Змея. Часть 1 - Ланитова Лана - Страница 9

Пока он мыл руки, глаза с тревогой рассматривали отражение в зеркале.

«Пожалуй, я постарел, – внезапно подумал он. – Или ещё нечего? О, господи, о чём я только думаю…»

Пока он долго и тщательно, с задумчивым выражением лица, вытирал руки мягким белым полотенцем, поезд издал тревожный гудок и, качнувшись, словно бронированное чудище, лязгая сцепным дышлом, стал вновь набирать ход. Он по привычке посмотрел в окно. Маленькая деревянная станция качнулась вместе с поездом и стала отдаляться от него в противоположную сторону. Замелькали деревянные дома, какие-то обветшалые постройки и краснокирпичные водонапорные башни.

Через минуту он выглянул в широкий коридор, застеленный красной ковровой дорожкой. Напротив купе, прямо на панелях из тисненой кожи, рядом с панорамными окнами, красовались зеркала в бронзовых оправах и картины с пейзажами. Тут же висели газовые светильники.

Не успел он щёлкнуть дверью, как откуда ни возьмись, появился знакомый проводник.

– Господин Гладышев, я к вашим услугам. Что изволите, ваше благородие? Прикажете принести обед? Или будете обедать в вагоне-ресторане?

– Нет, в ресторан я пока не пойду, – задумчиво ответил Гладышев. – Сделай мне, голубчик, чаю и принеси пару бутербродов с сёмгой. И пару яиц принеси, – он помедлил, – нет, более ничего не нужно.

Бутерброды оказались свежими, а чай крепким и душистым. Он с удовольствием позавтракал, глядя в окно, где пролетали вереницы золотистых рощ, свинцовые воды незнакомых речушек и сжатые поля со стаями тучного воронья.

После еды его снова потянуло в сон. Он откинул ворсовое покрывало и с наслаждением растянулся на широкой кровати, заправленной белоснежным душистым бельем. Подушка приятно холодила голову, мерный стук колёс навевал сильную дрему. Как только он прикрыл веки, то вновь увидел жаркий июньский полдень, деревянную беседку, на полу которой трепетали резные тени, солнечные блики, и тот самый букет полевых цветов, который покоился в её загорелых руках. Тонкий профиль. И чёрные глаза…

Как не странно, разлука с фарфоровой Аннушкой не стала для него слишком уж большой трагедией. Дня три он всё же ежедневно наведывался в её квартиру, в надежде на то, что она вернётся. Потом он стал заезжать туда через день, потом раз в неделю. А после месяца бесплодных ожиданий он расплатился с квартирной хозяйкой и отдал ей ключи.

Владелица доходного дома, забиравшая у него ключи, отчего-то с сочувствующим лицом спросила его о том, стоит ли что-то передать Анне Дмитриевне, если она вдруг появится и станет его разыскивать. Но Гладышев решительно мотнул головой и сухо ответил:

– Меня никто здесь не может искать. И никому обо мне не надо ничего говорить.

– И мадемуазели?

– Если Анна Дмитриевна будет спрашивать обо мне, скажите ей, что её поезд давно ушёл.

После расставания с Анной, он стал реже бывать и на своей квартире. Теперь он чаще ночевал у супруги, в их общем доме, на Прядильной.

Этому способствовало ещё одно, весьма неожиданное обстоятельство, у которого были свои причины, кои до поры совсем не видел наш герой.

Как мы уже упоминали ранее, Татьяна Николаевна Гладышева, незабвенная супруга Михаила Алексеевича, так и не оставила планов по завоеванию сердца своего ветреного благоверного. Но, помимо модисток и портних, теперь в их дома на Прядильной появились ещё весьма странные персонажи. Это были гадалки, разного рода ворожеи и предсказатели. Теперь каждое утро Татьяны Николаевны начиналось с того, что вкусив чашечку кофе с булочкой или эклером, она шла в комнату, где частенько ночевала какая-нибудь из этих самых ворожей-приживалок, и требовала у последней произвести незамедлительный расклад карт на предмет выяснения того, с кем и где сейчас ночует её горячо любимый, но гулящий супруг.

Зевая, почесываясь и, внутренне негодуя на то, что её слишком рано разбудили и не дали поспать в хорошо отопленных покоях дома на Прядильной, очередная гадалка-ведунья с важным видом садилась за стол и начинала раскладывать свои старинные карты. А карты никогда не врали, в чём гадалка истово божилась, словно у креста.

Татьяна Николаевна, как обычно, сидела напротив и с придыханием ожидала очередного вердикта ворожеи. Когда она смотрела на гадальный стол, то ей казалось, что помимо картонных карт с фигурами, она видит настоящую живую картину. И в ней, как водится, были и казенные дома, и хлопоты, и дороги, и встречи, и питейные заведения, и дома с распутницами. И, наконец, среди карточных образов она видела даже ту самую бубновую даму, молодую, красивую и жутко коварную, которая, словно змея, влезла к её супругу в самое сердце.

Очень часто очередное гадание заканчивалось слезами Татьяны Николаевны, ибо вердикт ворожеи бывал неумолим:

– Вот он где, голубчик…

– Где? – затаив дыхание, выведывала несчастная Гладышева.

– Любовная постель у него с разлучницей!

– Господи, креста на нём нет! – заливалась слезами Татьяна.

– Погоди-погоди, – вдруг обещала ей ворожея. – Недолго им осталось миловаться.

– Да? – вытерев слёзы, с надеждой в голосе, оживлялась Гладышева.

– Да! – ворожея ударяла по столу ладошкой. – Ну вот! Я же говорю – расстанется он с бубновой дамой, как пить дать, расстанется.

– Это почему?

– Ну, матушка, об этом карты не говорят прямо.

– Жаль…

– Хотя, погоди. Похоже, что у бубновой дамы объявится какой-то бывший хахаль. Да, глянь, пиковый король. Видно по всему, человек с достатком, важный, али при хорошей должности. Словом, она уйдёт к этому пиковому королю. А твой милок помыкается-помыкается, да и вернётся в семью.

– Вот оно что, – вдыхала Татьяна. – Ну, хорошо. Пойди на кухню, скажи, что хозяйка велела тебя завтраком накормить…

Однажды в дом Гладышевых каким-то ветром занесло одного весьма странного, но вместе с тем важного господина. Он называл себя «консультантом по семейным вопросам», целителем, колдуном и прорицателем. А надобно сказать, что в те годы вообще довольно популярна была мода на всяческого рода ведунов, ясновидящих, «старцев», странников и «божьих людей». И уж если таковые имелись даже в окружении императорской семьи, то, что же говорить про прочих обывателей. Татьяна Николаевна, не любимая собственным супругом, будучи, как ей казалось, обиженной судьбой и обстоятельствами, как никто иной нуждалась в поддержке и услугах подобного рода людей. Тем паче, что этого консультанта очень хвалили какие-то общие знакомые.

Только в отличие от множества гадалок-приживалок, кои наперебой льстили ей, называя красавицей, богиней и умницей, этот новый господин не сказал ей ни единого доброго слова. Наоборот, он даже надерзил и наговорил кучу совсем уж болезненных и несправедливых вещей о её мизерных шансах быть любимой собственным супругом. Сначала Татьяна Николаевна хотела даже прогнать этого наглеца-консультанта прочь со двора, но его аргументы были слишком уж убедительны, а детали и предположения слишком уж точны, что она решила повременить с отказом ему в аудиенции.

Консультанта звали Григорием. Точно так же, как всем известного «старца». Только отчество у него было иным. Он представился Татьяне Николаевне, как Григорий Александрович Петровский. Это был высокий темноволосый господин, лет тридцати, с бледным лицом и небольшой чёрной бородкой. Он носил круглые очки, за которыми почти не было видно глаз. И лишь иногда казалось, что за этими стекляшками он прячет от собеседника лукавый и чуть насмешливый взгляд. Он был разночинец, похожий своей благообразной внешностью на священнослужителя. Он говорил всегда как-то мудрено, будто и вправду закончил духовную семинарию или университет. Словом, это был хорошо образованный, умный и проницательный человек. Одевался он всегда во всё черное – темную брючную пару с жилетом и темную сорочку. Татьяна Николаевна и её подружки-ворожеи, кои затихали в его присутствии, называли этого господина не иначе как «профессором» или «чернецом». А одна из приживалок, видя Петровского, всегда украдкой крестилась.