Обострение (СИ) - Волков Тим - Страница 6

За прилавком, похоже, стоял сам хозяин — вальяжный господин с проседью, в белой сорочке с галстуком и безукоризненном сюртуке.

— Что-то ищете? С радостью готов помочь.

— У вас есть пластинки для граммофона?

— Да, конечно! Вон, полочки…

— А, можно я сам посмотрю?

— Что же, сударь — извольте! Если что — обращайтесь. Всегда готов помочь!

Тут в магазин зашла пухленькая дамочка в белом кашне и шубе. Дамочка искала какие-то редкие ноты, и хозяин лавки сразу занялся ею.

Перебирая пластинки, Иван Палыч подошел ближе к витрине — чтоб лучше было видно, не поцарапаны ли?

Юрий Морфесси, Владимир Собинин… Михаил Вавич… Эти артисты Аннушке нравятся… И вот, еще…

Перебирая пластинки и случайно глянув на улицу, Иван Палыч вдруг заметил знакомый экипаж, лихо подкативший к аптеке. Красная морда, крест на груди…

Субботин!

Оставив кучера в коляске, Егор Матвеевич вошел в аптеку. Леденцов от кашля купить? Ну, мало ли…

Однако, его тут неплохо знают!

Доктор едва не присвистнул, увидев сквозь витрину, как провизор, поклонившись, усадил Субботина за стол, как старого друга.

Интересно… может быть, Субботин здесь морфин и покупает? Или — дело куда как хуже — какие-то свои махинации устраивает. С этого прохиндея станется!

Глава 3

Субботин довольно быстро ушел из аптеки, и судя по виду — весьма довольный. В руке он сжимал бумажный куль. Весьма увесистый.

«Дело нечистое», — понял Иван Палыч.

— Уже что-нибудь выбрали-с? — поинтересовался продавец, вырывая доктора из задумчивости.

— Да, вот эту возьму, — ответил парень, протягивая пластинку.

М-да, это тебе не CD-диски, куда под триста песен можно закачать. Одна песня на одной стороне грампластинки, вторая — на другой.

— Юрий Морфесси, «Очи чёрные»? — присмотрелся к обложке продавец. — Очень недурной вкус!

За пластинку пришлось выложить два рубля. Однако продавец, тонкий психолог, увидев смущение покупателя, тут же сказал:

— Отличная цена! Выгодно! Вот, к примеру, Шаляпин, сейчас и вовсе по пять рублей продается. Представляете! Но Шаляпин — это мода, а мода, как известно, быстротечна. А вот Морфесси… на века!

Иван Палыч на поезде вернулся в Зарное. Нужно было идти прямиком в больницу — с таким-то грузом! — но как же хотелось порадовать Анну Львовну! Доктор долго колебался, потом все же плюнул — ничего страшного не случится, если сначала к учительнице зайдет.

Керосиновая лампа в окне Анны горела, будто ждала его, и парень, выдохнув пар, постучал. Дверь скрипнула, и Анна Львовна, в простом платье, с косой, перекинутой через плечо, появилась на пороге. Её лицо, мягкое, с лёгкими морщинками у глаз, осветилось улыбкой. Однако в карих глазах мелькнула тревога.

— Иван Палыч! Рада вас видеть! Хорошо, что зашли. Аглая сказала, вы в Рябиновку давеча ездили, да задержались там. Я так переживала. Замёрзли поди? Проходите, сейчас чаю согрею.

Гость, стряхнув снег с сапог, шагнул в горницу. Внутри пахло сушёными травами, чернилами и чем-то уютным, как дома у родителей в той, московской жизни.

Доктор поставил саквояж на видное место. Вытащив свёрток, протянул его девушке.

— Анна Львовна, вот… привёз вам из города. Подарок.

— Что это? — глаза девушки заблестели.

— Сюрприз. Открывайте!

Анна, взяв свёрток и ахнула. Поняла, что за подарок. Щёки порозовели. Попискивая от радости, словно мышка, она развернула бумагу, тонкие аккуратные пальцы осторожно коснулись чёрного диска.

— Пластинка! Юрий Морфесси, «Очи чёрные»! — воскликнула девушка.

— В магазине сказали, новейшая запись, прямо из Петербурга. Думал, вам понравится.

— Иван Палыч, вы… ну что вы, право, такой подарок! — она шагнула ближе. Её губы, мягкие и тёплые, вдруг коснулись его щеки, и Иван Палыч, не ожидавший поцелуя, замер, чувствуя, как приятный жар растекается по груди.

— Спасибо большое! Мне очень приятно, — девушка смущенно отступила. — Сейчас поставлю и послушаем, а то граммофон мой пылится. И чай заварю, вы же с дороги, поди, голодный.

Она метнулась к граммофону, стоявшему у окна, включила. Пластинка, зашипев, ожила, и голос Морфесси, глубокий и бархатный, поплыл по горнице: «Очи чёрные, очи страстные…» Анна, улыбаясь, поставила чайник на печь, где уже потрескивали дрова, и его шипение смешалось с музыкой. Она вернулась к столу, принесла вазочку с клубничным вареньем.

— Иван Палыч, Аглая сказала… про Фроську. И про Рябиновку. Это правда, что там тиф? В Зарном теперь тоже? Неужто эпидемия?

— Тиф есть, это правда. В Рябиновке — трое, у нас, в Зарном — Ефросинья. Но про эпидемию пока рано говорить. Все необходимые мероприятия мы предусмотрели вовремя. Думаю, если все предосторожности соблюдать — воду кипятить, руки мыть, больных не трогать — худого можно избежать. Главное — не паниковать.

Анна понимающе кивнула. Но в глаза по прежнему была тревога.

— А лекарства? — осторожно спросила она.

— Антибиотиков пока не существует, в городе сказали, что к травникам можно обратиться, — Иван Палыч с сарказмом хмыкнул.

— И в самом деле, — согласилась учительница. — Травники у нас имеются, хорошие. Вот, к примеру, бабушка Матрёна…

— Не очень я доверяю всем этим травникам, — поморщившись, честно признался доктор. — Тиф не травками нужно лечить, а антибиотиками.

— Так вы же сами сказали, что их пока не существует.

— Сказал… — задумчиво кивнул Иван Палыч.

И вдруг задумался.

Лекарств нет, но…

Неплохо было бы помочь изобрести чуть быстрее эти лекарства. Ведь многие изобретения — это суть череды случайностей, которые так удачно подвернулись под руку ученым умам. А если знать немного больше, помнить историю, то можно… ускорить процесс открытия.

Морфесси пел о страсти, чайник фыркал и шипел, Анна Львовна рассказывала о каких-то пустяках, а Иван Палыч едва ли слышал хоть что-то, вспоминая курс микробиологии в медицинском институте.

Иван Палыч, вернувшись в больницу из дома Анны, чувствовал, как усталость, словно свинец, тянет к земле. Сапоги, всё ещё мокрые от снега, скрипели по деревянному полу, а саквояж, отяжелевший от лекарств, оттягивал плечо. Пора уже было выгрузить все в сейф.

В приемной кто-то тихо шуршал.

«Неужели, мыши?» — с сожалением подумал доктор. Осень, становиться холодно, вот и лезут. Нужно будет организовать дератизацию. Или на худой конец кота взять. Не дело, чтобы в больнице мыши водились.

Парень толкнул дверь кладовой. Сейф, старый, с облупленной краской, стоял в углу, за шкафом с бинтами. Там хранилось все ценное, в том числе и морфин. Иван Палыч отпер его, аккуратно разложил склянки по полочкам. Потом сделал необходимые записи в журнале прихода лекарственных средств и расслабился. Теперь можно и отдох…

— Иван Палыч! — дверь скрипнула и в комнату заглянула Аглая. — Там гости в приёмной! Счетоводы. От генерал-губернатора, говорят. Проверять больницу приехали. Вас требуют, сейчас же!

— Иду, — устало вздохнув, ответил доктор.

Счетоводов еще не хватало. Хотя Парфенов честно признался — отправит людей, чтобы все посмотрели, проверили. Сдержал слово.

— Ефросинью проверила? Жар есть? Маски девкам выдала? — кисло поинтересовался доктор, топая по коридору.

— Проверила, жар держится, хинину капнула, как велели. Маски на всех раздала, проинструктировала, — кивнула она, её пальцы, красные от карболки, продолжали нервно теребить подол. — Иван Палыч, там эти… счетоводы… строгие, бумаги таскают, шуршат, как мыши, шепчутся. Не нравятся они мне.

— Разберемся.

Комната, тесная, квадратная, была освещена тусклой лампой. Двое мужчин сидели за столом, заваленным бумагами. Первый, длинный и худой, как жердь, с узким лицом и впалыми щеками, напоминал постного попа. Его очки, круглые, все время норовили сползти на самый кончик длинного носа и гость возвращал их на место таким же длинным пальцем, передергивая при этом как лошадь костлявыми плечами.