Муля, не нервируй… Книга 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 15

— И этот человек — ты? — нервно хохотнул Большаков и язвительно добавил, — ну и самомнение у тебя, Бубнов, аж противно.

— А я не считаю уместным скромничать, — ухмыльнулся я, — и ещё раз говорю: да, именно у меня есть все необходимые компетенции. Вы забываете, кем был мой дед и в какой обстановке я рос и воспитывался. Меня готовили к великим делам. Правда я в науку не пошёл. Ну нет у меня педантичности и скрупулёзности. Зато как чиновник я вижу, как этот проект надо правильно внедрять, чтобы получить не просто результат, а такой результат, чтобы все остались более, чем довольны!

— Вот и внедряй, Бубнов! — наигранно развёл руками Большаков, — что ты здесь обиженную ромашку изображаешь⁈ Кто тебе внедрять не даёт⁈

— Вы! — протянул я.

— Да я тебя уже который день уговариваю работать в нём! — возмутился Большаков.

— Да ну! — ехидно хохотнул я, — вы мне предлагаете быть на побегушках у Завадского. А он проект сольёт. Смотреть, как тупо убивает мою идею — это выше моих сил. Кроме того, я прекрасно всё понимаю: если проект взлетит — то молодец будет Завадский, а если рухнет — то виноватым буду я!

— Я буду виноватым, — глухо сказал Большаков.

— И вы, — согласился я. — Поэтому с Завадским я работать и не хочу.

— Но ведь он дельные идеи предлагает, — начал Большаков, но я перебил:

— Какие? Взять на главную роль Веру Марецкую вместо Фаины Раневской? Это вы считаете дельной идеей? Вон Эйзенштейн уже Бирман вместо неё взял, и что получилось?

При упоминании эпического провала «Ивана Грозного» Большаков помрачнел и нахмурился.

Я замолчал. А что ещё говорить? Основное уже не раз сказано. От своего я не отступлюсь. Поражения тоже нужно уметь принимать с достоинством. Делать выводы, проводить работу над ошибками, вставать и идти дальше. Во всяком случае я прекрасно знаю, что я всё это время старался, как мог. Но, очевидно, и в великом Советском союзе один человек против Системы — это ноль. Песчинка. Букашка.

Пауза всё затягивалась.

Наконец, Большаков как-то крякнул с непонятным выражением лица и вдруг сказал совсем другим голосом:

— Давай-ка садись, Иммануил.

И сам первым сел в своё кресло. Ну ладно, раз велено садиться — я сел в кресло для посетителей.

Большаков молчал. Долго. О чём-то думал. Я ему не мешал. Наконец, он не выдержал и спросил:

— Говорят, ты в Якутию намылился?

Я кивнул.

— Что там делать?

— Отец хочет, чтобы я семейную традицию продолжил, — ответил я, — буду работать на факториях и лабазах по заготовке пушнины.

— Хорошее дело, — одобрил Большаков и спросил, — но там, говорят, очень холодно. Минус пятьдесят.

— Ничего страшного, и при минус пятьдесят люди вполне себе живут, — пожал плечами я. — Буду тепло одеваться, валенки носить. А в домах топят. Во всяком случае, должны топить. Как-то буду.

— Молодец! Храбрый какой, — чуть насмешливо усмехнулся Большаков, но потом стал серьёзным. — Это я так спросил. Во время войны, помню, мы зимой в окопах сутками сидели и ничего — выжили. А в Советской Якутии тем более выжить не проблема тебе будет.

Я кивнул. Уже прям мечтал уходить, но хозяин кабинета всё не отпускал.

Опять молчал.

Затем сказал:

— Ты точно уверен, что сможешь сам, без Завадского, вытянуть этот проект?

— Уверен, — глухо сказал я (котлет хотелось всё больше и больше, а этот странный разговор всё никак не заканчивался).

— Тогда на, держи, — Большаков протянул мне какую-то бумажку, свёрнутую вдвое.

— Что это? — сперва не понял я.

— Ордер на квартиру в высотке на Котельнической. Она твоя, — вздохнул Большаков и добавил, — и попробуй только завалить проект, Муля! Уши оборву!

— Так Завадского и всей его подтанцовки там не будет? — всё ещё не веря своим ушам, спросил я.

— Не будет, — ответил он.

Глава 8

Столы вынесли прямо во двор, и сейчас сидели хорошо и весело. Собрались все соседи: были и Белла, и Муза, и Ярослав, и Орфей Жасминов, и Верка Алмазная, и слесарь Михалыч, и тётя Валя из четвёртой квартиры, и даже Михайловы из соседнего подъезда пришли, как водится, всем семейством, и даже мелкого карапуза Борьку с собой притащили. Дуся, в подаренной мною новой жёлтой кофте, с заколотым брошью воротом, расселась надутым коршуном во главе стола и зорко следила, чтобы на столах не заканчивались закуски. Верка и Муза были у неё на подхвате, и, если нужно было внести ещё пару тарелок винегрета или там сало с чесноком — они моментально бежали и всё, что надо, приносили. Так что столы буквально ломились.

— Ой, вы знаете, этот мой Муля — прямо охламон, ей богу! — деланно возмущалась она бабе Балалаихе из восьмой квартиры, которая считала себя лучшей хозяйкой во дворе и негласно соревновалась с Дусей. Правда шептала-таки на ушко, чтобы сидящая рядом Валентина не слышала (Дуся всё ещё лелеяла мечту, а вдруг мы поженимся). — Ну вот почему не сказать мне хотя бы за два дня! А лучше и за три. Я бы успела щуку нафаршировать. А так на базаре только карп был, да и то по знакомству взять получилось…

Баба Балалаиха менялась в лице и ревниво бросала полный зависти взгляд на большие тарелки, где вальяжно возлежали пузатые, набитые всякой кулинарной вкуснятиной, карпы. А гадская Дуся ещё и поиздевалась над честными людьми — в рот каждому карпу сунула веточку петрушки, и теперь эти карпы были словно из известного каждому советскому человеку стихотворения: « ешь ананасы, рябчиков жуй…». И ведь даже не поспоришь! Были на столах, пусть не рябчики, но жаренные куры, были даже два запечённых и набитых гречневой кашей гуся, и чесночная колбаса была, да не абы какая, а домашняя, пальцем пиханная, и исходящий сочностью сальтисон тоже был (Дуся явно имела контрабандную смычку с окрестным селянством). А уж про всякую мелочь, типа котлеты-отбивные-бризоли-голубцы, и говорить нечего!

— Ну, откуда он мог знать, что всё так получится, — снисходительно ответствовала баба Балалаиха на Дусины стоны, при этом с удовольствием наяривая кусок сдобного пирога с жаренной требухой и грибами. — Может, случайно так вышло…

— Ой, а то вы нашего Мулю не знаете! — возмущённо фыркала уязвлённая Дуся. — Не удивлюсь, если он это всё распланировал ещё до того, как в эту коммуналку переехал! Это же Муля! Весь в деда! Покойный Пётр Яковлевич, царство ему небесное, тоже такой был. Великим человеком стал. А я и говорю — Муля его ещё и повыше станет! Вот увидите!

— Зато теперь вы переедете на новую квартиру, с удобствами, — расстроенно влезла в разговор Муза. — А я ведь к вам с Мулей уже так привыкла… Сиротливо теперь будет в коммуналке нашей…

— Ну так и тебе никто не мешает к своему мужику перебраться! — парировала Дуся, немного сердитая, что её перебили на самом интересном месте, во время расхваливания Мули, — сколько он ждать может⁈

— Я всё ещё надеюсь, что выйдет Софрон, поселится в моей комнате, а я тогда со спокойной душой уйду к Виталию, — смутилась Муза.

— Зря ты надеешься, Муза! — не смогла промолчать Белла, — Софрон выйдет и начнёт к твоему будущему мужу бегать деньги стрелять на чекушку и курево. И закончится всё это тем, что или твой муж станет таким как Софрон — вместе будут бухать и деньги подворовывать, пока не попадутся. Или он двинет в ухо Софрону, а тебя под зад ногой со всеми твоими родственниками и затруднениями. Но Софрон тебя в комнату обратно уже не пустит, поверь моему опыту. Будешь потом под забором жить!

Муза содрогнулась, представив перспективку.

— Не нагнетай, Белла, — оборвала её Фаина Георгиевна, — может всё ещё и хорошо будет. Хотя да, я бы на месте Музы с замужем не тянула. Ты оглянись, баб свободных вокруг полно. Молодых причём, на все вкусы! Сколько ему ещё тебя ждать!

— Да это я просто говорю! — пошла на попятную Белла, с Фаиной Георгиевной она спорить опасалась, больше из уважения, — просто тоже как подумаю, что сейчас Муля с Дусей уйдут, вы тоже к себе обратно вернетесь, а Муза замуж выйдет. А в ваши комнаты новых жильцов заселят. И не факт, что они нормальными будут. Как вон та же Августа со своим Василием эти… Даже на праздник не вышли! Не по-соседски! Прямо дундуки какие-то!