Ларь (СИ) - Билик Дмитрий - Страница 48

И что мне больше всего понравилось, Трепов не торопился нападать, потому что его глаза бегали. Я мельком заметил возле мертвой Травницы получившую свой первый рубец улыбающуюся Наташу. Добилась-таки своего.

Но что важнее, от располовиненного надвое Виктора, который вернулся к своим прежним размерам, к нам бежал Рехон.

Два рубежника и нечисть с рангом не ниже кощея против обессиленного старика. Даже последний гуманитарий мог сделать правильный расчет. Вот только я боялся, что Тугарин не поднимет лапки вверх. А достанет козырь, ради которого он убивал всех этих животных. И самое мерзкое — я не ошибся.

Глава 21

Тугарин застыл, словно взглянул своим кощеевским даром в зеркало. Двигались разве что его губы — быстро-быстро, будто старик боялся, что его кто-то сможет остановить. Собственно, именно подобные соображения у меня и возникли, когда я выплеснул хист.

Хотя выплеснул — слишком красивое слово. По сути, я просто бросил его, как поднятый с земли камень, даже не подумав обернуть в форму какого-то заклинания. И не потому что был сторонником фразу «и так сойдет», я лишь хотел сделать все максимально быстро. Оттого с неудовольствием проследил, как промысел обогнул Трепова и ушел в землю. Подобно выплеснутой в песок воде.

А еще я различил последние слова Тугарина, потому что их он практически прокричал, надрывая собственную глотку:

— … нежизнь и главный вестник.

Ага, «зеленые тапочки», блин. Вот умеет же Дед испортить настроение. Мы здесь вполне себе неплохо общались, и надо было все испоганить. Однако как я не храбрился, пытаясь разбавить адреналин в собственной крови толикой сарказма, по спине пробежали мурашки, а колени стали подрагивать.

Сначала голову сдавило так, словно та была арбузом и кто-то решил проверить ее на спелость. А затем пришел знакомый голос — спокойный, жуткий, заполняющий собой все вокруг. Он был соткан из множество других голосов. Казалось, уже даже не существующих людей. Я внезапно понял, что это самое правильное определение — не мертвых, а уже не существующих. Потому что было кое-что страшнее смерти. А именно нежизнь.

— Не противься неизбежному, мальчик. Все давно предрешено.

— Где-то я это уже слышал!

Окутавший меня страх, который я спутал с оцепенением, разлетелся вдребезги, как осколки пустой бутылки. Мне думалось, что Царю царей нельзя противиться. Наверное, так и было, когда тот находился в своем королевстве и, подобно Саурону, заглядывал в другие миры, наводя там шороху.

Здесь, несмотря на собственную величину, такой власти первожрец (или второй, я как-то путаюсь в их нумерации) уже не имел. Поэтому я не только смог ответить, но и легко надерзил. Хотя у меня это шло с заводскими установками.

К тому же, в отличие от прошлого раза, мои глаза не застилала тьма, вокруг не рисовались ужасные образы. Мир остался тем же. И из интересного — лич, который даже после четвертования пытался куда-то ползти по отдельности, теперь затих окончательно. Да, я сам виноват со своими формулировками, разрешил мертвецу уйти, когда «этих троих не станет». Собственно, так и произошло: Виктора располовинил Рехон, Агату добил я, а Тугарин… словно и вовсе не изменился.

Все то же худощавое тело, будто он собирается подавать в МФЦ на пособия для неимущих, напряженная стойка, разве что глаза потеряли всякий блеск и эмоции. Теперь стало окончательно ясно, что под его личиной сидело совершенно другое существо. Я даже не уверен, сможет ли старик вернуться когда-нибудь. Удивительно, но я бы с большим удовольствием встретился с ним, чем вот с этим.

Хотя пришло простое осознание — ничего страшного не произошло. Даже после проведения обряда. Как там в той истории: двух лягушек бросили в ведро с молоком. Одна утонула, а другая переписала устав ООО, провела собрание учредителей и стала новым директором молокозавода.

Короче, я осмелел настолько, что решил даже побороться с тем, кто поселился в теле Тугарина. Ключ до сих пор нестерпимо жег руку — так, что хотелось засунуть ее в кувшин со льдом, но я не мог допустить даже мысли о том, чтобы убрать артефакт на Слово. Казалось, что вернуть его после уже не будет возможности.

Поэтому я вытянул руку с реликвией, неожиданно для себя отмечая, что артефакт разогрелся пуще прежнего, и заклинание стало рождаться само — диковинное, какой-то неправильной формы, точно вывернутое наизнанку. Хотя разве у волшебства есть какие-то правила? Мне о таких не рассказывали.

Перед Царем царей прямо в пространстве словно прорубили окно, откуда в нашу реальность прорвалась метель, заставляя старика невольно укрыть лицо ладонью. И пришел холод. Настолько сильный, что трава под его напором превратилась в подобие стекла. Создавалось ощущение, что моего противника буквально поливали жидким азотом. А тот с упорством, достойным лучшего применения, почему-то не собирался умирать.

Первожрец отступил на шаг, затем на второй. Ему определенно не доставляло удовольствия моя придумка. Вся сложность заключалась в том, что я еще сам не знал, что придумал. Действовать, как обычно, приходилось на границе импровизации и психоза.

Однако музыка играла совсем недолго. Разве у меня может быть как-то по-другому? Я почувствовал, что то ли ключ, то ли заклинание, созданное с его помощью, сосет из меня невероятно много промысла. Так много, что еще пара минут заморозки Царя царей — и я сам превращусь в мумию.

Поэтому пришлось скрипнуть зубами и собственноручно разрушить форму. Что интересно, после всех манипуляций держать реликвию стало проще, потому что она будто бы остыла. Пусть и не до конца.

Рехон, который не переставал меня удивлять, все понял без всяких слов. Он заметил, что мне нужна передышка и врубил на полную свой кощеевский дар, начав, как и в прошлый раз, — с травы. Пусть теперь и застывшей в ужасном вечном холоде. И получилось, Царь царей провалился в некую жижу, однако на этом успехи нашего наступления закончились, едва только успев начаться.

Иномирный кощей подобрал окровавленный камень, тот самый, который стал косвенной причиной смерти Агаты, и бросил в противника. На лету круглый булыжник вытянулся и заострился с одной стороны, теперь в прямом смысле напоминая внушительный снаряд. Да еще и ускорился.

Вот только если на мой фокус с ключом Царь царей не смог ничего ответить, то создавалось такое ощущение, что приколы Рехона он уже где-то видел. Снаряд долетел до крона без намека на зависание в воздухе. Однако вторженец лишь выставил перед собой палец, в который и угодил булыжник, после чего камень мелким крошевом осыпался на землю.

Рехон бросился на Царя царей, на ходу выуживая со Слова нож. Тот самый, который захватил еще со Скугги. И тут худощавый старик, в теле которого находился первожрец, неожиданно ловко изогнулся, взвалив на себя Рехона, и в следующее мгновение иномирный кощей уже сделал практически «солнышко». Вот только без качелей и приземлившись на спину. При этом Царь царей не выпустил его, а продолжал держать за руку.

— Лихо! — крикнул я, сам понимая, что эта схватка превращается в избиение младенцев. В роли которых мы и выступали. Но что-то же надо было делать.

Юния, в которой словно что-то изменилось, но я не успевал заметить, что же именно, проворно засверкала рядом с кроном. При этом она не торопилась коснуться его, а будто бы просто отвлекала. Наверное, здесь была определенная доля здравого смысла. В любом случае, вторженец в наш мир отвлекся, а я подскочил к Рехону, одновременно поднимая его и оттаскивая в сторону.

Кощей с отвращением смотрел на собственную руку. И я понимал его, ужаснуться было чему. Конечность до локтя высохла, потемнела и покрылась странными пятнами, отдаленно напоминающими пигментные. Видимо, именно потому и моя умничка-Юния, которая всегда на шаг опережала мои умственные способности, старалась не касаться Царей Царей. И не только потому, что иноземец был противным.

Тот, впрочем, уже выбрался из ловушки-болота Рехона и пытался отбиваться от выпадов лихо, периодически поглядывая в мою сторону. И я четко понимал, что крутая способность Юнии — «поцелуй дементора» — тут не сработает. Потому что таких уродов не целуют и падшие жрицы любви за очень большие деньги.