоваться ситуацией:

— И, кстати, если хочешь быть полезной и доказать, что ты взрослая — помоги мне.

— Чем помочь, Муля? — с готовностью вскинулась Валентина, даже о кексике забыла.

— Попроси отца соорудить какую-то справку задним числом, что якобы Орфей Жасминов где-нибудь работает. Да хоть дворником. А то его в тюрьму забрали и могут на несколько лет посадить за тунеядство. Он на днях, примерно послезавтра, если его выпустят, уедет в деревню к Печкину. Тот его на работу в клуб возьмёт. Но сейчас ему помочь нужно. А то загубят человека.

— Но папа и слышать о нём не хочет… — перепугалась Валентина.

— Значит, тебе задание — донести информацию до отца так, чтобы он захотел помочь нашему другу. Поняла?

Валентина задумчиво кивнула.

— А раз поняла — забирай кексик и иди домой. Я спать хочу, — проворчал я.

Рано утром, когда я только-только закончил вести комсомольское собрание — сегодня мы разбирали очень интересную тему, о преодолении страха выступать перед большим количеством людей, — я попросил Надю и Олю остаться.

— Что такое, Муля? — спросила довольная моим вниманием кареглазка и расцвела улыбкой.

Наденька просто смотрела на меня лучистыми глазами.

— Товарищи девушки, мне нужна ваша помощь, — сказал я. — Вспомните, пожалуйста, кто из наших комсомолок работает в отделе, который связан с журналами и газетами?

— Муля, ну ты что? Я работаю! — воскликнула Оля.

— Ну ты же в архиве, Оля.

— Я работала в архиве, — весело ответила она, — но уже неделю как перешла в другой отдел. Меня повысили до замначальника отдела. Ты всё пропустил, Муля со своими проблемами. Со своей Югославией…

— Конечно, конечно… — покаялся я.

— Готовишься в Югославию… Куда там тебе на нас, простых людей, смотреть, — поддела меня и Надя, отчего и сама смутилась, да так, что её веснушки стали ещё более заметными.

— Извините, девочка… Точно закрутился… Всё забыл… — вздохнул я.

— Так что ты хотел? — блестя глазами от любопытства, спросила Оля.

— Да вот… мне подсказка нужна. Мне нужен один из журналов… Или, может быть, это газета… Но такая, чтобы она была популярной среди театральной богемы, в том числе среди режиссёров, писателей… В общем, чтобы они её все читали.

— Есть такой альманах, — кивнула Оля.

— Есть и газета, и два журнала, — подумав, добавила Надя. — А ещё есть несколько сборников попроще, есть альманахи.

— Нет, мне самое такое… рейтинговое.

— Что такое «рейтинговое»? — с недоумением спросила Оля.

— Потом объясню. Ну, такой, который больше всех читают.

— Хорошо. А зачем тебе это надо? — спросила Надя.

— Я хочу дать объявление.

— Ну так ты можешь спокойно дать в любое издание. В чём проблема?

— В том, что мне надо дать непростое объявление, и чтобы его обязательно напечатали. То есть мне, видимо, нужна какая-то справка или звонок от Комитета, чтобы мне не отказали. И вместе с тем это не сильно законно. Поэтому чтобы у вас тоже не было проблем…

— Ха-ха-ха-ха! — рассмеялась Оля. — Ты решил кого-то убить и хочешь дать об этом объявление?

Надя и себе захихикала.

— Ну, практически да. Только не убить, а другое, возможно похлеще.

— Какое другое⁈ — воскликнули девчата хором.

Я кратко рассказал им ситуацию: как Эмиль Глыба выманил деньги у Раневской. Правда, не называя ни имён, ничего.

— Это ужасно! — пробормотала потрясённая Оля.

— Это ужасно! — поддержала её Надя. — Надо в милицию сообщить!

— Никакой милиции! — ответил я. — Старушка-актриса сама отдала деньги добровольно. По сути, этот писатель выманил у неё на жалость к своему бедственному положению. Он размягчил доброе сердце этой старушки и забрал все деньги.

— Ужасно…

— Как кошмар… До чего люди дошли!

— Да это фашист какой-то! — вскричала Надя.

— Тише, тише, Надя… Так вы можете мне как-то помочь с этим?

— А что ты конкретно хочешь в нём написать? — спросила Оля.

— В общем, я пришёл к нему отобрать назад деньги, но он от меня сбежал. Поэтому всё, что я смог сделать — забрал все его рукописи, пьесы и черновики. Они сейчас все у меня. Теперь я хочу написать объявление о том, что скоро под моим именем будет опубликована очень интересная пьеса под названием «Чернозём и зернобобовые». Чтобы он, тот человек, который прячется от меня, зашевелился и сам на меня вышел. Иначе сам я его в Москве никогда не найду.

— Муля, вот ты голова! — со смехом воскликнула Оля.

— А если он убьёт тебя? — забеспокоилась Надя.

— Это уже мои проблемы, — ответил я. — Мне главное — с ним встретиться. Так что поможете?

— Ну, конечно! — сказала Оля. — Ты, Муля, сейчас беги на работу, а то твоя каракатица тебя сожрёт с потрохами. А мы сейчас с Надькой подумаем. Еще надо Валерию Ильиничну позвать. Она вот в этих делах хорошо понимает.

— Нет, нет, девочка! — я остановил их. — Вы же понимаете, что это всё должно храниться в тайне?

— Понимаем, — сказала Оля.

— Но надо придумать: к кому из редакторов обратиться, чтобы это объявление напечатали, и потом не было никакой разборки.

— И это подумаем, — пообещала Надя. — Мы к концу дня всё порешаем и тебе скажем.

Окрылённый этом разговором, я выскочил из Красного угла и по дороге, чуть ли не посвистывая, отправился к себе в кабинет.

А там меня уже ждали.

— Где сводное ранжирование? — завизжала Татьяна Захаровна, как только я вошёл в кабинет.

— Здравствуйте, Татьяна Захаровна, — спокойно ответил я и сел на своё место.

— Бубнов! Я к кому обращаюсь⁈ — перешла на визг она.

— Ко мне, — сказал я, расстегнул пиджак, аккуратно повесил его на плечики, распустил узел галстука, закатал рукав рубашки, и сел за стол, приготовившись писать дальше свой отчёт.

— Я к тебе обращаюсь! Встать!

— Ну, Татьяна Захаровна, мы же не в школе, чтобы вставать, — укоризненно вздохнул я. — Ну, пожалуй, если вы так сильно хотите, могу и встать.

Я встал, посмотрел на нее:

— Слушаю вас.

— Где информация?

Я пожал плечами, мол, и сам не знаю.

— Ты когда всё мне сдать должен был⁈ Где оно⁈

— Ой, извините… забыл… — развёл я руками и смущенно улыбнулся.

— Да ты что себе позволяешь⁈ Как ты мог забыть⁈ Мне сейчас к Большакову идти с докладом! А у меня ничего нет! Ты знаешь, что тебе за это будет? Тебя уволят за это, и никто тебе не поможет! Тебя после этого не то что в Югославию — тебе даже дворником никуда не возьмут! — завизжала она.